Пригнувшись, чтобы не быть видимым с земли, он прошел вдоль края крыши. Лестницу он заметил с боковой стороны здания, именно там, где ей и полагалось быть. Посмотрел вниз. Ничего такого, что могло бы насторожить. Не теряя времени, принялся быстро спускаться.
На уровне второго этажа лестница заканчивалась – внизу только груда мусора да битый кирпич с опасно торчащей арматурой. Стоило рискнуть. Выбрав наиболее безопасное место, Фомич оттолкнулся от кирпичной стены и прыгнул прямо на мусор. Почувствовал, как распоролась штанина и что-то болезненно воткнулось в икру. Не беда, подлечим! Главное, кости целы. Сошел с мусора, почувствовал, как в пятку что-то болезненно укололо. Но передвигаться не мешало. Посмотрим позже, главное, выбраться отсюда побыстрее. Прижавшись к стене, он заторопился в противоположную сторону от пустыря. Глянул из-за угла, двор был пустынный, если не считать одинокого старика, прогуливающегося с коротко стриженным терьером. Не привлекая к себе внимания, он пересек небольшой двор и направился к деревьям, стоявшим на краю двора плотной зеленой стеной. Прежде чем скрыться за стволами деревьев, Фомич обернулся и увидел на крыше двух человек.
Какой-то миг, и они скрылись на крыше.
Смерть Барбароссы Пошел уже второй год, как император Фридрих вел войну с сарацинами.
Передав управление государством сыну Генриху, Фридрих I Барбаросса выступил со своим воинством из Ратисбонна, крепости, расположенной на Дунае. Миновав Венгрию, Сербию и Болгарию, он повел многочисленное воинство через Византийскую империю.
Особое беспокойство доставлял египетский султан Салах-ад-дин Юсуф ибн Аюб. Два года назад он напал на крестоносцев близ города Хаттина и уничтожил около двадцати тысяч рыцарей, затем с легкостью взял крепости Акру и Яффу. А несколькими неделями позже осадил Иерусалим и вскоре установил в нем власть мусульман. Несколько дней Салах-ад-дин держал в цепях иерусалимского короля рыцаря Гвидо де Лузиньяна, после чего отпустил восвояси, предварительно взяв с него рыцарское слово, что тот никогда более не станет выступать против мусульманского мира.
Воинство Фридриха I Барбароссы, ведомое армянскими проводниками, подходило к горной речке Селиф.
На душе было тревожно. Едва германское воинство перешагнуло границы Малой Азии, ему пришлось без конца отбивать атаки легкой конницы сарацинов, что значительно замедляло движение. Кроме того, все более усугублялись противоречия между рыцарями и греками, которые требовали себе значительную часть добычи за проход через свои землю к Иерусалиму. Пытаясь сгладить недоразумение, Фридрих отправил к константинопольскому императору Исааку Ангелу послов, но тот бросил их в темницу.
Целые сутки Фридрих Барбаросса размышлял о том, как ему следует поступить, а потом, помолившись и уповая на волю божью, повелел прервать переговоры и повернул воинство на Константинополь, предавая опустошению заселенные греками территории.
Уже через месяц он взял Адрианополь.
Дорога на Константинополь была открыта.
Только когда разорению были подвергнуты десятки поселков и было уничтожено три войсковых заслона, вставших на пути рыцарей, а к крепостным стенам Константинополя уже вышел передовой отряд, Исаак Ангел согласился сесть за стол переговоров.
Неприятность от встречи усугублялась тем, что византийский император за нежданное вторжение короля в сердцах умертвил половину послов, выставив их бесталанные головы на поклев птицам, и Фридрих за их жизни потребовал такую цену, сколько не содержала вся казна Константинополя.
Следовало торговаться.
В этом деле император преуспел. Приближенные даже злословили по этому поводу: не родись Исаак императором, так непременно сделался бы купцом.
Обменявшись несколькими посланиями, противоборствующие государи встретились в десяти милях от Константинополя в большом шатре.
После долгих препирательств, проявляя чудеса торга, правители сошлись на том, что между рыцарями и Византийской империей будет установлен мир до «второго пришествия Христа». А в довершение к основному договору было решено, что Фридрих со своим воинством не станет проходить через Константинополь, за что император обязуется предоставить провизию для всего воинства и переправит рыцарские полки через пролив Босфор.
Довольные заключенным соглашением, они долго хлопали друг друга по плечам и лепили щедрые улыбки. Со стороны они напоминали хитроватых торговцев, сумевших всучить доверчивому покупателю залежавшийся товар.
Малая Азия встречала колюче. Ощетинившись копьями сарацинов, она доставляла продвигающемуся в Палестину воинству массу неудобств, и Барбароссе не однажды приходилось разбивать шатры и надолго останавливаться, чтобы образумить наседавшие орды.
Первым крупным городом на пути в Святую землю был Конье. Постояв два дня под его стенами плотным лагерем, на третий день рыцари пошли на приступ. Помолившись и взбодрившись красным вином, уже к исходу первого часа штурма они вскарабкались на крепостные стены и устремились к купеческим лавкам, переполненным добром.
Путь на Палестину был открыт. Крепость была взята. Город на три дня был отдан на разграбление. За это время из него было вынесено все наиболее ценное. Обоз, увеличившись сразу вдвое, потерял былую маневренность и плотно застрял меж двух узких ущелий. Для дальнейшего продвижения следовало отыскать проводников, способных кратчайшим путем вывести распухшее от добра воинство к землям Палестины.
За две пригоршни золотых монет армянские проводники согласились провести рыцарское воинство прямо к воротам Палестины, обещав, что на всем протяжении пути они не встретят даже случайной заставы сарацинов.
Буравя черными глазищами конопатые лица армян, Барбаросса, всегда недоверчивый, остался верен себе и в этот раз: приставив к проводникам охрану, он велел заколоть их при малейшем намеке на измену.
Пошел восьмой день перехода через горы. Барбаросса не спал целыми сутками. Казалось, он не ведал усталости. И подавая пример выносливости молодым рыцарям, уже третий день не сходил с седла. Всякому, кто видел его прямую спину, с трудом верилось, что Барбаросса шагнул в тот возраст, когда пристало носить не тяжелый меч, а суковатую клюку. Там, где другие валились от усталости, он лишь отирал рукавом пот, там, где остальные смертельно заболевали, он лишь чувствовал легкое недомогание.
Никто и не подозревал, что секрет его успеха в военном ремесле и небывалой стойкости зависел от Копья судьбы, с которым он не расставался даже на ночлеге – заботливо, как самую дорогую вещь, укладывал под бок.
Выбрались к речке Селиф.
Бурная, непокорная, ревущая, она забавлялась огромными валунами, будто какими-то камушками. Отшатнулись первые ряды, расстроив задние, а Фридрих подозрительно глянул на проводника-армянина, мрачного, малоразговорчивого. Уж не измена ли!
– В этом месте нам не перейти, – махнул проводник рукой на буйный водоворот. – Хотя год назад здесь был очень хороший брод.
Река, подмыв берег, срезала каменистый уступ, и деревце, кривое и низкое, произраставшее на нем не один десяток лет, с отчаянностью обреченного устремилось вниз и, подхваченное течением, скоро скрылось за крутым поворотом.
Проводив недобрым взглядом сгинувшее дерево, Барбаросса невесело поинтересовался:
– Где можно перейти реку?
– В полумиле отсюда будет небольшая коса, – кивнул в сторону убегающей воды проводник. – Там река немного разливается, течение тоже будет послабее. Вот там и можно перейти.
Сжатая с обеих сторон скалами, река в этом месте была необыкновенно узкой. Свирепея и бурля, она твердо стояла на страже каменистых берегов. И совершенно не верилось, что где-то в полумиле отсюда река способна протекать привольно.
– Хорошо. Двинемся туда, – согласился Барбаросса, потянув за повод жеребца.
По каменистому склону конный отряд спустился к самой реке. Кони осторожно, как если бы проверяли берег на прочность, втаптывали копытами гальку. Всего-то узкая полоса – не развернуться, только топать вперед. Впереди небольшой бережок, спускавшийся к реке битым камнем.
Вышедший первым проводник проговорил:
– Пойдем вот здесь. – И глянув на воинство, растянувшееся вдоль берега, продолжил: – Доспехи и снаряжение нужно снять и уложить в баулы. – Поймав недовольный взгляд короля, добавил: – Если упадете в воду, то уже не выбраться. Идите строго за мной, в этом месте очень узкий брод.
Пнув в бока коня, проводник ступил в бурлящую воду. Рыцарство, застывшее на берегу, с кровожадным интересом наблюдало за его передвижением. Конь едва не опрокинул всадника, оступившись, но армянин-провожатый, крепко вцепившись в шею коня, сумел сохранить равновесие. На лицах рыцарей обозначилось едва ли не разочарование, когда проводник преодолел бешеный поток.
