Ознакомительная версия.
Потому так долго и не могли накрыть их — представитель советской власти, к тому же в заброшенном селе, он не вызвал подозрений.
Ввиду того, что завтра в городе должен был состояться праздник Победы, было принято решение брать группу Домбровски не дожидаясь очередной провокации. Кто их знает, что у них на уме… В общем, группа захвата должна появиться через час-полтора, прикинул я.
Жаль убитого старика, вспомнил я отчего-то Шмакова. И то, как расстроился из-за этой смерти Чиж. Но что поделаешь. Видно, крутая тут у них в мирной деревне заваруха была, если из-за деда этого Домбровски развернул свои дрожки, кинулся в погоню. Я взглянул на противника.
Холодное, жестокое лицо с широкими волчьими скулами, непроницаемые глаза, не то серые, не то черные. Зверь. Опасный зверь. Но уже почти в клетке… О чем думает?
Домбровски думал о том, что гибель диверсантов в Карпатах, по сути, срывает запланированную акцию; что Вера, к сожалению, оказалась права — без этих удальцов ему не справится. Но в процессе акции нужно сделать все, чтобы их уничтожить. Особенно этого юного прощелыгу, остзейского немца. И еще ему очень не нравились самолеты, что кружились над дорогой то в сторону гор, то обратно. Разведывательные полеты — не осталось ли кого для зачистки? Но там зачищать уже некого. Плюнуть бы на все, на эту акцию чертову и уехать сегодня же. Но нельзя — он обязан довести дело до конца. Одно дело вернуться со щитом, другое.
Он кашлянул, заговорил:
— За тобой должок, Богдан Станько!
— А я долги отдаю. Всем и в срок, — многозначительно ответил я.
— Так ты знаешь, где тайник Казимира?
— Знаю.
— И где же?
— Под Черновцами. В лесу. Тебе место на карте нарисовать? — усмехнулся я.
— Не плохо бы. Но ведь не нарисуешь.
— Чтобы ты меня здесь и шлепнул? Дураков нет. Вместе поедем, там и покажу.
— Вместе, говоришь. Для начала дело у меня к тебе. Завтра на стадионе большой праздник, все начальство краевое понаедет. У меня задание — устроить там бойню. Поможешь? Вас трое, вы хорошо владеете оружием, у вас прекрасная реакция, вместе мы можем добиться большого успеха. Вы ведь тоже борцы с красной сволочью.
— Конечно! За нами много дел, ты, я думаю, слышал. Да только на это я не подписывался. Уговор был такой: вы нас отбиваете от конвоя, я делюсь «общаком» нашей группы.
— Я тебе нашу долю уступаю. Забирай все, — перебил Домбровски. — Но завтра ты и твои люди мне нужны!
— Что ж, надо поговорить с ребятами. Головой ведь рисковать придется.
— Поговори! Если ты хороший командир, уговоришь. А если дерьмовый — тогда. вы нам и даром не нужны.
— Логично, — усмехнулся я. — Но, кстати: во время стычки на станции ваш человек едва не зарезал моего друга.
— Кто это? И кого же? — вскинул брови Домбровски. И я понял, что он отлично знает и кто, и кого.
— Тот, что был в форме старлея.
— Анджей?
— Назовем его так. Он пытался ударить ножом в спину моего молодого друга.
— Но не ударил?
— Я ему помешал.
— Очевидно, в пылу боя он не понял, на кого напал, — пожал плечами Домбровски.
— Очевидно, у хорошего командира бойцы должны знать, на кого нападать.
— Логично, — усмехнулся немец. — Я сделаю ему выговор. Думаю, инцидент исчерпан? Так вы с нами?
— Через полчаса дам ответ.
Я вышел, чувствуя спиной холодный взгляд. Не верит, но выхода у него другого нет.
Вот оно что! Теракт во время праздника Победы! Верно ребята наши рассчитали! И правильно, что брать будут здесь. Обезглавить, а потом эта мелкая сволочь — Рябцев, Вацура, Горовец — сдадут остальных, как мама не горюй!
На крыльце сидели мои орлы. Не к ночи будут помянутые Рябцев, Вацура, Горовец сидели тут же, на поляне перед сельсоветом. Все курили самокрутки.
Милейшая картина. Идиллия.
Из-за какого-то плетня вышел долговязый Рудольф, подгоняя в спины двух полупьяных мужиков.
— Разговор есть, — кивнул я своим, отзывая их в сторону.
Собственно, разговор у меня был один: нужно было выяснить, как Чиж попал на свободу.
С этого я и начал, когда мы отошли к густому высокому вязу.
— Ну, рассказывай, кто, как, зачем?
Максим начал говорить, запинаясь и краснея. Мы с Олегом просто обомлели.
— Где, говоришь, она работала?
— В комендатуре, я же сказал.
— То есть это она документы нашему «майору» справляла?
— Она. Кстати, он действительно майор абвера. Но она не могла иначе, это давняя история, она мне все рассказала, когда мы с ней в лесу.
— Ну что вы делали в лесу, можешь не рассказывать. Ты понимаешь, что она — враг?!
— Нет, она несчастная, одинокая девушка. Он повязал ее по рукам и ногам.
— Вот что, Чиж, ты ее забудешь. С этой минуты и навеки, — приказал я. — Да ты и знаком-то с ней всего ничего.
— И что? Не бывает любви с первого взгляда? Не бывает? — запальчиво говорил он, и в глазах его стояли слезы.
Бывает, вспомнил я. Вспомнил Марину, и сердце мое зашлось. Всего две недели тому назад я был безумно, невозможно счастлив. Как я мог судить товарища? Полюбил не ту?
— Ты полюбил не ту, Чиж, — тихо сказал я.
— Я не Чиж! Перестань называть меня так!
Я с удивлением обнаружил, что он говорит мне «ты», чего раньше никогда не было. Повзрослел наш Чижик. А он продолжал, давясь словами, заикаясь от волнения:
— Говоришь, не ту полюбил? Разве это выбирают? Любовь безоговорочна, если хочешь знать!
Он вдруг осекся, замолчал.
Я оглянулся. К нам подходила очень красивая девушка. И это было не главное в ней. В ней была. порода, что ли. Вот как у скакуна. Порода, стать. Это больше чем красота.
Гордая осанка, прямая спина, приподнятая головка в коротких каштановых кудрях.
Светло-карие глаза смотрели на нас открыто и доверчиво.
Она улыбнулась нам, вернее, ему, Максиму. И оказалось, что она еще и очень милая.
Светлая, ласковая улыбка освещала лицо, и ямочки играли на щеках. И я почему-то забыл, что передо мной стоит враг.
— Вот, познакомьтесь, это девушка спасла меня! — сказал Максим.
Лицо его было озарено такой нежностью, что я лишь кашлянул.
— Вера, — сказала она необычным, прохладным каким-то голосом.
— Богдан, — я едва вспомнил свое нынешнее имя.
— Тарас, — явно любуясь девушкой, представился Олег.
Он вообще помалкивал все это время. Видно, запоминал сцену для будущего фильма. Вот досталась команда!
Тем временем сельская жизнь текла своим чередом. Двое мужиков с разукрашенными кровоподтеками физиономиями вывалились из сельсовета.
Вера посмотрела на них чуть дольше, чем следовало бы, и отвернулась.
Послышался голос Домбровски:
— Анджей, созывай народ!
Из хаты вышел Рудольф, глянул на Максима с отвратительной ухмылкой и начал стучать в какую-то железяку за углом.
— Максим, можно тебя на минуту? — тихо попросила девушка.
— Можно! — с вызовом взглянув на меня, ответил Орлов.
Они отошли на десяток шагов, вышли на дорогу, где стояли дрожки председателя, все еще запряженные парой красавцев-рысаков.
Неподалеку маялась привязанная к плетню худосочная кобыла. Говорили вначале очень тихо, но потом, видно, заспорили, голоса стали громче. Слух же у меня тренированный. Делая вид, что обсуждаю с Олегом предстоящий налет на славный город Львов и одновременно любуюсь лошадьми, я слушал, о чем там шла речь у моего младшего товарища и его избранницы. Говорил Максим:
— Он убил его! Застрелил, подонок!
— Нам надо уходить!
— Кому, куда?
— Тебе и мне! Немедленно!
Ага, соображает девушка, что «вышка» ей светит.
— Я никуда не уйду! Здесь мои товарищи!
— А я? Обо мне ты подумал?
— Да! Но ты ведь теперь с нами! Все будет хорошо, вот увидишь!
— Не будет ничего хорошего! — яростно крикнула она.
И почему-то эти слова ее пронзили мое сердце, словно громом поразило: не будет ничего хорошего! Бывает так, что случайная, произнесенная в запальчивости фраза становится реальностью, воплощается так доподлинно, как будто кто-то возвращает ее проштампованным билетом. На, получи!
И я кожей почувствовал, что ничего хорошего не будет.
А поляна перед сельсоветом заполнялась людьми. В основном, это были женщины и дети, среди которых редкими вкраплениями наблюдались старики. Мужиков помоложе — раз, два и обчелся. Люди переговаривались, настороженно поглядывая на свору, которую привез с собой их любимый председатель, — в том числе на нашу троицу.
На крыльце появился Мирослав Иванович. Верный пес Анджей, он же Рудольф, прислонился к стене, сплевывая семечки. Из-за поясного ремня виднелся вальтер.
Такой же я отбил в «бою» за свою свободу. Мирослав Иванович сделал знак, призывая людей замолчать, и начал, покаянно понурив голову:
Ознакомительная версия.
