– Держите, – Краснова оторвала бумажное полотенце.
Экскаваторщик неумело им вытерся. В пластиковое кресло садиться он боялся: во-первых, спина грязная, а во-вторых, ему казалось, то не выдержит. Экскаваторщик не отводил глаз от Петровича, надеялся, начальник что-нибудь придумает.
– Что будете заказывать? – Марина занесла остро отточенный карандашик над блокнотиком. – Меню еще не напечатали, у нас здесь пока разруха. Хорошо, если не можете решить сразу, я вам посоветую кофе. А вы подумайте.
– Она.., чего? – шепотом поинтересовался Петрович.
– Я думал, вы знаете.
Петрович нервно закурил.
Марина вернулась из вагончика с подносиком в руках. На нем дымились две чашки с кофе. Она элегантно постелила перед строителями льняные салфетки и бережно опустила чашки.
– Может, выпить чего желаете? Есть водка и пиво.
– Водички бы… – выдохнул Петрович, чувствуя, что язык сделался шершавым, как старый асфальт.
И вмиг на столе появилась бутылка минералки, запотевшая, из холодильника, и хозяйские хрустальные стаканы. Марина была настойчивой и, пока Петрович не заказал бутерброды, не успокоилась.
– Что делать будем? – спросил экскаваторщик. – По-моему, она того, – и покрутил пальцем у виска.
– Ясное дело, не в себе женщина, – с искренним сочувствием произнес Петрович. – Мужик погиб, у нее крыша и поехала.
– Звонить надо Полуянову, пусть он что-нибудь придумает.
– С утра проверял, телефон не работает, – вздохнул Петрович, отпивая глоток кофе. Сахару в него было насыпано немерено, даже губы слипались.
Экскаваторщик же пил, не замечая этого.
– Еще раз попробую, – прораб, поглядывая на Марину, исчез в вагончике.
Телефонный аппарат, засиженный мухами, по-прежнему безмолвствовал.
– Вы позвонить хотите? – весело окликнула Петровича Марина.
– Да уж, хотелось бы, – ласково, боясь испугать женщину, отвечал прораб.
– Можете с моего мобильника, но долго не говорите, – Марина положила на пластиковый столик серебристую элегантную трубку.
Заскорузлым пальцем Петрович вдавил кнопки. Прислушался.
– Алло! – раздался голос Полуянова. По шуму в наушнике можно было догадаться, что Антон едет в машине – шумел двигатель.
– Беда, хозяин, – прикрывая микрофон ладонью, шептал Петрович.
– На стройке что-то случилось?
– Нет, хуже. Тут Марина Краснова приехала… – прораб осекся, женщина пристально смотрела на него. – Короче, беда, хозяин, приезжайте. Не знаю, что и думать.
– Я как раз к вам еду, только не один. Через полчаса буду.
Петрович отключил трубку. Вернул ее Марине. Прораб инстинктивно чувствовал, что надо ей подыгрывать.
– Кофе у вас вкусный.
– Стараемся.
– А ты как думаешь, Гроссбауэр? – назвал экскаваторщика по кличке прораб.
– Нормальный.
– Гроссбауэр? – задумчиво вскинула брови Марина. – Вы иностранец?
– Нет, русский, – растерялся экскаваторщик с экзотической кличкой.
– А почему у вас фамилия немецкая? Гросс – большой, Бауэр – крестьянин…
– Расскажи, – зашептал Петрович, – раз она просит.
Кофейная чашка исчезла в лапищах экскаваторщика. Он сделал глоток и закашлялся, подавился от волнения.
Пришлось рассказывать Петровичу:
– Он, Марина, вы же видите сами, большой такой. Немцы однажды на Святой источник приехали. Увидели его, думали, местный. Он тогда в трусах и майке ходил. Фотографировать принялись.
Говорят: гудбауэр, Гроссбауэр… Понравился им «местный крестьянин». Вот к нему кличка и прилепилась. Так деревенские его до сих пор и зовут.
– Ax, вот как! – воскликнула Марина. – Может, еще чего желаете?
Петрович взглянул на часы. Скоро должен был приехать Полуянов. Нервы у прораба были на взводе.
– Мы уже пойдем, работа ждет.
– Хорошо, – Марина достала блокнотик, чиркнула в нем карандашиком и, оторвав страницу, положила листик перед мужчинами. – Вы вместе платить будете или по отдельности?
– Сколько с нас? – Петрович машинально полез за портмоне.
– Кофе у нас дорогой, но мы не растворимый, а натуральный подаем, в кофеварке готовим. Два рубля пятьдесят пять копеек. И, пожалуйста, если можно, без сдачи, у меня нет мелочи – утро, не наторговала еще.
Петрович «охренел в конец». Дрожащими руками расстегнул портмоне и вытащил десять российских рублей, положил на стол. Марина прищурилась, подняла купюру и посмотрела ее на просвет.
– Деньги у вас какие-то не правильные. Вы меня за дурочку не держите, как десятка выглядит, я знаю – она красная и Ленин на ней.
– Других нет, – развел руками Петрович.
– Вы меня обманываете, – Марина шмыгнула носом, – это ненастоящие деньги, – она заплакала навзрыд, как ребенок, и проговорила сквозь слезы. – Я думала, вы люди приличные…
Петрович попытался утешить женщину, присел возле нее на корточки, погладил по голове:
– Не плачь, эти деньги настоящие.
– Я не дурочка, настоящие деньги отличить умею.
К строительной площадке выкатила машина Полуянова. Антон выскочил из-за руля. Он по дороге передумал всякое. Ожидал увидеть полыхающие строительные вагончики, экскаватор, свалившийся в котлован. Но все выглядело мирно, в особенности пляжный зонт, раскрытый над столиком. Следом за Полуяновым из машины выбрался и его спутник, высокий, статный мужчина. Антон вез показать стройку представителя туристической фирмы, готового заключить с ним контракт на доставку желающих поохотиться из Германии. Мужчина хоть и носил в кармане немецкий паспорт, но тем не менее отлично говорил по-русски. Десять лет назад Аркадий Штольц, этнический немец, эмигрировал из Казахстана и занимался теперь туристическим бизнесом. Он не мог понять, чем все так взволнованы.
Антон сразу бросился к Марине.
– Что с тобой? Тебя кто-то обидел? Почему ты плачешь? – спрашивал он.
Женщина смотрела мимо него, закусив губу, и вздрагивала. Слезы катились у нее из глаз. Антон попытался повернуть ее к себе лицом, но Марина упрямо отворачивалась. И он вспомнил брошенную ею фразу: «Видеть тебя не хочу!»
– Петрович, отойдем со мной в прорабскую.
Петровичу особо рассказывать было нечего.
– Свихнулась она, наверное, – поставил диагноз прораб. – Врача вызывать надо.
– Погоди, – Полуянов опустился за письменный стол, подпер голову руками.
– И самое главное, – вспомнил прораб, – она себя не только официанткой представила, а в советских рублях цены называет, русских денег не признает. Я ей десятку сую, а она говорит, на ней Ленин должен быть нарисован.
Антон посмотрел в окно. Марина по-прежнему сидела на корточках и плакала, прикрыв лицо передником. Блокнотик выпал из ее рук, и ветер листал его страницы.
– У меня родственник в Твери в «дурке» работает, – Петрович подался к Полуянову. – Я же понимаю, она дело Краснова наследует.
А если ей такой диагноз поставят, – прораб покрутил пальцем у виска, – наследства ей не видать.
Практичность Петровича поразила Полуянова. Об этом-то он сам не успел подумать, хоть и считал себя удачливым бизнесменом.
– Да, нельзя, – пробормотал он, – никаких врачей.
Раскрыл кошелек.
– Откуда у вас советские рубли найдутся? – в голосе Петровича сквозила безнадежность.
– Попробуй ей это дать, – он сунул Петровичу десятку долларов, вспомнив, что по официальному курсу в советские времена доллар был где-то около девяноста копеек.
Во взгляде прораба зажглась надежда: «Может, сработает!»
– А такие деньги у вас принимают? – Петрович отнял от лица Красновой влажный от слез передник и показал десять долларов.
Женщина помяла купюру в пальцах и вернула прорабу:
– Нам нельзя рассчитываться в иностранной валюте. Законом запрещено.
– Что-нибудь придумаем, ты не расстраивайся. Мы же не отказываемся платить. Пошлем человека, сдаст доллары, получит рубли, мы и заплатим. Мы же никуда не уходим.
Аркадий Штольц наконец решился подойти к странной компании.
– Вы не смотрите, что я заплаканная, – Марина поднялась и, вытерев слезы, отставила стул возле столика, – посетителям мы всегда рады.
