— Цыплячий помет, — сказал я.
Хотя посещение следующих занятий доставило мне такое же удовольствие, как жевание опилок, я все же не пропустил их. Каллахан вновь не допустил меня до спарринга. То же самое повторялось и следующие несколько раз.
Я не мог тренироваться в других местах. Виртуальность боевых искусств в Сакраменто, где я начинал много лет назад, с радостью приняла бы меня обратно. Но я уже привык тренироваться с лучшими. Принять что-то иное было бы просто завуалированной формой поражения.
Спросить сенсея, почему он так ко мне относится, я тоже не мог. Традиционный этикет додзё не допускал, чтобы студенты задавали мастеру вопросы о стиле обучения. Назовите это дурацкой традицией, но для меня ритуал составлял самую суть карате. Каллахан должен относиться ко мне по всем правилам или никак. Мне приходилось быть таким же японцем, как и он.
Через шесть недель я все-таки решился поговорить с Кейтом Накаямой. Мы задержались после занятий, отрабатывая ката, когда другие студенты уже исчезли.
— Допустит ли он меня когда-нибудь еще до спарринга?
— А разве это имеет значение? — спросил Кейт.
Я склонил голову набок.
— Что ты имеешь в виду?
— Спарринг — это позднейшее нововведение в карате-до, — напомнил мне Кейт. — Гоген Ямагучи ввел его в 1935 году. Для того, чтобы быть полноценным каратистом, вовсе не обязательно участвовать в спарринге. Сам мистер Каллахан перестал заниматься спаррингом сорок лет назад и не возобновлял занятий вплоть до расцвета BP. Все свои зрелые годы он делал только ката и отрабатывал движения, пока артрит не заставил его отказаться и от этого. Как тебе известно, никто не перестал называть его мастером. За это время он поднялся с седьмого до десятого дана.
— Это разные вещи, — сказал я. — То был его сознательный выбор.
— О?
Кейт говорил, словно ученый дедушка. И если подумать, он был совершенно прав. Накаяма был одним из семпаев — старших студентов — Каллахана. Хотя тот, с кем я разговаривал, выглядел молодо, ему было не меньше семидесяти. Для него я был ребенком.
О чем он толковал? Очевидно, он говорил совершенно серьезно, и отказ от спарринга казался ему достойным выбором, который он сделал бы для себя сам, и чувствовал бы себя при этом вполне комфортно. Даже сейчас, в виртуальном варианте, он редко участвовал в турнирах, хотя в классе регулярно занимался вольной борьбой. Он был дьявольски хорошим борцом, но я сильно подозревал, что когда подкралась старость и ему пришлось оставить кумитэ, он не воспринял это как большую потерю.
Ну а Каллахан? Первый титул он получил в восемнадцать лет. Люди, подобные ему, редко принимают с благодарностью списание в архив. Вот почему он был чемпионом мира в своем весе.
— Если… — Я замялся. — Если сенсей понимает, что это для меня означает сейчас, почему он так ко мне относится? Разве не следовало бы ему настаивать на том, чтобы я участвовал в спарринге вместо того, чтобы запрещать мне это?
Кейт слабо помахал рукой.
— Не знаю, что у него на уме, но я ему доверяю. Почему бы тебе не подождать и посмотреть, что будет?
— И сколько мне ждать? — спросил я. — Слишком много времени потеряно.
Кейт странно улыбнулся и пожал плечами.
Едва ли я так же верил в мистера Каллахана, как Кейт. С другой стороны, никакого собственного решения у меня не созрело. Я продолжал работать. Каллахан не отменял моратория на мой спарринг. Прошло три месяца прежде, чем я начал замечать перемены.
Моим партнером в тот вечер был очень быстрый борец по имени Тим Бромэдж. Мы были заняты в якусоку кумитэ — упражнении по подготовке к спаррингу. Мне не нравилась эта ситуация. В неограниченном вольном стиле Тим не представлял для меня проблем. Каким бы быстрым он ни был, я знал способы вывести его из равновесия и отвлечь внимание. Но якусоку кумитэ — совсем другая история. Здесь каждое движение предопределено. Одна сторона нападает, другая защищается, и никто из партнеров не может применить неотрепетированную технику. Большая часть раунда велась под диктовку мистера Каллахана. Это не оставляло мне возможности использовать угрожающие, обманные движения, искаженный угол атаки или подавляющие шаги. Здесь все решала форма. При таком ограничении моего репертуара Тим мог нанести мне прямой удар прежде, чем я шагну назад и поставлю блок. Он был просто быстрее меня. Все это действовало крайне обескураживающе.
Но не сегодня. Каждый раз, как Тим наносил удар, я перехватывал его. Буквально каждый раз.
— Хорошо, — сказал мистер Каллахан, проходя мимо. С того памятного дня в больнице это было первое адресованное мне замечание, если не считать рутинных инструкций.
После нескольких других заданий классу вновь было предложено заняться якусоку кумитэ. На этот раз моим партнером оказался коренастый, очень мощный парень. Его движения были неторопливыми.
В вольном стиле я мог найти у него миллион брешей благодаря его неповоротливости, но уж если его удар достигал цели, ничего хорошего ждать не приходилось. В тот вечер, разумеется, характер тренировки не позволял мне уходить от его ударов, и, хотя он должен был делать только заранее определенные выпады, я ожидал синяков и шишек.
Однако мне удалось поставить блок. Как он ни был силен, а я все же добился успеха в тридцати случаях из тридцати, применяя оборонительную тактику так точно и вовремя, что его кулаки ни разу не достигли цели.
— Хорошо, — вновь обронил мистер Каллахан.
И тут я понял его идею. Сенсей больше обычного упирал на оборону. Причем делал это не напрямую, но с такой регулярностью, что мне ничего не оставалось, кроме как совершенствовать эту сторону моего мастерства. Я никогда особенно не заботился об оттачивании блоков — моим девизом было: «лучшая защита — это нападение». Сенсей подталкивал меня к новому индивидуальному стилю.
Ну ладно, поганец, подумал я. Не знаю, почему ты не говоришь этого вслух, но если хочешь, я стану лучшим из этих чертовых блокировщиков во всем нашем поганом мире.
Следующие девять месяцев я отрабатывал контрдвижения на все типы нападения, в том числе и такие, которые практически никогда не применяются. К концу этого периода еще оставались игроки, которые ставили блоки лучше, чем я, но разрыв стремительно сокращался.
Однажды вечером мистер Каллахан в начале урока вольного стиля объявил:
— Сегодня мы будем делать упражнения, которые я не вводил последние несколько лет. Демонстрируют мистер Накаяма и мистер Тайтлман.
С мест поднялись и поклонились друг другу два бойца наивысшего ранга после самого мистера Каллахана.
— Мистер Тайтлман может применять только наступательную технику, мистер Накаяма — только оборонительную.
Сенсей дал команду сходиться. Оба выдали каскад приемов. Как ни привык я к высококлассному исполнению, но и у меня отвалилась челюсть. Они были устрашающе прекрасны. Комбинации Тайтлмана вырастали одна из другой; кроме того, ему не приходилось заботиться о контратаках. Ловкий, подобранный и быстрый, он настолько владел своими движениями, что казался вечным двигателем.
И все же Кейт не уступал ему. С нечеловеческой точностью мой приятель уклонялся от ударов и отбивал кулаки и ноги противника. Он вовсе не выглядел обороняющимся. Когда Тайтлман наносил удар, Кейт хватал его за лодыжку и сваливал с ног. Когда Тайтлман размахивался в фури учи — хлыстообразном выпаде, — целясь в висок Кейта, последний подныривал под удар и отталкивал противника далеко назад. Тайтлман проводил на полу больше времени, нежели тот, кто по правилам должен был стать жертвой. Ему потребовалось почти полматча, чтобы исхитриться нанести один-единственный удар.
Они поклонились друг другу и сели.
Каллахан указал на меня:
— Вы будете защищаться. Мистер Сидденс будет нападать.
Наконец-то. Хотя это и не был настоящий спарринг, упражнение все же освобождало меня от пут. Я быстро вскочил.
