Андрей Дышев - Горячая тень Афгана

— Нет. Его построили всего за четыре месяца. Первые два этажа уже отделаны, остался третий и мансарда.

— Подари мне этот снимок, — попросил я.

— Зачем он тебе? — Валери осторожно потянула карточку на себя.

— У меня нет ни одной фотографии дочери, — сопротивлялся я.

— Есть снимки и получше.

— Но я хочу этот.

— Ладно, — уступила Валери. — Забирай.

Я спрятал снимок в нагрудный карман пиджака. Валери подошла к холодильнику, вынула оттуда бутылку мартини, пакет с соком и бананы, расставила все это на нашем ложе.

— За тебя, любимый, — сказала она, поднимая рюмку.

Я одобрительно промычал и залпом выпил. Валери проследила за мной, пригубила свою рюмку и поставила ее на пол.

— Ты мне изменял? — спросила она.

Я чуть не поперхнулся бананом.

— Как тебе сказать…

— Хватит, не продолжай! — перебила она меня. Лицо ее стало жестоким, взгляд — потуплен. — Ты все время ждешь какого-то подвоха, ты совсем не веришь мне и только делаешь вид, что принимаешь и меня, и каждое мое слово, но я вижу, что ты играешь!

Я тщательно пережевывал банан и запивал мартини, как компотом.

— Ответь мне, у тебя есть другая женщина? Ты не ждал меня?

Я отчаянно крутил головой, работая челюстями. Проклятый банан залепил все горло, и я не мог ответить.

— Видишь ли… — наконец произнес я, — мы с тобой… собственно говоря… ничего не обещали друг другу.

Во мне шевельнулось чувство жалости. Я взял Валери за плечи, приблизил к себе.

— Валери, — сказал я, заглядывая ей в глаза. — Ты богатая, красивая, молодая. У тебя в руках безграничные возможности. Твое окружение — люди влиятельные, сильные…

— Ну хватит! — прервала она меня. — Я знаю, что ты хочешь сказать. Как это я такая распрекрасная миллионерша могла полюбить и сохранить чувство к бедному русскому авантюристу… Ты меня еще плохо знаешь, Кирилл! Если я дала слово — то выполню его во что бы то ни стало. Если я поставила перед собой цель — то обязательно добьюсь ее. Если я полюбила — то навеки.

Она улыбнулась, провела рукой по моей голове.

— Ты говоришь о моем окружении? Золотоискатели, плантаторы — те злые, грубые и жестокие. Клерки, работающие на нас, — холеные мальчики, любящие в жизни только богатство и себя. Они могут упасть у моих ног, завалить розами, читать до полуночи стихи. Но все это лицемерно, потому что обращено не ко мне, не к моему телу, характеру, душе, а к моему состоянию, наследству, к моим возможностям. С этими людьми я не страдала, не радовалась, у меня нет ничего общего с ними. Они мне надоели. Единственного, кого я по-настоящему люблю, — это своего отца. Он — бог, и мне очень жаль, что вы с ним враги.

— Ты давно в России?

— С июля. Я хотела приехать к тебе в Крым, но у меня были важные дела в Стокгольме, а потом я узнала, что ты уехал в Таджикистан, — На некоторое время я потеряла твои следы и очень беспокоилась за тебя. На границе постоянно стреляют, по телевидению сообщают о жертвах среди пограничников.

— И как же ты меня нашла?

— Когда ты сунулся на героиновый завод! — зло ответила Валери. — Ну скажи мне, зачем ты это сделал? Ради любопытства? Сказал бы мне, и я тебе устроила бы туда экскурсию.

Я почувствовал, как испарина выступила у меня на лбу.

— Ты и этим заводом владеешь?

— Ну что ты! — улыбнулась Валери. — Зачем мне этот подпольный химкомбинат, к тому же еще на территории Таджикистана? Мы лишь покупаем его продукцию, а владеют им какие-то крупные военные чиновники из России и Таджикистана. Клянусь, я не знаю ни фамилий, ни имен. Это меня вообще не интересует. Сожги ты его синим пламенем — мы быстро найдем другие источники сырья и готового порошка.

— Неужели это так просто, Валери?

— Теперь просто. У России дырявые границы, совершенно продажные таможни и государственные чиновники, которые отвечают за ввоз и вывоз товара. Россия — это уже не страна, а экономическое пространство, где за короткий срок можно добыть невероятно огромные деньги. Мой отец насколько уж был увлечен Приамазонией, считал ее неисчерпаемым кладом, но и он переключился на Россию.

— Валери, ты понимаешь, что говоришь о моей родине?

— О нашей родине, — поправила она меня. — Только не надо сейчас устраивать сцен и закатывать патриотическую истерику. Мой отец, как и сотни других иностранцев, — рабочая пчелка. Он профессиональный бизнесмен. У него отработанный рефлекс на выгодные сделки, и он следует этому рефлексу, не очень-то задумываясь о политике, национальной гордости и какой-то морали. Пчелы ведь не виноваты, что где-то недалеко от их пасеки вылили на землю бочку сахарного сиропа? И они, что вполне справедливо, летят туда и работают. Не их надо проклинать и наказывать, а тех, кто так расточительно вылил сироп на землю. Разве нам насильно навязали нынешнюю власть? Нет, мы ее сами избрали, сами, своими руками разлили сироп по земле. И нечего теперь обижаться, что природа, экономика и законы общества берут свое. Свято место пусто не бывает. Так ведь, милый?

— Как ты меня нашла потом? — мрачным голосом спросил я.

— Когда я узнала о ночной суматохе и пожаре на заводе, я догадалась, чьих рук это дело. Но ты пропал. Наши агенты утверждали, что тебя нет ни среди убитых, ни среди раненых, а вырвавшийся на волю грузовик ушел в пропасть. И вдруг — чудо! Даже я была удивлена твоей находчивости и смелости: ты объявляешься в офисе у Князя, прибыв туда вместо очередной партии порошка. И опять у меня конфликт с отцом — он не захотел усложнять отношения с Князем из-за тебя. Но ты меня знаешь, у меня хватка мертвая. Отец позвонил Князю и попросил отпустить тебя.

— Меня буквально из могилы вытащили, — сказал я.

— О, ты не знаешь этого Князя! — Валери разговорилась, ее понесло. Прикурила сигарету, налила себе вторую рюмку. — Князь вдруг начал подозревать отца в измене. Приплел твою белокурую кошку, которая случайно встретилась с отцом на каком-то банкете…

— На VIP-приеме, — поправил я.

— Или на приеме — неважно. «Ты подсунул мне шпионку!» — сказал он отцу. Тот — всегда спокойный, интеллигентный, вдруг как рявкнет в трубку: «У тебя начался маразм, старина!» А Князь: «Вацура с ней заодно! Ты засылаешь ко мне своих людей!» Этот разговор я слышала краем уха, но ясно одно: отношения отца с Князем из-за тебя сильно осложнились. Они перестали доверять друг другу.

— Как же теперь твой отец будет без компаньона?

Валери махнула рукой.

— Не на одном Князе все держится. Он без отца — ничто. Максимум, на что он способен, — это перебросить порошок или сырье из Афгана в Москву. А Москва наркотиками уже насыщена под завязку, большую партию героина здесь не продашь, несмотря на то что есть богатые люди, владеющие ночными барами и клубами, где порошок обычно и распространяется. Князь не может выйти на европейский рынок и тем более «отмыть» баксы — это ему не под силу.

— Этим занимается Августино?

— Да, это его область.

— А твоя?

— Моя? — Валери часто заморгала, глядя на меня невинными глазками. Артистка! — А я шью детские платьица, покупаю памперсы, варю кашку.

— Не можешь признаться?

— Не хочу признаваться, — поправила меня Валери. — Ты ведь сразу все перевернешь с ног на голову. В наших отношениях и без того много проблем. Зачем тебе знать, чем я занимаюсь? Я не убийца, не проститутка — этого, кажется, мужчины боятся больше всего? Рядовой сотрудник фирмы «Гринперос» — достаточно?

Мы снова лежали на полу под пледом, глядя, как по потолку медленно растекается оранжевый отблеск заката.

— Валери, скажи, что впереди?

— Все будет хорошо.

— Что такое — хорошо? Новая партия порошка, новый рынок сбыта, новые «окна» на таможне?

Она коснулась пальцами моих губ.

— Нет. Не то. Остался один маленький последний штрих, и я умываю руки. Мы уедем с тобой во Францию или Италию, заживем нормальной жизнью, и никогда больше не будем говорить о наркотиках. Будем растить дочь, путешествовать, кататься на лошадях, плавать под парусом… Помнишь, как ты катал меня на яхте в Крыму?

— А на что будем жить, Валери?

— Об этом мы никогда не будем говорить. Деньги есть, и не думай об этом, милый.

— Эта жизнь — она наступит скоро?

Валери приподнялась, встряхнула головой, стянула волосы на затылке тугим узлом.

— Я съезжу на несколько дней к брату в Прибалтику, — сказала она, протягивая руку к креслу, где лежало ее белье, и стала одеваться. — А ты пока побудешь здесь. Тут много книг, тебя будут поить и кормить. Отсыпайся, залечивай раны. А завтра вечером тебя выпустят.

— Но почему я должен сидеть здесь до завтрашнего дня?

— Потому что завтра вечером ты уже не будешь опасен. Я, конечно, не думаю, что ты захочешь помешать мне, и все же… Мало ли что взбредет в твою горячую голову, так ведь?