А сам заказал себе билет на самолет и снова сел за ту схему плана «Мир», от которой прошлой ночью меня столь бесцеремонно оторвала Лика. На ней добавилась подводная лодка во льдах, активы, скупленные банковским сообществом «Новая жизнь», в котором одним из учредителей был Чандлер, крупные инвестиции, совершаемые Акционерным обществом Черного волка, и…
Впрочем, ночная аналитическая работа вновь была оборвана, на этот раз Рыбаком. Причём по телефону он сообщить мне срочную новость почему-то не мог и начал громко стучать в дверь номера. Я подумал, что случилось нечто страшное, его вид это подтверждал. Провал, убийство, аресты, крушение всего мира…? Но дело оказалось в Кончитине. Нет, она не посмеялась над ним, не отвергла его чувства. Напротив, согласилась вспомнить старое и провести с ним незабываемую ночь. За пятьсот евро!!
Последняя фраза была криком души впервые влюбленного юноши, пораженного в самое сердце упавшим с высоты стальным пером гарпии.
«Вот стерва! Про мои две тысячи она “забыла”!» – подумал я, а вслух с энтузиазмом произнёс:
– Так в чём дело? Это вполне нормальная цена! Скажу тебе больше: видимо, и у неё к тебе остались тёплые чувства, потому что на сегодняшний день даже рядовые эскортницы берут от тысячи, а тут – гранд-дама, королева твоих грёз и делает такую расточительную скидку! Я считаю, что это почти признание в любви! За это надо выпить!
Я налил в бокалы его любимый «Балантайнс», но Рыбак залпом махнул содержимое, как обычную воду, и продолжил:
– Как же так… Мои чувства! Я помнил её столько лет, она мне снилась. И вдруг – пятьсот евро… – он уже чуть не плакал.
Такой сентиментальности я от него не ожидал.
– Закурить хочешь? Это успокаивает!
Я предложил ему сигарету и дал прикурить от зажигалки «Zippo». Он глубоко и судорожно затянулся.
– Да, я тебя понимаю! – воспользовавшись передышкой, сказал я, скорбно кивнув головой. – Ведь для вербовки она пустила тебя в постель по большой, чистой и бескорыстной любви, а тут какие-то пошлые деньги… Но возвышенные чувства рано или поздно терпят крушение на рифах обыденности, жадности, выгоды…
Но эта житейская истина его не успокоила.
– Ничего, я познакомлю тебя с другой дамой, – расчетливо сказал Цицерон, знающий жизнь, а особенно её оборотные стороны. – Молодая модель, королева красоты…
– Да, новая любовь может меня спасти! – ожил бедняга Джузеппе. – Это единственное лекарство!
И я с ним согласился. Ведь еще товарищ Воланд призывал «лечить подобное подобным».
Глава 3
Фамильная рапира
Вопрос, который мне надо было решить, требовал личных контактов, поэтому пришлось полетать и поездить по Германии. Вначале посетил Геральдическую палату во Франкфурте-на-Майне, потом книжное издательство в Берлине и, наконец, оказался в небольшом, но очень живописном городке Ахен, что у самой границы с Бельгией и Нидерландами, где на улицах водят хороводы веселые железные человечки, которым можно двигать руки, поворачивать головы или стать между ними и сфотографироваться. Но я искал не их, а потомка тех, кто носил на себе железо много лет назад.
Наша встреча продолжалась уже часа полтора – я изложил суть вопроса, был прекрасно понят, а теперь с интересом слушал хозяина и перебирал книги, которые он принес из небольшого кабинета с видом на зеленый сад. Разговор происходил в стандартном двухэтажном домике под белой штукатуркой и остроконечной красной крышей из металлочерепицы.
– У нас в роду очень почитали рыцарство во всех его проявлениях, – рассказывал хозяин. Одежда выдавала в нем педанта, который для встречи позвонившего в дверь незнакомца набросил на отглаженную белую рубашку куртку и надел начищенные до блеска туфли.
– Оно культивировалось в семьях и находило отражение в увлечениях… Изучение истории рыцарства, занятие фехтованием, соблюдение кодекса рыцарской чести…
Ему было лет сорок пять-сорок семь, может, больше, но выглядел он прекрасно: подтянутый, жилистый, ни грамма лишнего веса. Седина в волосах выдавала возраст больше, чем мышцы на теле; короткая стрижка «ежиком», вытянутое лицо интеллектуала с высоким лбом и квадратным подбородком, выдающим крепость характера, пронзительные голубые глаза…
На нашем сленге его охарактеризовали бы как «серьезного человека», а это многозначительное определение, диктующее очень осторожный стиль общения с ним и жесткие методы захвата с учетом весьма вероятного эффективного сопротивления. Багровый косой шрам через правую щеку подтверждал такую характеристику, которая, в свою очередь, не соответствовала обычному облику кабинетного умника.
Вместе с тем и выложенные на стол книги не гармонировали с суровой внешностью сорвиголовы и бретёра, – такие люди обычно не бывают писателями. Хотя это смотря о чем они пишут… Книги группировались по двум стопкам: слева старинные, антикварные фолианты и их репринты, самая верхняя «Копьём и мечом»; справа современные издания. Последние принадлежали перу человека со шрамом: «Рыцарство – рассвет и закат», «Меч-шпага-рапира», «Поединки», «Секреты фехтования»… Похоже, что бросающиеся в глаза противоречия, при более глубоком взгляде сглаживаются. Впрочем, так бывает почти всегда.
– Думаю, если бы не писательский опыт предков, я бы не взялся за перо, – продолжал хозяин, который для своей брутальной внешности оказался достаточно добродушным и разговорчивым. Впрочем, не сразу.
Я сделал глоток из серебряного бокала с изображением простого православного креста. На улице было жарко, и ничего необычного в утолении жажды не было. Удивительно, что хозяин предложил мне выпить воды перед тем, как впустить в дом. Очень настоятельно предложил, буравя острым взглядом холодных голубых глаз, проникающих прямо в душу. Мне даже показалась, что, протягивая бокал левой рукой, правую он держал на рукояти чего-то, торчащего за поясом под легкой домашней курточкой, которую, несомненно, накинул, чтобы в приличном виде открыть дверь на звонок.
Но когда я выполнил его просьбу, или, точнее, требование – все изменилось: взгляд потеплел, он приветливо впустил меня в дом и превратился в обычного радушного хозяина, конечно, в том суховатом европейском смысле, который существенно отличается от нашего. А когда он принес книги, то за поясом у него уже не было ничего, на что можно положить руку – я был уверен в этом настолько же, насколько несколько минут назад был убежден в обратном. И разговор у нас складывался очень хорошо, и взаимопонимание было достигнуто достаточно быстро…
– Хотите еще воды? – спросил он, когда я допил бокал.
– Спасибо, пока нет.
– Тогда, может быть, желаете осмотреть мою скромную коллекцию оружия? Исключительно подлинные, исторические образцы?
– С удовольствием!
Мы поднялись на второй этаж и оказались в просторной комнате, стилизованной под зал средневекового замка: шершавые темные стены, будто выложенные из грубого камня, большой камин, в котором можно зажарить барана, массивный стол из дуба, высокий чёрный шкаф, яркое витражное окно с сидящими на ветках птичками и цветами… Но главное – стены были увешаны мечами, топорами, алебардами, шпагами, рапирами, саблями и кинжалами разных размеров и форм. Одних мечей я насчитал шесть разновидностей: начиная от огромных двуручных спадонов до волнистых, как змея, фламбергов… В углах стояли копья с боевыми и турнирными наконечниками. С первого взгляда было видно, что всё это не декоративный новодел, а старинное боевое, прекрасно сохранившееся оружие. Солнечные лучи, проходящие сквозь цветное стекло, играли зловещими красными бликами на голубоватой стали, создавая впечатление выступившей крови, которой эти клинки за свою долгую жизнь испили немало…
– Вот это да-аа-а! – искренне восхитился я. – Да этой «скромной» коллекции могут позавидовать многие музеи мира!
– Не спорю, – с гордостью сказал хозяин. – Но для меня она имеет особую цену: это оружие моих предков, с ним они защищали родину, с ним проливали чужую и свою кровь. Вот этот ятаган взят в бою у турецкого янычара, а эта сабля – у венгерского военачальника, этим топором мой прапрапрадед сразил в поединке главу враждебного рода…
