Ознакомительная версия.
– Предъявляй, начальник, не томи, – небрежно усмехнулся Трофим.
– Обвинение предъявит следователь. Я лишь предлагаю оформить чистосердечное признание…
– В чем?
– В карманной краже… Да, да, в той самой… Гражданин Аверьянов снова написал заявление, а свидетели подтвердили свои показания, от которых их заставили отказаться…
– Никто их не заставлял. Это в них гражданская совесть заговорила…
– Я бы на твоем месте не кочевряжился, – нахмурился Попков.
Немного подумал и пододвинул Трофиму пачку сигарет. Курить хотелось невмоготу, но он все же отказался – из гордости.
– Может, поменяемся местами? – ухмыльнулся Трофим. – И кочевряжиться не будешь.
– Ты тоже не будешь… Ты прекрасно знаешь, что свидетелей заставили отказаться от показаний, как знаешь, кто это сделал. А теперь вдруг те же самые люди заставили их прийти к нам и дать показания… Проблемы у тебя с Мигунком, да? – с коварным умыслом, но доверительным тоном спросил опер.
– Я тебя не понимаю, начальник, – безотрадно усмехнулся Трофим.
Проблемы с Мигунком у него есть, и очень серьезные, но мусорам об этом знать совсем не обязательно… Но ведь знают. Значит, есть осведомители… А может, свидетели сами сознались, что их люди Мигунка подговорили…
– Да все ты понимаешь, – кисло посмотрел на него Попков.
Увы, но Трофим действительно все понимал. Мигунок догадался, что дни его сочтены – вовремя догадался, вовремя сыграл на опережение. Убивать Трофима не стал, всего лишь отдал на растерзание ментам… Он, конечно, за это головой ответит, но когда это будет. А сейчас Трофиму надо было выходить из тупикового положения.
– Еще в чем сознаваться, начальник?
– Сопротивление при задержании. Но сознаваться не надо, есть рапорт потерпевшего, его мы приобщим к делу, суд учтет, не в твою пользу, конечно…
– Этот потерпевший мою женщину оскорбил.
– В рапорте это не указано… А твоя женщина… Твоя женщина да, собирается дать показания в твою защиту… И это будет учтено. Но меня сейчас интересует кража…
– Была кража, – сознался Трофим.
– Ты это серьезно? – недоверчиво посмотрел на него Попков.
Он искал подвох с его стороны, но не было ничего. Трофим сознавался только для того, чтобы приподнять себя на пошатнувшемся пьедестале воровского почета.
– А ты думаешь, я зачем лопатник дернул? Я – вор, мой дом – тюрьма. А я на воле засиделся. Вот и решил восстановить справедливость… Но я не совсем свободная птица, есть воровской закон, под которым я летаю. Решили оставить меня на воле, потому и выдернули. А сейчас решили, что пора, поэтому я здесь…
– Кто решил? Мигунок?
– Мигунок – пешка.
– Тогда кто?
– Может, еще диктофон включишь, да? И журналистов пригласишь?.. Ничего я тебе не скажу, ничего… Короче, да, это я лопатник дернул. В чем чистосердечно признаюсь…
– Тогда бери бумагу и пиши.
Пока Трофим писал признание, Попков составлял протокол допроса. Управились они почти одновременно – один с горечью на душе, другой в ментовском упоении…
Трофим понимал, что никто не поможет ему выпутаться из западни. Он смог сколотить бригаду, но не успел сплотить ее. Без него такая команда рассыплется в два счета, а если Мигунок руку приложит, то еще быстрей. Да и не стоило Трофиму барахтаться, пытаясь вырваться на волю. Суетно это и бесполезно. К тому же и опасно. Кто знает, возможно, свобода будет ждать его в образе киллера, нанятого Мигунком… В его положении лучше идти в тюрьму. С высоко поднятой головой авторитета, свято соблюдающего воровские законы. Если братва узнает, что он сел в тюрьму не по залету, а за идею, то планка его авторитета поднимется еще выше. А там и до коронации недалеко… Он станет вором в законе, через пару-тройку лет выйдет на свободу и уже тогда – спокойно и обстоятельно, без суеты – сведет счеты с Мигунком…
* * *
Мама очень не хотела, чтобы он снова сел за решетку, но тем не менее арест его восприняла как нечто само собой разумеющееся. Договорилась с начальником охраны, навестила Трофима в камере.
– Надолго? – первым делом спросила она.
– От двух до семи…
Эта кража была в его биографии повторной, поэтому верхняя планка наказания поднималась до семи лет… Вряд ли его признают особо опасным рецидивистом, но если вдруг – то и нижняя планка поднимется до четырех лет…
– Но под потолок не будет, – чтобы не расстраивать мать, сказал Трофим. – Я же чистосердечно признался. Так что три-четыре года, не больше…
– Ничего, и в тюрьме жизнь есть. Ты человек привычный…
Мама улыбнулась, но тоска в глазах не исчезла.
– Вором хочу обратно вернуться, законным, – сказал он.
– Тогда уже ты точно не завяжешь.
– Нет… Но, если между нами, буду делать все, чтобы больше никаких командировок. Хватит с меня.
– Вот и правильно… А я тут тебе сумку собрала… И деньги.
Времена меняются. Раньше она вещмешок ему собирала, а сейчас – спортивную сумку. И костюм там спортивный – новый, ни разу не надеванный, кроссовки без шнурков, тапочки… Много чего собрала мама – больше и лучше, чем в прошлый раз, одиннадцать лет назад. Денег дала – триста долларов в самых крупных купюрах, чтобы их легче было спрятать. И кое-что «деревянными» – на мелкие расходы, до большого обыска-шмона…
– Спасибо тебе… Менты в квартире бардак устроили.
– Ничего, мы с Кристиной все убрали.
– С Кристиной?! – встрепенулся Трофим. – А разве она не уехала?..
– Нет, осталась. Она же с мужем поругалась, очень серьезно. А разве она тебе не говорила?
– Не успела.
– Со мной живет… Я тебе больше скажу, она к тебе сегодня придет. Начальник здесь хороший, я с ним легко договорилась. И за себя договорилась, и за Кристину…
– Так с этого и надо было начинать, – взбудораженно сказал он.
– Ну да, чтобы ты меня домой погнал? – усмехнулась мама. – Нет, я с тобой немного побуду, а потом домой.
Трофим действительно был не прочь, чтобы она поскорей освободила место Кристине… Здесь, конечно, мерзкие условия, но наверняка в сумке, собранной мамой, есть чистое белье – чтобы все цивильно…
– Да, еще, тут тебе деньги передали, – сказала она.
Полезла в карман, достала оттуда плотный, свернутый и запакованный в полиэтилен жгут из стодолларовых купюр. Она протянула их Трофиму, но тот не спешил их брать.
– Кто передал?
– Лешка Мигунок приходил. Сказал, что помочь тебе хочет. Но сказал, что может и не получиться. Сказал, что уголовный розыск очень против тебя настроен, свидетелей, сказал, под охрану взяли. Со временем, сказал, все сделает, а пока деньги тебе передал, сказал, что грев это, от братвы…
Трофим изогнул верхнюю губу в презрительной ухмылке. Мигунок хорошего парня из себя изображает, перед матерью рисуется. Но ведь ясно же, что рыльце у него в пушку…
Он хотел отказаться от денег, но потом передумал. И совсем не потому, что деньги лишними не бывают. Пусть Мигунок думает, что Трофим поверил ему. На военном языке это называется усыпить бдительность. Пусть Мигунок думает, что Трофим доволен им. Тогда он не станет засылать в тюрьму свою «торпеду». А с его связями и деньгами – это легче легкого… Пусть Мигунок успокоится, пусть занимается своими делами, не думая о Трофиме. А придет время, он сам напомнит о себе…
Трофим забрал деньги, чиркнул благодарственную маляву, передал ее маме для Мигунка. Ни слова о своих подозрениях…
Мама ушла, Трофим замер в ожидании. Вот-вот должна была прийти Кристина… Позавчера он так был близок к чуду, о котором долго мечтал. Но менты появились так некстати. Но все же чудо случится, сегодня. Все-таки есть справедливость на свете…
Трофим прождал весь день до позднего вечера, но Кристина так и не появилась. Тогда он купил у дежурного право на телефонный звонок, связался с мамой. Оказалось, что за Кристиной приехал муж и чуть ли не силой забрал ее домой. В этот момент Трофим готов был удавить Викента – как распоследнюю крысу, укравшую у него счастье…
* * *
Из закрытого фургона Трофим не мог видеть главные ворота в следственный изолятор. Но услышал знакомый гул и скрип, с которыми они отворялись. Все так же, как десять-одиннадцать лет назад. Ничего не изменилось в этих мрачных стенах…
Но Трофим ошибся. Оказалось, кое-что изменилось. Тюремщики встречали этап без обычной шакальей злости. Никаких собак, никаких дубинок. Все спокойно, без грызни. Толпу приняли по списку, согнали на приемку, распихали по «стаканам». Когда подошло время, его выдернули на досмотр. Квелый стареющий прапорщик, которого Трофим помнил еще бодрым моложавым старшиной, лениво велел ему раскрыть сумку, поковырялся в ней, спокойно, как будто так и надо, зачерпнул из пакета с сигаретами горсть «Мальборо» с оторванным фильтром, отложил добычу в сторону. Так же бесстрастно велел поднять руки, охлопал Трофима сверху донизу. Ничего не нашел и отпустил… А ведь в прежние времена арестантам даже в задницу лезли – в самом прямом смысле этого слова.
Ознакомительная версия.
