— Блин, Вадик! — разозлился на сына Алик. — Сколько раз тебе говорить?! У тебя есть комната, комната, комната!
Каждое повторение сопровождалось легким подзатыльником встающему сыну.
— Слово «комната» всегда сопровождается подзатыльником? — поинтересовался, морщась от ушиба, Максим. — Когда он вырастет, он будет вздрагивать при слове «комната».
— Не будет, — уверенно ответил Алик.
— Прекрати бить ребенка, — выскочила на шум жена Алика Рита. На ней был фартук — она явно что-то готовила. — Привет, Максим.
Прежде чем Максим успел ответить что-то, она быстро чмокнула его в щеку.
— Я его не бью, — обиженно сказал Алик.
— Слышал, что тебе отец сказал? — спросила Рита у сына и вопреки всякой логике тоже отвесила ему легкий подзатыльник. — Марш в свою комнату!
Сын поплелся к себе в комнату, волоча по полу недоделанную табуретку. Рита убежала на кухню.
— Надеюсь, ты платишь сыну зарплату, или он за хлеб и воду на тебя работает? — попытался пошутить Максим, снимая ботинки.
— Я тебя умоляю. Это он для урока труда. Пойдем. А-а!!!
Алик неожиданно принялся кружиться на одной ноге, словно шаман в экстатическом танце.
— Что еще? — испугался Максим.
— Мать твою! Все из-за этого кретина с табуреткой! Занозу засадил!
Алик прислонился к стене, стянул носок и поднял ногу, пытаясь вытащить занозу из ступни.
— А сколько раз я тебе говорила не ходить по дому в носках?! — раздался раздраженный голос Риты из кухни. — Зачем я тогда покупала тебе тапочки?!
Максим, несколько отвыкший от таких бурных эмоций, смущенно потеребил кончик носа.
В прихожей появилась Рита и решительно протянула тапочки для Максима.
— Вот, возьми.
Максим покорно взял тапочки.
— Я на кухню, потом позову, — сказала Рита и исчезла.
Риту Максим не видел со свадьбы Алика. Так уж вышло. С Аликом они виделись не часто, но Риту он вообще никогда не заставал дома. А в гости к нему Алик почему то приходил без жены. Получалось, что Максим видит ее второй раз в жизни. Эта мысль его почему-то позабавила. Знакомы то уже почти десять лет. Вообще Рита и Алик были идеальной парой. Классикой жанра, так сказать. Алик — немного витающий в облаках художник, рассеянный творец, а Рита — деловитая, домовитая, знающая, что почем. При этом тут не было и намека на подкаблучничество. Алик в гневе был довольно грозен и опасен. Но Рита знала к нему подход даже в такие минуты. Они часто ссорились, но ссоры всегда были пустяковыми и никогда не переходили во что то более серьезное. Кажется, с их помощью супруги просто выпускали пар. Друг без друга они своего существования не представляли.
— Сюда проходи, — сказал Алик, припрыгивая на одной ноге. — Здесь мой кабинет.
Он открыл дверь и, прихрамывая, вошел первым.
Следом зашел Максим, потирая ушибленную коленку.
— Давно у тебя не был, — сказал он, оглядывая со вкусом обставленную комнату Алика. — Неплохо тут… Уютно.
— А то, — не без гордости ответил Алик. — Сколько денег вбухано, если б ты знал.
— Догадываюсь.
— Садись на диван, — сказал Алик, а сам подошел к компьютеру и включил монитор.
— Ты по-прежнему в мультипликации? — спросил Максим,
— И да и нет, — замялся Алик.
— То есть?
— Хочешь, кое-что покажу?
— В детстве, когда ты говорил эту фразу, я знал, что дальше последует какая-нибудь пакость. Хотя ты и был младше меня.
Алик рассмеялся.
— Да нет. Просто чтоб ты понял. Гляди сюда.
Он быстро забарабанил по компьютерной клавиатуре, и на экране возникло какое-то движение.
Присмотревшись, Максим увидел мультипликационную Дюймовочку, которая стояла в поле, собирая цветочки. Неожиданно в кадре появился большой крот в шортах. Он шел к Дюймовочке, широко улыбаясь во всю свою кротиную пасть, но при этом глядел почему-то не на нее, а в камеру, как глупый статист, которому не объяснили, что в камеру смотреть нельзя. Наконец он развернул свою носатую морду в сторону Дюймовочки, подошел к ней сзади и, приспустив шорты, вытащил огромных размеров детородный орган. После чего он задрал коротенькую юбку Дюймовочки, стянул трусики и «вошел» в ту сзади. Дюймовочка томно застонала и задвигалась в такт движениям Крота.
— Что это? — недоуменно поморщился Максим.
— Крот трахает Дюймовочку, — пожал плечами Алик.
— Я не дебил, и мне уже пятьдесят пять лет. Я не спрашиваю, что они делают, я спрашиваю, что это?
— Да что ты пристал-то?! Ну, мультфильм для взрослых. Чего непонятного то?
— Я не пойму… Это то, чем ты сейчас занимаешься, что ли?
— Ну да, — как будто растерялся Алик. — А что? Порно-мультики сейчас дико актуальны. Или ты думаешь, я вот это все, — обвел он руками комнату, — заработал, делая продолжение «Ну, погоди!» для канала «Бибигон»? У меня знаешь какие заказы? Вон!
Алик взъерошил кипу листков на столе.
— Все хотят порно. Но обычная порнуха уже приелась. Теперь хотят мультяшную. Причем чтобы герои были знакомые по детству, а не просто какие то красавицы. Ну, скажем, Крокодил Гена трахает Шапокляк. Карлсон трахает маму Малыша. Или малыш — Фрекен Бок. Или ослик Иа-иа — Сову. Ну, это так, больше для смеха. Или…
— Или Крот — Дюймовочку, — отрезал Максим. — Перечисление можно опустить. Я примерно уловил тенденцию.
— Ну да. А что, тебя что то смущает?
— Смущает?! — усмехнулся Максим. — Да ничего. Хотя нет. Меня, блядь, смущает! Меня смущают шорты на Кроте. Никогда не видел кротов в шортах.
В этот момент в комнату зашла Рита с салатницей, в которой что-то мешала большой пластиковой ложкой. Неожиданное появление Риты почему-то смутило Максима, и он почти инстинктивно дернулся куда-то вбок, словно пытался показать свою непричастность к стонущим от сладострастия мультипликационным героям.
— А-а, — закивала головой Рита, глядя на экран, и повернулась к Максиму, — правда, классно? Я считаю, это лучшая Аликова работа. Ну, одна из лучших.
Смущенный похвалой, Алик даже слегка опустил глаза.
Максим промямлил что-то нечленораздельное.
— Ой, — сказала Рита, — покажи Максиму про домовенка Кузю. Там просто шедевр.
Максим представил домовенка Кузю, трахающего, видимо, девочку, а может, и маму девочки, а может, и другого домовенка, и его затошнило.
Рита понюхала салатницу.
— Масло, что ли, какое-то испорченное. Понюхай, Алик.
Она поднесла салатницу к лицу Алика, и тот осторожно понюхал.
— Нормально? — спросила Рита.
— Вроде да, — пожал плечами Алик.
— Но немного странное все-таки, — задумчиво сказала Рита и вышла из комнаты.
После этого Алик уставился в монитор, словно впервые видел свой собственный мультфильм. Потом как будто очнулся.
— Извини, Максим. Так о чем мы говорили?
— Честно говоря, я думал, что Риту смущает вот это вот, — сказал Максим.
— Это? Да ты что! — рассмеялся Алик. — Наоборот, заводит. Мы с ней посмотрим пару мультиков, и в кровать. Хочешь, кстати, и тебе подборочку скину?
— Да мне вроде не с кем уже… Черт! — неожиданно разозлился Максим. — Алик, бляха-муха! Ты ж аниматор! Ты ж на каких-то фестивалях показывался. Скажи мне, что ты это делаешь из-за денег!
— Конечно! — радостно согласился Алик. — Иначе на что жить? Все студии развалились. Спонсоров днем с огнем не сыщешь.
— То есть ты бы хотел заняться анимацией?
— Сейчас? Да не… Что сейчас можно в анимации сделать? Мертвое дело. А ты зря, кстати, так скептически относишься к вот этому вот.
Он как будто даже обиделся.
— Это, между прочим, тоже творческая работа. Требует усилий.
— На снегу мочой вензеля выписывать — тоже творческая работа. И тоже требует усилий.
Сравнение вышло чересчур обидным, но Максим намеренно хотел задеть Алика.
— Слушай, Максим, — побледнел от злости Алик, — а когда ты писал «Магистраль за горизонт», ты тоже дико страдал и переживал?
Максим растерялся. Писать про коммунистов и магистраль ему было не шибко приятно, но, во-первых, грела мысль о том, что он своим профессиональным трудом обеспечивает семью деньгами (хотя впоследствии он и ошибся), а во-вторых, где-то в душе он надеялся, что сможет с помощью своего таланта как-то расцветить убогий идеологический сюжет повести. Подобные надежды (скорее иллюзии) были довольно распространены в то время, да и вообще в советские времена. В глубине души многие писатели оправдывали свою писанину Гайдаром, Катаевым, Бабелем и еще кучей советских писателей, которым удавалось «утопить» идеологическую однозначность в парадоксальности и объеме собственного таланта. Максим хотел было сказать, что, может, и не страдал, но где-то переживал. Однако подумал, что, похоже, соврет (писалось-то легко), хотя, конечно, сомнения свербили душу.
— Не знаю, — пожал он плечами, — может, ты и прав.
