Сквозь крупные щели в стене сарая Борис видел, что произошло с Аллиет (правда, он не заметил вспышки выстрела или хотя бы малейшего движения веток, чтобы понять, откуда стреляли). Нефёдов уже жалел, что в гневе вытолкнул бывшую подругу навстречу собственной смерти. Хотя вряд ли, затеяв столь опасную игру, можно завершить свои дни как-то иначе.
Следующая разрывная пуля точно предназначалась самому Нефёдову. Борис ждал появления Хенка. Но осторожный бур не спешил показываться. В конце концов Борис сам решился покинуть сарай. Яд начинал действовать, внутри всё горело, горло пересохло, двоилось в глазах.
Борис перекатился через порог и где короткими перебежками, а где ползком поспешил к лесу. По дороге Нефёдов наткнулся на трупы охранников Гермеса. Позы погибших, застывшее на их лицах выражение паники, ужаса и боли указывали на то, что телохранители были хладнокровно истреблены, прежде чем смогли понять, что происходит.
Подгоняемый более чем реальной угрозой разделить судьбу чернокожих охранников, Нефёдов сумел очень быстро добраться да ближайших густых зарослей. Но когда опасность быть подстреленным на открытом пространстве, подобно токующему тетереву, миновала, Нефёдов почувствовал странное наваждение: его тело вдруг на короткий промежуток времени онемело, стало похожим на студень, по коже градом катился пот; его начинало трясти в лихорадочном ознобе; в животе как будто кто-то шевелил раскалённой кочергой горячие уголья. Потом живот вдруг свело ужасной судорогой, так что мужчина буквально рухнул на колени перед кромкой небольшого болотца. Его начало рвать. Глаза Борису застлал белый туман. Когда же белая пелена рассеялась, Нефёдов увидел нечто ужасное. Прямо на него из глубины болота злыми глазами зверя взирал чернокожий человек. Точнее, это был не совсем человек, а оживший мертвец.
Не в силах сдвинуться с места, Борис наблюдал за монстром. Вот болотная тварь выбралась на поверхность. Облепленное тиной, скользкое порождение самых диких кошмаров издавало странные булькающие утробные звуки. Правая часть лица исчадия ада была сильно изуродована. На этой стороне у него было минимум плоти, и когда оживший мертвец что-то вдруг резко и гортанно выкрикнул на непонятном Борису языке, перед взором лётчика во всех деталях проступил зловещий оскал его черепа. Через мгновение Нефёдов ощутил на своём горле холодные и сильные, как тиски, руки…
Борис тоже схватил монстра за горло и тут же получил сокрушительный удар в лицо. Нокаут и чёрная пустота…
В следующий раз Борис обнаружил себя лежащим на спине. Причём ложем ему служила не подстилка из листьев и лесного мха, а упругий матрац. Лицо приятно обдувал лёгкий ветерок вентилятора, чей монотонный гул звучал для пережившего необъяснимый кошмар, как гимн его чудесному спасению.
Борис почувствовал чьё-то близкое присутствие и разлепил веки. Постепенно размытое пятно перед глазами стало обретать чёткие контуры. Наконец, Нефёдов увидел личико склонившейся над ним юной девушки в белой шапочке медсестры.
– Вам уже лучше? – участливо осведомилась она.
– Где я? – кривясь от боли в разбитых губах, спросил Борис.
– В госпитале. У вас было сильное отравление, сопровождавшееся галлюцинациями, – авторитетно пояснила медсестра и посмотрела в чью-то сторону. – Скажите спасибо своему другу. Это он вас привёз. Один в лесу без сознания вы обязательно погибли бы.
Спаситель Бориса находился тут же в госпитальной палате. Он сидел в кресле в накинутом на плечи халате. Пан Поручик первым делом извинился:
– Пришлось утихомирить тебя, а то ты так разошёлся, что чуть меня не придушил.
– Так это твоя работа, – Борис потрогал ноющую челюсть. – Но как ты узнал?
Пан Поручик пояснил, как, помогая накануне Нефёдову уточнить маршрут по карте до того места, где у него была назначена встреча с Гермесом, заподозрил грозящую сослуживцу опасность и решил тайно последовать за ним. Он видел, как вначале были убиты из засады двое охранников коммерсанта, а затем убита проститутка из «Салона Мэри». Хенк стрелял мастерски. Так что поляк сильно рисковал, спасая друга…
– Мы с Ханом уже наведались в комнату твоей бывшей подружки.
Там друзья Нефёдова сделали мрачное открытие. Поляк показал Борису какой-то блокнот.
– Здесь почти не осталось пустых страниц.
Весь остальной блокнот был полностью исписан мелким убористым почерком. Это были доносы на тех, с кем Аллиет общалась в последнее время. Был также найден основной инструмент профессиональной провокаторши – портативный диктофон, который легко помещался в дамской сумочке. Его можно было незаметно положить под кровать или даже сунуть под подушку, предварительно нажав клавишу записи.
– Мы изъяли две дюжины кассет, на которых записаны ваши с ней откровенные беседы, в том числе о Хенке, – рассказывал Замбах. – Ты пригрел в своей постели гадюку, дружище. Не знаю, прижал ли её Хенк или она сама предложила ему свои услуги, но похоже, что эта твоя бельгийка играла свою роль очень старательно.
Борис вспомнил тело застреленной женщины, оставшееся лежать перед лесной хижиной. Одна нога её была неестественно подвёрнута, а вместо головы окровавленный черенок. И всё-таки ему было её жаль…
– Глот так просто не отвяжется, – уверенно сообщил поляк. – Готовься к продолжению. Ты видел, как он действует? Даже свою девку не пожалел. Он волк-одиночка. Матёрый и очень опасный.
Замбах достал термос. Открутил и наполнил крышку-стаканчик дымящимся кофе (хороший кофе был его слабостью) и протянул Борису. Но Нефёдов отказался. Его всё ещё подташнивало.
Пожав плечами, поляк с наслаждением принялся сам прихлёбывать из чашки. Он предпочитал кофе по-кубински. Сладкий, крепкий, жгучий, из отборных зёрен. В аэродромовском баре такой не подавали. Замбах не раз говорил, что там варят кофе из вчерашних окурков.
– Я давно присматриваюсь к этому Хенку, – покачал головой поляк, задумчиво разглядывая содержимое собственной чашки. – Когда-то он был заядлым альпинистом. Я тоже до войны увлекался горными восхождениями.
Замбах поведал, что однажды ему довелось иметь неформальную беседу с южноафриканцем. Это произошло случайно. За разговором у барной стойки вдруг выяснилось, что оба они когда-то увлекались альпинизмом. Разговор сразу зашёл о преимуществах разных стилей восхождений. Хенк оказался убеждённым индивидуалистом. Пожав плечами в ответ на доводы собеседника, он заявил: «Видите ли, когда я иду наверх вместе с другим парнем, то предпочитаю обходиться без связки. Я полагаюсь только на себя, как и все мы в этом мире. Тебя не связывает сила или слабость партнера. Его темп. Его раздражающая склонность то и дело останавливаться и делать снимки. Его техника. Я максимально быстро иду вперед. Если он отстает, это его личное дело. Почему я должен страдать или подвергать себя риску из-за того, что кто-то плохо дышит? Из-за того что кто-то оступился? Поэтому я всегда предпочитаю, чтобы термос с горячим кофе находился в моем рюкзаке. Термос – это вода, тепло, дополнительная энергия, которая так необходима на ледяной высоте. В конце концов, смерть – явление чисто индивидуальное, не так ли?» В том разговоре Хенк, естественно, умолчал об экспедиции на гималайскую гору Нанга-Парбат, в которой он когда-то участвовал, ещё будучи совсем молодым человеком. Но так получилось, что Замбах и так многое знал о Ван дер Вольфе, потому что одно время служил во время войны с человеком, который летал с южноафриканцем в студенческой эскадрилье в Кембридже.
На пару с одним университетским товарищем этот сын крупного южноафриканского скотопромышленника организовал экспедицию с целью покорить вершину 7850 метров. Однако попытка не удалась. И тогда промёрзшие до костей, страшно вымотанные, молодые люди в условиях резко ухудшающейся погоды просто отстегнулись от своих носильщиков-шерпов. Двадцатилетние альпинисты удрали вниз, бросив на произвол судьбы шестерых «человекомулов», затаскивающих на вершину их тяжёлое снаряжение. Молодые люди здраво рассудили, что верой и правдой служившие им шерпы сильно вымотаны и не смогут быстро идти вниз. В конце концов нельзя было ставить на одну чашу весов бесценную жизнь европейцев и туземцев. Наступали сумерки, повалил сильный снег, порывистый ветер выл так оглушительно, что даже находящимся в шаге друг от друга людям приходилось общаться, крича слова во всю силу своих лёгких. Неудивительно, что местные носильщики не сразу заметили, что белые господа исчезли…
Через несколько часов двое успевших вовремя покинуть склон до начала снежной бури «сверхчеловеков» уже приходили в себя в базовом лагере, согреваясь ароматным кофе в хорошо нагретой палатке. Потом с вершины три дня доносились душераздирающие крики умирающих шерпов, но никто так и не вышел им на помощь. Студенты поспешили домой к началу занятий, даже не сообщив властям о разыгравшейся в высоких снегах трагедии.
