— Олежа…
Званцев вздрогнул. Когда-то, очень давно, Сергей называл его так в те минуты, когда они говорили о чем-то очень важном и сокровенном. Все эти разговоры остались в далекой прежней жизни. Да и была ли она?
— Чего тебе? — буркнул Олег, сердясь на себя за то, что, когда Сергей назвал его «Олежей», у него екнуло сердце.
— Олежа… Ты меня выслушай, не перебивай… — Челищев глубоко вздохнул, словно перед нырком, потом медленно выдохнул. — Мне очень плохо, причем уже давно… Я, Олежа, жить не хочу, да и не могу… Только сам мучаюсь и остальным горе приношу… Мне от тебя смерть принять будет легче, чем от кого-то, только ты меня похорони по-человечески, к Вальтеру не вози…
— Ты че? — опешил Олег. — Ты че городишь-то?
— Подожди, не перебивай, — Сергей нашел в темноте руку Званцева, тот для вида попытался вырвать ее, но Челищев вцепился в нее крепко.
— Олежа… Пора точки расставлять… Я — лишний в раскладе. Не будет меня — всем станет хорошо. Тебе. Кате. Да и мне тоже… Об одном жалею — не хватило сил упыря этого кончить, Виктора Палыча… Я его напоследок оставил, да вот — не хватило меня… С тобой хотел сквитаться, да тоже уже рука не поднимается.
— Серега, — голос Званцева был полон растерянности и тревоги. — Серый, ты что, бредишь? Ты чего несешь-то? За что сквитаться-то?
Челищев продолжал говорить свистящим полушепотом, будто не слыша Олега:
— Это я Катерину определил в «Кресты».
— Что?! Ты?!
— Я.
Званцев закрутил головой, отказываясь верить услышанному. Олег почувствовал, что если сейчас он не поймет, что происходит с Сергеем, то будет жалеть об этом весь остаток своих дней.
Олег с усилием сглотнул и спросил по возможности спокойно:
— А зачем… ты ее в «Кресты»? Челищев усмехнулся:
— Ты еще не понял? За отца и мать… Я думал, ты сам догадаешься… За предательство, которого я от вас не ожидал.
Званцев долго молчал, переваривая полученную информацию, потом положил Сергею руку на плечо и спокойно и жестко сказал:
— Значит так: чтобы нормально во всем этом винегрете разобраться, ты мне сейчас подробно и обстоятельно все расскажешь. Как постороннему, который вообще ничего не знает. А потом я тебе кое-что расскажу. Это наш единственный шанс разобраться.
— Зачем все это? — устало пожал плечами Челищев.
— Затем! — отрезал Олег. — Если тебе все равно, то мне — нет. Я, в отличие от тебя, с жизнью пока прощаться не собираюсь. А раз так, нужно размотать все эти непонятки… Давай, Серега, не тяни. Излагай все по порядку, как у батюшки на исповеди.
Челищев помолчал немного, вздохнул и начал рассказывать равнодушным тусклым голосом…
Он говорил минут сорок, и Олег ни разу его не перебил; лишь пару раз, когда Сергей останавливался перевести дух, Званцев нетерпеливо подгонял его:
— Дальше, дальше…
Закончив свой рассказ, Челищев в изнеможении прислонился к стенке тайника. По лицу его струился пот — может быть, его вызвали невеселые воспоминания, а может, просто в тайнике становилось слишком жарко от дыхания двух мужчин.
— М-да, — крякнул Олег. — Слов нет, одни буквы… И за весь этот набор ты решил со всеми нами поквитаться… Челищев невесело хмыкнул:
— Я, Олежа, буду на самом деле рад, если ты поставишь точку во всей этой чехарде. Мне с такими темами на сердце жить невмоготу. А вы — живите… Только попомни мое слово — когда-нибудь Антибиотик убьет и тебя…
— Так, — сказал Олег. — Так… Хватит, урод. Теперь слушай, только слушай как следует, может быть, у тебя мозги на место встанут. Ты все очень логично нафантазировал, только все время жопу с пальцем путал, потому и заблудился в трех соснах. Я, как ты помнишь, в «Кресты» залетел недели за полторы до того, как твоих родителей этот Костя-Молоток кончил…
— Винт перед смертью сказал, что Танцор перед делом Молотка к тебе на инструктаж возил, — перебил Олега Сергей.
— Да подожди ты, дай сказать, — рыкнул Званцев и продолжил: — В мусорню нас слили по протеиновой теме — ты в курсе… И я до ареста занимался только ею, слышал, конечно, что у Палыча какие-то дела с деревообрабатывающей фабрикой возникли, но — кровью клянусь, ни сном ни духом не предполагал, что это с твоим отцом связано. Я в эту тему вообще не лез, это были старые дела Палыча, он мебельные вопросы давным-давно сам крутил. Потом мы сели. Действительно, хотел Танцор что-то обговорить, малявку мне передавал, но не получилось повидаться — у нас тогда еще в «Крестах» позиции совсем слабые были, только-только начинали коридоры налаживать… А потом уже, много позже, я узнал, что произошло… Олег помолчал, вздохнул и продолжил:
— Никто твоих убивать не собирался, и Антибиотику это ни к чему было… Гурген, когда тебе свое виденье сюжета рассказывал, передернул: не знаю уж, специально или так же, как и ты, заблуждался добросовестно… Молотка посылали, чтобы он просто припугнул, «на нервы подавил» твоему отцу. А у Кости самого с нервами было совсем никак от наркоты, да и Александр Владимирович мужиком крепким оказался — вот этот козел и начал с перепугу ножом махать… Когда Палыч узнал, что в квартире два трупа осталось… Костю этого по всему городу искали, как нашли — сразу и кончили придурка, туда ему и дорога… Ты не думай, что я Палыча оправдываю, нет, эта сволочь не одну жизнь перемолола, но тогда — он точно не хотел, чтоб так все вышло, невыгодно это ему было… Он потом месяц трясся, по разным хатам прятался. Если бы он убить хотел, то совсем по-другому все закрутил бы, а тут — это как несчастный случай получился.
— Эксцесс исполнителя, — прошептал Челищев непослушными губами.
— Во-во, эксцесс… А я, даже когда узнал, что директора убили, только дня через два допер, что это твой отец. Фамилию-то мне не сразу назвали… В курсе темы были три человека — Гусь, Танцор и Антибиотик… Катька вообще ничего не знала, да и до сих пор, я думаю, не знает…
Челищев сидел молча, только дышал громко, как кузнечный мех. С непонятно откуда взявшейся силой он вдруг схватил Олега за грудки и встряхнул как куклу:
— Так что же ты… Почему молчал, почему не сказал мне?!
— Руки убери! — Олег одернул куртку. — Когда я тебе мог об этом рассказать? Вспомни — только мы с тобой свиделись, как меня снова в «Кресты»… Да и не хотелось, если честно, душу тебе бередить, кто же знал, что ты все это ковырять будешь…
В тайнике стало тихо. Шагов наверху слышно больше не было, но менты могли перейти в другие помещения фермы. Вылезать было еще рано. Сергей, закрыв глаза, лихорадочно размышлял, вспоминал, анализировал. Теперь все действительно вставало на свои места, теперь становилось понятно, почему Никодимов с Прохоренко согласились помочь Виктору Палычу — убийство не планировалось, предполагался «наезд» и, видимо, сразу же после него — серьезный разговор… Но что же тогда получается? Катя… За что он ее запихнул в «Кресты?» (Об утопленном Глазанове и погибшем на «стрелке» Танцоре Сергей даже не вспомнил. О них он будет думать потом.)
— Господи, — прошептал Челищев. — Господи…
В его душе все вертелось и переворачивалось, голова готова была разорваться, а сердце снова стали сжимать невидимые жесткие руки.
Олег кашлянул и добавил глухо:
— Между прочим, Катька — беременная, рожать, видимо, будет…
— От кого? — тупо спросил Сергей.
— От духа святого! — взорвался Званцев. — От тебя, от кого же еще… Я с ней с августа девяносто второго не спал… Не Мищенко же, следак этот очкастый, ей вдул…
Сергей молчал. Ему нечего было сказать, мысли в голове перемешались настолько, что ни одну вычленить было нельзя. Они долго сидели в душной тишине, думая каждый о своем. Как же так все получилось, почему жизнь выкидывала с ними такие страшные шуточки?…
— Олежа…
— Что тебе?
— Ты откуда узнал про меня с… Катериной?
— От верблюда, — Званцев огрызнулся было, но потом нехотя рассказал все по порядку.
— Это Палыча прокладки, — угрюмо резюмировал Сергей. — По почерку видно. Он и Валдая подговорил письмо написать, да и тебе специально разрешил меня из больницы забрать… Он сознательно нас стравливает — мы вдвоем ему не нужны, боится, что из-под контроля вылезем… А так — один другого замочит — и все… И предлог хороший, братве просто объяснить будет.
— Не надо было чужую бабу в постель тащить, никакого предлога бы и не было, — завелся снова Олег, но Челищев положил ему руку на плечо.
— Брось, ты же сам знаешь, не было бы этого, он что-нибудь другое придумал бы… Не нужны мы ему вместе… И отсюда нам вдвоем хода нет… Выберемся вместе, он тогда обоих уберет, рисковать не будет… Как дальше-то жить будем?
— Не знаю! — отрезал Званцев. — Думать надо. Сначала из этого склепа вылезем, а там видно будет… Сколько мы тут уже?
