Вертолетчики постоянно искали способы противодействия зенитным ракетам. Таких способов, действительно способных помочь избежать поражения, было всего два. Первым были отстреливаемые с летящего «борта» тепловые ракеты–ловушки, на которые срабатывали тепловые головки самонаведения ракет, в результате чего ракеты меняли курс, и поражение цели не происходило. Вторым способом было использование для полетов сверхнизких или очень больших высот. В первом случае головки самонаведения просто не «брали» летательный аппарат на фоне земли, во втором — просто не могли достать в силу ограничения по дальности и высотности. Естественно, на высоты шесть или семь километров, с которых в основном, после появления у «духов» зенитных ракет, стали работать штурмовики Су‑25 и истребители–бомбардировщики Су‑17, вертолеты забраться не могли, а потому им судьбой была уготована только сверхнизкая высота.
С другой стороны, с такой высоты, как двадцать или тридцать метров, будучи все же сбитым огнем стрелкового оружия, падать на землю было смертельно опасно. Парашют на такой высоте уже бесполезен, а скорость падения довольно высока и нет запаса высоты для спуска на авторотации. При столкновении с землей в десантный отсек проваливались два тяжелых газотурбинных двигателя, своей массой убивая находящихся там людей, а топливо из разорвавшегося от удара дополнительного бака ставило точку на жизнях уцелевших при падении пилотов. Николай много раз видел то, что остаётся от сгоревшего вертолета — лежащая в стороне хвостовая балка, стальной корд от колес шасси, большой сгусток расплавленного дюраля, опоясывающий автомат перекоса и бесформенные остовы двигателей…
Парочка таких «памятников» лежала непосредственно возле взлетно–посадочной площадки 206‑й эскадрильи и постоянно напоминала пилотам о том, что враг может находиться прямо у твоего дома и сбить тебя практически над крышей твоего жилого модуля…
Майданов на пару минут передал управление вертолетом своему второму пилоту, что бы попить воды, не столько для того, чтобы напиться, а сколько для того, чтобы прополоскать пересохшие губы. Николай обернулся назад — чуть выше его «вертушки» и немного сзади шли два ударных вертолета Ми‑24, хищно нацеливая на «зеленку» весь свой оружейный комплекс. Идущий впереди время от времени вращал своей крупнокалиберной пулеметной установкой и пару раз обстрелял подозрительные места на земле. Просто оператору Ми‑24 показалось, что там были враги, а так как он летал в Афганистане уже больше года, то давно уже успел усвоить главное правило этой, впрочем, как и любой другой, войны, гласившее: «бей первым, разбираться будем потом!»
Все пилоты имели большой опыт самостоятельных полетов на «свободную охоту», и проводимая операция мало чем отличалась от предыдущих. И, как во всех предыдущих, в виде усиления, вертолетчикам была придана группа армейского спецназа.
Или, как считали бойцы спецназа, вертолеты были приданы разведгруппе.
Сочетание ударных вертолетов и групп спецназа было самым уникальным изобретением советской военной мысли в ходе Афганской эпопеи. Ударная мощь вертолетов, помноженная на мобильность находящихся в Ми–восьмых подготовленных разведчиков с их непревзойденным рвением «дать результат», превращало это сочетание в самый опасный инструмент противопартизанской войны. Даже по прошествии многих лет после войны афганские моджахеды по старой памяти боялись только две вещи: советские ударные вертолеты Ми‑24 и безжалостные группы советского спецназа. Потому что, побеждая огромную и неповоротливую военную машину типа мотострелкового или танкового полка, горцы с позором проигрывали малочисленным группам спецназа, тем более, если спецназ поддерживался ударными вертолетами…
В транспортно–боевых вертолетах находилась досмотровая группа 668‑го отдельного отряда специального назначения, который, в целях сокрытия факта пребывания за Гиндукушем спецподразделений ГРУ, официально в оперативных документах штаба 40‑й армии именовался «четвертым отдельным мотострелковым батальоном». Командир группы старший лейтенант Олег Жуков получил боевую задачу на облет зоны ответственности в районе Абчикана и в случае обнаружения автомашин или вьючных караванов должен был провести их тщательный досмотр. Таким образом, можно было обнаружить и изъять оружие, боеприпасы и различного рода запасы «двойного назначения». Изъятие чего, собственно, и определяло результативность действий частей специальной разведки ГРУ ГШ на территории Республики Афганистан, что должно было снизить политическую и военную напряженность в задыхающемся от войны государстве.
Кроме того, имелось довольно много шансов обнаружить и уничтожить караваны, перевозящие с территории Пакистана переносные зенитно–ракетные комплексы. В зачёте 668‑го отряда уже было два изъятых «Рэд — Ай», десять польских и семь китайских «Стрел». За уничтоженный караван, в котором были обнаружены «Рэд — Ай», командир первой роты специального назначения капитан Эдуард Лихой получил орден Боевого Красного Знамени, а все участники засады — медали «За отвагу». Вот и сейчас группа Жукова вылетела с целью, в том числе и обнаружить караван, который предположительно несколько дней назад пересек границу и в котором, предположительно, могли находиться несколько комплексов «Стрела‑2». Информация по каравану в особый отдел 668‑го отряда была предоставлена ХАДом, была не проверенной, а потому практически всерьез и не рассматривалась. Вот если Жукову все же удастся обнаружить этот караван, тогда информация уже будет проверена и… «тут же реализована».
Средний ростом, крепкого телосложения, старший лейтенант Олег Жуков обладал всеми признаками безусловного лидера, но пока еще не считался опытным командиром разведывательной группы специального назначения. Хотя активно к этому стремился. Но сейчас все его успехи пока можно было рассматривать только через призму случайности. Еще не было случая, который бы раз и навсегда охарактеризовал его в той должности, которую он сейчас занимал.
Три недели назад его группа успешно реализовала засаду на небольшой отряд мятежников, изъяв у убитых «духов» пять китайских автоматов АК‑47 и два пулемета РПД. Это был солидный для Жукова результат, учитывая, что это была его первая самостоятельная операция. До этого Олег шесть раз ходил на «караваны» в составе других групп, под командованием других командиров. Набирался боевого опыта. Получилось так, что первые три раза выходы были абсолютно безрезультатные. Ведь никогда заранее точно невозможно сказать — пойдет караван или не пойдет. Это не может сказать и тот полевой командир «духов», который отвечает за безопасность проводки каравана. Вот решил полевой командир вести караван, а его личная разведка доложила о непонятной активности на маршруте. Тогда стоп. Никуда караван не пойдет. Маршрут закрывается. Будут сидеть, и ждать, пока в районе не станет тихо. А в это время группа спецназа подолгу сидит на дневке под палящим солнцем, пьет по глотку в час живительную воду, курит в кулак, мочится под себя, не желая вскрывать место засады, ночью мерзнут руки и ноги, откуда ни возьмись, приходят простуда, простатит и навязчивая паранойя…
А каравана нет. Больше трех дней в засаде не высидишь. Потому через два–три дня группа ночью незаметно уходит, чтобы несколько дней спустя появиться вновь. Только на другом участке маршрута…
Командир роты капитан Лихой рвал и метал от срыва выполнения задач, но в четвертый для Жукова выход удалось, наконец, нормально «засадить». Вертолетом группа была высажена на сухое русло реки в пятнадцати километрах от предполагаемого места засады. Шесть часов с места высадки добирались по темноте. Взмокли, как загнанные кони, но вышли удачно. Никого по пути не встретили и не «засветились». Резерва времени до рассвета оставалось два часа, а потому засаду успели организовать, как положено. Дорогу заминировали, замаскировали свои огневые позиции, определили порядок отхода по окончанию засады, и залегли в дневку, оставив наблюдателей. Дозор весь день наблюдал, как мимо по дороге ходили мирные дехкане и разведчики боялись лишний раз шелохнуться, чтобы не обнаружить себя. Ждали наступление ночи. Для разведчика ночь — это сестра. Ночь скроет и спасет. Ночь обеспечит скрытность. Ночью разведчик чувствует себя в своей родной стихии как рыба в воде. А потому в основном работает спецназ по ночам.
И как только пришла ночь, «духи» начали выдвижение. Первым был мотоциклист. Он ехал медленно и в пределах видимости с места засады несколько раз останавливался, оставлял мотоцикл и шарился по кустам. Искал следы засады. Его пропустили. «Дух» проверял маршрут перед проходом каравана. Качественно проверял. Это правило такое — пока разведка не удостоверится в безопасности маршрута, караван с места не стронется. Когда разведчик полностью пройдет опасный участок, только тогда дается «добро» для проводки основного каравана. Знают ведь «духи», что квалифицированную засаду, устроенную дипломированным разведчиком, обнаружить, а тем более, ночью, невозможно. Но вот накопилось груза на границе и нужно везти. Иногда просто на свою удачу, так как за груз деньги уплачены, и промедление доставки накручивает проценты неустойки. И срабатывает то, что у нас принято называть «русский авось». Ведь и спецназ не каждую ночь и не на каждой тропе сидит. «Духи» статистику тоже знают. По статистике спецназом в Афганистане перехватывался один караван из десяти…
