Коглин не доложил о своем открытии Мичему. Он решил, что встряска тому будет только полезна. Еще давным-давно Коглин узнал, что неудачный старт не обязательно ведет к проигрышу.
Вечером следующего после ограбления дня Чессер, Марен и Уивер с удовольствием вспоминали совместное приключение. Особенно забавными и ободряющими были признания, что под внешним спокойствием и храбростью скрывались вполне человеческие чувства, начиная от страха и кончая чем-то близким к панике. Только Марен в этом не призналась. Правда, со смехом вспомнила, как они с Чессером в спешке забыли дома пистолеты. И это после такой подготовки! Уивер сказал, что он свой прихватил. Засунул за ремень под форменным комбинезоном «Марилебон». И испытал из-за него кучу неудобств.
К этому времени они еще не знали о смерти Уотса. Чессера так и подмывало ему позвонить, узнать, как все прошло. Не потому, что беспокоился, поверили Уотсу или нет. Просто ему страшно хотелось услышать, как воспринял ограбление Мичем. Чессер живо представил, как того немедленно хватил апоплексический удар.
К счастью, по здравом размышлении, Чессер не позвонил Уотсу. К счастью, потому что Коглин уже установил круглосуточное прослушивание домашнего телефона Уотса с идентификацией голосов. За последние пять лет Коглин сделал записи голосов всех, кто хотя бы раз звонил в Систему. Опознать Чессера им было бы относительно легко.
Еще Чессеру хотелось позвонить Мэсси. Тщеславие убеждало его сообщить Мэсси приятную новость – тем более что за нее Чессеру полагалось пятнадцать миллионов, – но он помнил категорическое требование Мэсси: не звонить.
Они легли рано. Чессер не мог уснуть.
Он убеждал себя, что теперь-то должен быть доволен. Ведь пятнадцать миллионов долларов, в сущности, его – разве нет? Нет, отвечал он сам себе. Точнее, у Чессера было двенадцать миллиардов. Он попробовал было втолковать это Марен, но она спала без задних ног, а сонное бормотание вместо ответа его не устраивало. Чессер лежал в темноте и пытался разобраться во всем сам, перескакивая от миллионов к миллиардам и обратно. Он страшно устал, тело требовало сна, но поглощенный противостоянием двух чисел мозг бодрствовал, ввергнув Чессера в состояние, близкое к наркотическому опьянению, когда фантазии становятся неотличимыми от реальности. В конце концов реальность победила, и в начале четвертого утра его тело и мозг соединились, дав ему отдых в забытьи.
Он проспал все утро и не заметил, как встала Марен. Сив принесла ему теплые лепешки с маслом, ирландский бекон и записку: Марен ушла обедать к Милдред. Чессер представил себе, как с ними вместе обедают все эти Блателла германика.
По лестнице спустился Уивер. Он был готов к отъезду, опять в костюме преподобного Путо – за исключением единственной детали: благожелательного выражения лица.
– Кофе? – спросил Чессер.
Уивер отказался, но взял у Чессера с тарелки пол-лепешки и два ломтика бекона. Немного муки просыпалось на черную сутану.
– В котором часу у тебя самолет? – поинтересовался Чессер.
– В три пятнадцать.
– Я тебя отвезу.
– Да нет, парень, я сам. Нечего тебе возиться.
– Мне по дороге.
– Ну ладно.
Чессер вспомнил про миллион Уивера. Он с самого начала не хотел, чтобы Уивер работал на них задаром. Он спросил об этом.
– Дело в шляпе, – ответил Уивер. – Сегодня поутру подтвердили.
Стало быть, деньги Уивера уже спокойно лежат в его банке в Африке.
– Ощущаешь себя миллионером? Вместо ответа Уивер спросил:
– Что ты сделаешь со своими?
– Еще не решил, – солгал Чессер. Ни с того ни с сего ему пришло в голову, что он не выслал экс-жене Сильвии алименты за этот месяц. Теперь он мог выплатить ей сумму целиком и сорвать эту удавку раз и навсегда. Сильвии бы это не понравилось. Чессер не помнил себя рядом с ней. Она заказывала карандаши с их инициалами и рассылала рождественские открытки с семейным фото. Она никогда не болела – наверно, потому Чессер на ней и женился. Конечно, были и другие причины, но сейчас это казалось ему самым приемлемым оправданием.
– Ладно, двинулись, – сказал Уивер, подбирая с Чессеровой тарелки последний ломтик бекона. Чессер решил, что Уивер идет попрощаться с Сив и Бриттой, но он не стал их разыскивать. Просто взял чемодан и пошел к машине.
По пути в аэропорт «Хитроу» Уивер был в приподнятом настроении. Он болтал без умолку, смеялся и вспоминал прежние деньки. Чессер подумал, что разительная перемена в нем объясняется тем самым миллионом. Хочет того Уивер или нет.
На подъезде к аэропорту Уивер сказал:
– Не провожай меня, высади где-нибудь тут.
Чессер свернул на автостоянку. Она была далеко от входа и почти безлюдна. Уивер с чемоданом вылез из машины. Чессер не знал, попрощается он или так и уйдет, не оглянувшись. Уивер поставил чемодан на мостовую, наклонился к машине и с улыбкой протянул Чессеру руку.
Чессер постарался ответить ему тем же.
– Спасибо.
– Не собираешься в Африку? – спросил Уивер.
– Не знаю. Может быть.
– Передай привет Марен. Не успел с ней попрощаться. Чессер кивнул.
– Удачи, святой отец.
– Ступай с миром.
Уивер захлопнул дверцу машины, поднял чемодан и зашагал к аэропорту. Чессер смотрел ему вслед. К вечеру Уивер уже будет дома. Впрочем, какой это дом. Сам себе Чессер тоже представлялся изгнанником.
Он развернул машину и выехал из аэропорта. Его путь лежал на юг, в сторону имения Мэсси. Возле городка Хиндхед он свернул с шоссе А-2 и нашел ярко-красную телефонную будку. Он позвонил Мэсси.
Слуга ответил, что Мэсси нет дома.
Чессер назвался.
Трубку взял Мэсси.
Чессер представил себе его лицо.
– Надеюсь, вы звоните не просто так, – сказал Мэсси.
– Я в телефонной будке, – сообщил Чессер. – Нас не могут подслушать.
– В чем дело?
Поколебавшись мгновение, Чессер произнес:
– Все сорвалось.
Мэсси не проронил ни слова. Чессер ждал недовольства и упреков, но не услышал даже дыхания Мэсси.
– Ничего не вышло, – сказал Чессер. – Мы были почти у цели.
– Очень жаль.
– Да.
– Расскажите мне все по порядку.
Рассказ у Чессера был наготове, почти правдивый – за исключением небольших деталей в конце. Он уже собирался перейти к этим деталям, но тут Мэсси перебил:
– Приезжайте ко мне на выходные. И Марен возьмите с собой.
В словах Мэсси Чессеру почудилось подозрение. Меньше всего ему хотелось встречаться с ним лицом к лицу. Он сказал первое, что пришло ему в голову:
– Мы уезжаем в Шотландию.
– Сколько вы там пробудете?
– Дней десять, не меньше.
– Что ж, приезжайте, когда вернетесь.
Чессер прислушался к тону Мэсси и решил, что тот как-то чересчур спокоен. Он сказал:
– К счастью, никто из нас не попался.
– Так что же, вы не попытаетесь еще раз? Похоже, Мэсси поверил его рассказу.
– Нет! Только не сейчас, – живо возразил Чессер, притворясь испуганным.
– Нам с вами не очень-то везет в совместных делах, мистер Чессер.
– Ну, не совсем так.
– Похоже, вы специалист по неудачам. Чессер покорно вздохнул.
– Боюсь, Система нам не по зубам, Мэсси положил трубку.
Чессер все-таки сказал «до свиданья».
Он убеждал себя, что Мэсси купился на его ложь. Но не был до конца уверен. Ведь Мэсси потерял на этом деле добрых два с половиной миллиона.
Чессер повесил трубку и, успокаивая совесть, сказал себе, что на состоянии Мэсси потеря миллионов никак не отразилась, оно, скорее всего, за это время даже возросло. Чессер снова задумался, зачем Мэсси надо было грабить Систему. С самого начала он чувствовал, что причина лежит гораздо глубже мести за проект «Прибрежные воды». На это намекал и сам Мэсси. Сначала Чессер подозревал, что Мэсси подбирается к рычагам управления Системой. Но по зрелом размышлении понял, что ошибается. Лет десять-двадцать назад это было бы возможно, но никак не теперь. Мэсси перевалило за семьдесят, забот ему хватает и со своими миллиардами – ему незачем брать на себя новую ответственность, да еще за такую огромную и сложную структуру. Почему же Мэсси так стремится завладеть этими двадцатью миллионами карат?
Потому что хочет поставить памятник своему могуществу. Памятник, долговечнее всего того, что можно воздвигнуть за деньги или добиться каким-нибудь красивым альтруистическим жестом. Альтруистические жесты забываются. В лучшем случае вашим именем назовут улицу или площадь. Мир гораздо дольше помнит тиранов.
Мэсси решил, что алмазы дадут ему шанс устроить последнюю, прощальную демонстрацию своего могущества. Он намеревался наводнить алмазами рынок. Годовой спрос на них составляет примерно три миллиона карат. Следовательно, лишние двадцать миллионов резко обесценят алмазы, переведут их в категорию полудрагоценных камней. Уникальное и незабываемое шоу. В минуту разорятся владельцы огромных состояний. Удар почувствует каждый обладатель хотя бы одного драгоценного камешка. Мэсси рассудил, что лучше войти в историю человеком, уничтожившим алмазы, чем раствориться во тьме времени, подобно какому-нибудь Озимандии.
