Так или иначе, минут двадцать прождали в сомнениях. Проходили мимо люди, но баб, похожих на Масловскую, что-то не высвечивалось. И толстые были, но темноволосые, и блондинки с пышными волосами, но худые. А в подъезд за это время вообще никто не заходил.
Агафон уже подумывал, не завязать ли с этим ожиданием. Съездить к Сэнсею, доложить, что и как, а уж там решать совместно, нужно ли заниматься расследованием по этой Эле или бросить. В конце концов Сэнсей мог все проверить и сам.
Но тут в поле зрения появилась дама, вполне подходящая под описание, выданное Пиноккио. Полная, коротконогая, в широкой зеленой юбке, оранжевой блузке и кожаной безрукавке. И с пышной копной светлых, хотя и крашеных волос.
И самое главное, она решительно направилась к подъезду.
— Останься, — сказал Налиму Агафон, выскользнул из машины и быстрым шагом последовал за ней.
Догнал он ее около лифта.
— Извините, гражданка! — произнес Агафон самым интеллигентным тоном, на который был способен. Подобный тон был у него отработан еще в годы милицейской службы для разговоров с приличными и очень нужными людьми. — Вы, случайно, не Оксана Матвеевна?
— Ну, допустим, — с подозрением ответила дама.
— Простите, что вынужден вас побеспокоить, — расшаркнулся Агафон. — Я представитель Фонда поддержки инвалидов Чечни. Дело в том, что один из наших возможных подопечных сейчас находится под фактической опекой Элеоноры Пряхиной. У нас есть серьезные сомнения в том, что она взяла на себя эту заботу из бескорыстных побуждений.
— Удостоверение у вас имеется? — спросила Масловская так, будто всю жизнь работала в органах.
На этот случай у Агафона было еще в давние времена заготовлено красивое, с цветной фотографией, солидное удостоверение с оттиснутой на голубой корочке золотой надписью «Благотворительный фонд „Защитник“. Правда, с внутренней стороны было довольно четко написано — „ветеранов Афганистана“, а насчет поддержки инвалидов Чечни никаких указаний не имелось, но Агафон справедливо полагал, что и так сойдет.
— А кто вас ко мне направил? — Масловская посмотрела на Агафона довольно
тяжелым взглядом. — Допустим, я знаю Элечку. Но за характеристикой вам надо было обратиться по месту ее постоянной работы, то есть во Вторую горбольницу.
— Ну, речь идет как раз не об официальной характеристике и не о каком-то документе с постоянного места работы, — бойко затараторил Агафон. — Мы не какая-то бюрократическая контора, мы общественная благотворительная организация. Понимаете, один из жильцов дома 8 по улице Александра Матросова написал анонимку, в которой говорится, будто Пряхина Элеонора взяла на себя шефство над инвалидом чеченской войны по имени Олег исключительно с целью завладеть его трехкомнатной квартирой. Ну, и в порядке разоблачения ее морального облика утверждается, будто она занимается проституцией в гостинице «Береговия». Конечно, мы могли бы сначала пойти в соответствующие органы, но у нас неформальный подход к делу. Поэтому мы решили начать с вас, с ее лучшей подруги, как вас характеризуют…
— Кто характеризует?
— Человек, представившийся Пиноккио, — улыбнулся Агафон, — он сказал, что упоминание его псевдонима для вас будет вполне достаточной рекомендацией.
— Ну, это уже лучше, — чуточку потеплела «мамочка». — С этого бы и начали, а то я вас, извините, за рэкетира приняла. Давайте поднимемся ко мне и там потолкуем в спокойной обстановке.
Дверь в 56-ю квартиру открылась по первому звонку, должно быть, дядя, столь нелюбезно встретивший Агафона с Налимом, контролировал обстановку на лестничной клетке. Выглядел он внушительно и походил на заслуженного тренера Японии по борьбе сумо. Лысоватый, с маленькой головой, короткими тумбообразными ногами и необъятных габаритов туловищем. Все это было с трудом втиснуто в спортивный костюм огромного размера.
Кроме него, хозяйку сторожил молчаливый и с виду добрый мастино-неаполитано ростом с телка. Агафон хорошо знал, что подобные собаки очень гостеприимны и ласковы, пока видят, что гость находится в неплохих отношениях с хозяевами. Но ежели не дай Бог эти отношения обострятся, то за горло и кости пришельца никто не поручится.
— Ксаночка, — нацелив на Агафона испытующий взгляд из-под брежневских бровей, пробасил дядя, — этот молодой человек уже заходил сюда с другом. Ты его хорошо знаешь?
— Это от Пиноккио, — бросила Масловская, — поставь нам чаю и не мешай разговаривать примерно полчаса.
В уютно отделанной, хотя и небольшой кухоньке дядя налил воды в голубой эмалированный чайник и поставил на плиту, после чего покорно удалился. Мастино скромно лег у двери и сделал вид, будто мирно спит.
— Так что вас интересует, молодой человек? — спросила Масловская, закидывая ногу за ногу и вынимая из сумочки пачку «Мальборо-лайт».
— Нас интересует, есть ли доля истины в анонимном письме, причем намного лучше будет, если вы не ограничитесь словами:
«Все это вранье от слова до слова». Поверьте, это будет не в пользу Элеоноры.
— Почему я должна вам говорить гадости про эту девочку? — процедила Оксана Матвеевна. — По-моему, вы обратились не по адресу.
— Вот тут вы не правы, — глубокомысленным и даже философическим тоном произнес Агафон. — Поверьте, наша цель лишь в одном: обрести уверенность в том, что этот несчастный Олег, в двадцать лет лишившийся рук и ног, действительно находится под заботливой опекой. Понимаете? В собесе нам сказали, что юноша отказался от госпитализации в дом-интернат на том основании, что за ним ухаживает его знакомая. Насколько я знаю, они не расписаны, опека юридически не оформлена. Из этого следует, что в первой части своего письма анонимный жилец явно несправедлив. Ведь по логике вещей, будь Элеонора «хищницей-злодейкой», претендующей на захват трехкомнатной квартиры у сироты-калеки, она должна была бы как можно скорее юридически все оформить: и брак, и опекунство над мужем, и соответственно приобрести права на жилплощадь. Верно? А она, насколько мне известно, несколько месяцев осуществляет безвозмездный уход за юношей, не потрудившись произвести эти юридические операции. Но, с другой стороны, нам, к сожалению, известно и то, что гражданка Пряхина работает медсестрой во Второй горбольнице, но не ограничивается этим местом работы. Грубо говоря, занимается проституцией. То есть во второй части своего сочинения анонимщик прав. Что прикажете нам думать? Конечно, мы можем пойти по формальному пути. Настоять на помещении инвалида в дом-интернат, оформить свою опеку над его приватизированной квартирой, продать ее или сдать по рыночной цене, а вырученную сумму положить в банк на имя Олега, за счет чего обеспечить ему более качественный уход и питание в доме-интернате. И поверьте, у нас неплохие шансы добиться этого. В первую очередь благодаря тому, что Элеонора является проституткой.
— Что-то я вас не пойму… — Масловская, выслушав Агафона, устремила на него прощупывающий взор. Вряд ли она поверила хотя бы единому слову из тех десятков, что изрек Агафон. Но понять, где зарыта собака, и как ее, Оксану Матвеевну, хотят надуть, не могла.
— Чего тут непонятного? — Гребешок, наверно, на месте Агафона уже давно бы вскипел, вспылил и тут же испортил все дело. Но Агафон был постарше, потерпеливее. Он знал, что дамам такого рода нужно долго полоскать мозги.
— Вам что, нужно, чтобы я дала ей хорошую характеристику как проститутке? Или сама призналась в сводничестве?
— Да от вас никаких официальных показаний не требуется, — улыбнулся Агафон. — Ничего писать не надо, никаких выступлений в суде не потребуется, понимаете? Вы просто представьте себе, что такая девушка, как Эля, ухаживает, допустим, за вашим искалеченным племянником. Вы бы доверили ей это, зная, что она… ну, вовсе не святая?
— Как вас зовут, молодой человек? — поинтересовалась Оксана Матвеевна.
— Друзья называют Агафоном, — ухмыльнулся экс-старшина милиции. — А вообще-то это сокращение от фамилии. Но если хотите, можете называть по имени-отчеству…
— Нет, Агафон — это хорошо. Я люблю старинные имена. Никон, Дорофей, Агафон — красиво, звучно. В Бога верите?
— А как же! — Агафон в меру благоговейно вынул из-за ворота крестик на золотой цепочке 985-й пробы и поднес его к губам. — Спаси и сохрани!
— Вот вы сейчас сказали про Элю, что она, мол, вовсе не святая. А по-моему, более святой женщины, чем Элечка, нет и не было. Она пережила жуткую моральную травму. Об этом, конечно, анонимщик не писал, но она до окончания школы была абсолютно целомудренной. Да, они дружили с Олегом, но у них, вопреки нынешнему обычаю, никакой физической близости не было. Они, как она говорит, даже не целовались в губы до выпускного вечера. Только тогда позволили себе несколько поцелуев. А о сексе они и не думали. Собирались пожениться и вместе поступать в вуз. Но вот тут-то и случилось несчастье.
