— Вот что, милейший, вы для меня свой человек. Поручаю вам: поговорите деликатно с этой вашей стряпухой… Намекните, что для нее будет совсем не плохо, если она перейдет на работу ко мне, ну… в качестве личного повара.
— Смею заметить, — сказал Сохадзе, — эта девушка с совсем небольшой практикой.
Он полагал, что на роль любовницы гораздо лучше подойдет профессионалка Маша, которая в те времена еще не была занята Богомоловым. Губернатор окинул своего собеседника довольно презрительным взглядом, но тут же милостиво улыбнулся:
— Поймите, милейший, что мы говорим с вами, как мужчина с мужчиной.
Сохадзе кивнул головой в знак того, что наконец понял высокую просьбу. Как легко и просто русские попадаются в силки собственных порочных страстей.
Однако выполнить деликатное поручение оказалось не так просто. Тихая и покорная девушка после первого намека о возможном переводе ее на службу непосредственно к губернатору категорически отказалась: она, видите ли, не имеет достаточно практики, чтобы готовить таким высокопоставленным особам.
Когда же Сохадзе начал нажимать, она прямо сказала:
— Знаете, любовницей я никогда не была и, могу вас заверить, никогда не буду…
Сохадзе охватила злость.
— Дура, да ты же купаться в молоке будешь…
— Никто и ни к чему меня не принудит…
Сохадзе решил смягчиться, действовать более осторожно.
— А я что-либо предлагаю гадкое, что было бы несовместимо с твоей девичьей честью!
Когда Таня не поддалась ни на какие уговоры, Сохадзе дал ей срок подумать. Но прошло и два, и три дня, и девушка оставалась при своем мнении. Тогда Сохадзе сделал так, что ее уволили с работы. И одновременно договорился со службой занятости, чтобы ее не ставили на учет. Он хотел взять девушку на измор. Весь этот коварный план потерпел неудачу. Через неделю он узнал, что девушка покончила с собой, заглотнув несколько упаковок адельфана. После смерти она оставила весьма нехорошую записку. Записку пришлось выкрасть у следователей и уничтожить.
После этого случая сам губернатор даже ни разу не заикнулся о несчастной девушке. Вероятно, из ежедневной ментовской сводки происшествий он раньше Сохадзе узнал о ее судьбе, а главное, о содержании записки. Но вот после исчезновения записки Сохадзе стал пользоваться исключительным доверием губернатора. Это помогло ему избежать многих неприятностей, в том числе и тех, которые грозили ему со стороны Рогожцева.
Теперь, когда Маша будет на приеме, в голове у Сохадзе роились новые планы. Как-никак Маша — профессионалка. Уговаривать ее долго не придется, сама свое дело знает. Если у губернатора взыграет похоть, и он обратит на нее свое милостивое внимание, наклюнется кое-что интересное…
С Богомоловым разобраться будет не сложно…
Вечер начался довольно вяло. В ожидании высокого гостя приглашенные слонялись по залу, как сонные мухи. Расфуфыренные дамы ходили с постными лицами, искоса поглядывая на центр зала, где высился стол, уставленный всевозможными яствами.
Вдруг все гости примолкли и отступили к стенам, чтобы расчистить место у входа в зал. Послышался шепот:
— Губернатор, губернатор…
Действительно, в зале появился сам губернатор с женой и свитой ближайших помощников. Он поздоровался за руку с некоторыми приближенными, остальных приветствовал поднятой рукой. Сохадзе тем временем шептал Маше, поручив Богомолова одному языкастому прощелыге:
— Ну что ты спряталась за этим нафталинным старьем, — кивнул он головой на жен местных чиновников. — Твое место там, впереди.
На него зашикали, но здесь губернатор раскрыл рот и Сохадзе был вынужден сделать вид, что весь превратился в слух:
— Сердечно поздравляю вас с праздником. От имени народа благодарю вас за те ростки патриотизма, которые вы так лелеете…
После приветственного слова выступил мэр города, затем говорил академик Богомолов, кто-то из криминалитета рвался к микрофону, но ему слова не дали.
После речей начался пир со здравицами, откуда-то появились стулья, шведский стол растащили по боковым столиками, и банкет превратился в обычную российскую пьянку с задушевными разговорами и пьяными слезами обиды за матушку-Русь…
Эльвира ориентировалась в ресторанных подсобках, как крыса в подвале, поэтому провести Степаненко в зал, где гудел банкет, не составило ей особого труда. Правда, на входе непосредственно в зал стоял мрачный молодой тип, сурово взглянувший на Степаненко.
— Свои, — заявила ему Эльвира.
В зале публика была настолько разношерстной, что вряд ли охраннику придет в голову сообщить своему начальству, что через черный ход в зал администратор ресторана провела какого-то левого человека.
Публика и в самом деле была до удивления пестрой. Присутствовал даже известный столичный сатирик. Он хохмил, стараясь расшевелить сливки местного общества: деловых людей, торгашей, журналистов. Ему понравилась местная водка, он вскоре стал отпускать в адрес Москвы похабные шуточки. Жена губернатора, тощая, с тарелкообразным лицом блондинка, близоруко щурилась и пыталась угощать всех подряд. Мэр города беспрестанно бегал от одного гостя к другому и вел беседы сразу со всеми. Сам губернатор чувствовал себя хозяином. Он прямо лучился оптимизмом и громогласно предрекал отечественному бизнесу, малому и большому, блестящее будущее в ближайшем будущем.
Первого из знакомых персон Степаненко заметил академика Богомолова. Нет, лично он его не знал. Просто рядом с ним, похожая на черный тюльпан в хрустальной вазе, сидела Маша. Она играла роль молодой жены. Молодой человек с аккуратно подбритыми усиками крутился возле нее. Очень знакомые глаза.
Глубоко посаженные, но широко расставленные. Где он мог видеть их?
— Эльвира, как зовут вон того типа с усиками?
— Которого?
Как и у большинства красивых женщин, у Эльвиры было плохо со зрением.
— Да вон тот кавказец. Сдается мне, что я знаю его. Уж не Сохадзе ли это?
Эльвира сощурилась. В этот момент Сохадзе, а это несомненно был он, повернулся и посмотрел на них. Он сразу узнал Степаненко, но не подал виду. Он стоял, уставив на него немигающие глаза на узкой, плоской с боков морде и вертел в руках пустой бокал.
Степаненко подумал, что в этот момент можно подойти к нему и смело дать по этой наглой морде. Правда, возле Сохадзе то и дело вертелся грузный человек с тупым взглядом и неопрятной косичкой на затылке. Возможно, телохранитель.
— Я пошел, — сказал Степаненко. — Ты уж извини, что я тебя бросаю.
Сохадзе тоже пошел ему навстречу. Глаза их опять встретились. Степаненко прочитал во взгляде бандита угрозу. Фамильярничать не стал, чтобы еще больше не обозлить негодяя.
— Буду краток, — сказал он. — У меня есть то, что вы так усердно разыскивали.
— Что ты хочешь? — хрипло произнес Сохадзе.
— Давайте совершим маленькую сделку: я вам отдам папку в обмен на записную книжку. Идет?
— Какую книжку?
— Ту самую, которую вы отобрали у меня на квартире…
Раздался короткий смешок. Сохадзе презрительно смерил Максима взглядом.
— Какой твой расчет?
— Расчет прост: круг за кругом раскручивать дело об убийстве Алексея Колешки. До тех пор, пока не найду убийц.
— Что ты с ними собираешься делать?
— С убийцами? Думаете, я хочу, чтобы они сидели? Нет-нет! Я действую как в том анекдоте: парень устроился в милицию, проработал полгода, а зарплату не ходит получать. Начальник вызывает и спрашивает: ты что же зарплату не получаешь? А он и отвечает: а я думал, что выдали пистолет, и крутись, как можешь…
Сохадзе криво улыбнулся, задумался.
Нет, не собирался Степаненко затевать судебное разбирательство с людьми подобного сорта. Черт с ними, с этими убийцами. Слишком хлопотно собирать доказательную базу для того, чтобы на суде обошлось без какого-либо юридического прокола. Он хотел их поссорить, внести в их отношения раздрай, переполох, пусть ищут виноватого, пусть грызутся, как волки в стае, как пауки в банке, уничтожая друг друга.
— Ну что же, я согласен, — кивнул Сохадзе. — Каким образом можно произвести… обмен?
— Соблаговолите прийти в десять утра в местное отделение ФСБ. Придете?
«Если ответит сразу, значит, не придет, — подумал Степаненко».
— Буду как штык, — произнес Сохадзе твердым, уверенным голосом.
«Т-очно врет. Для него главное, — подумал Степаненко, — быть уверенным в том, что я остался в Арсеньевске… За ночь многое может измениться…»
— Вот мой номер сотового телефона, — сказал Степаненко, протягивая листочек бумаги. — Если у вас изменятся планы, я к вашим услугам.
Отходя от Сохадзе, Степаненко поймал печальный, немигающий взгляд Маши. Вероятно, она в западне, из которой ей не выбраться. Но она сама себе выбрала линию жизни. Сейчас ей трудно помочь. Ей никто не поможет, если она сама не решится сделать первый, самый важный шаг.
