сон, как и Яблонский. Скорее всего, в их планы не входило убивать меня.
Теперь все прояснилось. Все, кроме одного вопроса, имеющего решающее значение: почему они убили Яблонского? У меня не было времени искать ответ на этот вопрос. Интересно, заглянули они в мою комнату, чтобы убедиться, сплю ли я? Скорее всего, нет, но я не мог за это поручиться. Сидеть и рассуждать на такую тему было излишней роскошью. И все же в течение двух часов я не мог заниматься ничем другим: сидел и рассуждал. За это время одежда высохла или почти высохла. Брюки были измяты и в морщинах, словно ноги слона. Но что с них возьмешь, если их владелец спал, не снимая их всю ночь. Я оделся. Только галстук не повязал. Открыв окно, решил было выбросить в сад дубликаты трех ключей – от дверей комнат и от наручников, но услышал осторожный стук в дверь комнаты Яблонского.
Я подскочил к двери и замер. Стоя у двери, пытался лихорадочно сообразить, что предпринять. Если вспомнить все, через что мне пришлось пройти этой ночью, и все, что передумал и перечувствовал за последние два часа, можно понять, что голова отказалась работать: мысли не бежали, как обычно, а еле копошились. На меня напал столбняк. Я стоял, не двигаясь с места, словно превратился в соляной столб, как жена Лота. В течение десяти жизненно важных секунд ни одна разумная мысль не пришла в голову. Мною владел только один непреодолимый импульс, один-единственный, всепоглощающий импульс: бежать. Но бежать было некуда. Да, это был Ройял, спокойный и хладнокровный убийца, человек с маленьким пистолетом. Это был Ройял, он стоял за дверью, сжимая в руке пистолет. Ему наверняка было известно, что я уходил из дома этой ночью. Он проверил это. И он знал, что я вернусь, знал, что Яблонский и я – сообщники, знал, что я ушел не так далеко, чтобы не вернуться в этот дом при первой же возможности. Он рассчитал, что я уже вернулся. Возможно, он даже видел, как я вернулся. Тогда почему же он так долго медлил, прежде чем явиться сюда?
Ответ на этот вопрос мне тоже был известен. Он знал, что когда я вернусь, то буду ждать прихода Яблонского, решив, что тот ушел по какому-то личному делу. Вернувшись, я должен буду оставить ключ в замке, поэтому Яблонский не сможет открыть ее своим ключом, чтобы войти. Он постучит в дверь тихо, едва слышно, а я, безуспешно прождав своего сообщника целых два часа, буду нервничать из-за его длительного отсутствия. Услышав стук в дверь, рванусь, чтобы впустить его, и тут-то Ройял пустит мне в лоб одну из своих медно-никелевых пуль. Если у них нет сомнений в том, что мы с Яблонским работаем вместе, то они поймут, что я не стану трудиться на них и не выполню той работы, которую они решили поручить. Если откажусь работать, они потеряют интерес ко мне, и я стану лишь обузой. Более того, я представляю для них определенную опасность, и поэтому остается одно – пуля в лоб. Точно так же, как получил свою пулю Яблонский.
И тут я снова подумал о нем, представил его труп, стиснутый стенками грубо и наспех сколоченного ящика, ставшего для него гробом. И страх тут же исчез. У меня почти не было шанса выжить, но я не боялся. На цыпочках пробрался в комнату Яблонского, обхватил рукой горлышко бутылки с виски, так же неслышно вернулся в свою комнату и сунул ключ в замок двери, ведущей в коридор. Задвижка открылась совершенно бесшумно, и в эту минуту снова постучали в дверь. На этот раз стук был громче, настойчивее. Используя этот шум, я чуть-чуть приоткрыл дверь, чтобы образовалась щель, – поднял вверх руку с бутылкой, готовясь нанести удар, и осторожно высунул голову за дверь.
Коридор слабо освещала одна-единственная лампа ночного света, находящаяся в дальнем конце длинного коридора, но света было достаточно для того, чтобы разглядеть, что у стоящего в коридоре человека не было в руках пистолета. Света было достаточно, и я разглядел: это не Ройял, а Мэри Рутвен. Я опустил руку с бутылкой и бесшумно вернулся в свою комнату.
Через пять секунд я уже стоял у двери комнаты Яблонского. Стараясь как можно лучше имитировать его глубокий хрипловатый голос, спросил:
– Кто там?
– Мэри Рутвен. Впустите меня. Скорее. Прошу вас!
Я впустил ее, не теряя времени. Я так же, как и она, не хотел, чтобы ее увидели стоящей перед дверью в коридоре, я стоял за дверью, которая скрывала меня от ее глаз. Она стремительно вошла в комнату и быстро захлопнула за собой дверь. Комната снова погрузилась в темноту, и Мэри не успела разглядеть меня.
– Мистер Яблонский, – она говорила торопливо и взволнованно, едва уловимым прерывающимся от страха шепотом. – Я вынуждена была прийти и поговорить с вами. Просто вынуждена… Думала, что мне так и не удастся вырваться, но, к счастью, Гюнтер уснул, правда, он каждую минуту может проснуться и обнаружить, что я…
– Успокойтесь, успокойтесь, – сказал я.
Приходилось говорить шепотом: так было легче имитировать голос Яблонского, и все же, несмотря на то, что я говорил шепотом, это была самая неудачная имитация из всех, которые мне когда-либо доводилось слышать.
– Зачем вам потребовалось увидеть меня?
– Мне не к кому обратиться, кроме вас. Вы – не убийца и не негодяй. Я знаю, что вы хороший человек, чего бы мне не наговорили.
Она действительно была умной девушкой. Ее интуиция, женская прозорливость или какая-то аналогичная способность были таковы, что ни Вилэнд, ни генерал не могли бы похвастаться подобным даром.
– Вы должны помочь мне. Вернее, нам. Я очень прошу помочь нам. Нашей семье угрожает большая опасность.
– Кого вы имеете в виду?
– Отца и себя, – она замолкла. – Правда, я ничего не знаю о делах отца, честное слово, ничего не знаю. Возможно, что и он в опасности, а может быть, он работает с этими… подонками. Он приезжает и уезжает, когда хочет, но это так непохоже на него. Может быть, он вынужден сотрудничать с ними. Не знаю… Возможно, они имеют какую-то власть над ним, и что-то вынуждает его подчиняться…
Я увидел прядь ее золотистых волос, когда она покачала головой.
– Отец всегда был добрым, честным и прямым человеком… Он всегда был порядочным, но теперь…
– Успокойтесь. – Я не мог больше обманывать ее. Если бы она не была так испугана и расстроена, она уже разоблачила бы меня. –
