– Ну, понимаю, – сказал Мазур. – Тут дело даже не в идеях, а в камушках. Они бы вас выпотрошили, как камбалу на кухне.
– Вот именно, – поморщился Хольц. – Но даже если бы я и уцелел, остался бы нищим. Похлопали бы по плечу и поблагодарили за верность давным-давно сгинувшему рейху... Зачем мне это? Нет уж, мне хотелось самому... Только никак не получалось. То денег не было, то возможности. Два раза пытался – в пятьдесят седьмом и семьдесят первом. В первый раз просто сорвалось, а во второй вообще чудом уцелел – скоты-напарнички погорячились... Попытались перерезать глотку раньше времени, да и действовали бездарно... В общем, слишком долго ни черта не получалось. И только когда судьба меня свела с отцом сеньориты Кристины, я рискнул... Вот и все, пожалуй. Еще виски?
– С удовольствием, – кивнул Мазур.
Он решил не ломать пока что голову над тем, правдива только что выслушанная история, или с какой-то неизвестной пока целью выдумана то ли от начала и до конца, то ли в каких-то важных деталях. Сейчас этого просто не определить.
– Одного я только не пойму, – протянул он задумчиво. – Вы то и дело упоминали о разведках, которых вы боитесь. При чем тут разведки? Или там кроме бриллиантов, еще что-то было?
Хольц, стряхнув мечтательность, уперся в него цепким взглядом:
– Почему вы задаете такиевопросы?
– Потому что не хочу связываться ни с какими разведками, – сказал Мазур. – Для людей вроде нас с вами это совершено ни к чему. Вдруг и у вас что-то такое на уме...
– У меня на уме только бриллианты, – сказал Хольц. – А разведки... Там были еще и микропленки, куча самых разных документов о наших отношениях с друзьями: расписки и донесения, материалы о некоторых деликатных акциях и тому подобное... Сюда эвакуировали архив одного из отделов.
– Кому это теперь нужно? – с самым наивным видом, какой только мог себе придать, воскликнул Мазур.
– Ну, не скажите... – с тем же превосходством протянул Хольц. – Я, как опытный сотрудник известного ведомства, могу вас заверить со всей определенностью: такиедокументы не протухнут и за сто лет. Кое-какие политические партии существуют до сих пор – и активно участвуют в нынешней политике. Кое-какие фитили способны даже сегодня взорвать нешуточные бомбы. Наконец, до сих пор иные персонажи живехоньки... Этот архив для людей вроде нас с вами абсолютно неинтересен – а вот политики и разведчики его смогут использовать на всю катушку – по крайней мере, большую часть...
– И наверняка дали бы за него немалые денежки? – спросил Мазур.
– Вот этовы бросьте! – прямо-таки рявкнул Хольц. – По крайней мере, до тех пор, пока мы вынуждены работать вместе. Лично я не собираюсь через сорок лет вновь окунаться в этидрязги! Еще и оттого, что в подобных сделках слишком часто рассчитываются пулей, а не чеком – так практичнее, знаете ли. Забудьте об этих пленках к чертовой матери! Бриллианты – вещь гораздо более ликвидная, и они не влекут за собой таких сложностей.
– Да что вы разгорячились, я просто так спросил, ради любопытства, – примирительно сказал Мазур.
– Любопытство вы удовлетворили. Вот и забудьте напрочь об этом чертовом архиве. Кладоискательство и политика – два разных вида бизнеса, и смешивать их не стоит. Понятно?
– Да, понятно, понятно, успокойтесь! Говорю вам, я просто просчитываю все варианты. Неуютно как-то работать, зная, что на хвосте у тебя висит чья-то разведка...
– Успокойтесь, – бросил Хольц свысока. – До сих пор я и не слышал, чтобы чьи-то разведки пронюхали о... Ко мне никто никаких подходов не делал...
«Счастливец ты, однако, – подумал Мазур. – А вот ко мне – делали. Не далее как сегодня днем. Черт его знает, в конце концов, на кого там работает Ронни, но факт остается фактом: по крайней мере, одна разведка что-то все же пронюхала. Он недвусмысленно упоминал о микропленках... У Кристины они уже на хвосте и у меня тоже, а может, и у тебя...»
Вслух он спросил:
– Что это вы так благодушно улыбаетесь?
– Да оттого, что ситуация лишена всякой двусмысленности и недомолвок, – почти благодушно ответил Хольц, радушно подливая ему виски. – Вы вроде бы не глупый парень, Джонни. Должны понимать, что из данного положения есть только два выхода: либо вы честно со мной сотрудничаете и получаете свою законную долю, либо я вас шлепну без всякой жалости. Это – мечта всей моей жизни, понимаете? У меня давно уже нет другой. И я никому не позволю стать между мной и мечтой... – глаза у него и в самом деле были страшными. – Я твердо решил пожить, как следует, за все эти годы... Я еще успею досыта попользоваться жизнью и теми возможностями, которые дают деньги... Похож я на старую развалину, как по-вашему?
Мазур присмотрелся внимательно. Вообще-то по его мнению, шестьдесят пять – многовато. Тем не менее, немец и в самом деле не выглядел ни развалиной, ни стариком – крепок, лось, есть еще силушка. Ну, сие легко объяснимо. Такаяцель и в самом деле способна придать человеку вроде него немало физических и душевных сил, почище любого допинга...
– Понятно, – сказал Мазур. – Собираетесь раскуривать сигары от стодолларовых бумажек и купать певичек в шампанском?
Хольц ничуть не обиделся. Улыбнулся почти приятельски:
– Нет, то, о чем вы говорили – и крайности, и пошлости. Но я и в самом деле намерен погулять. За все эти сорок лет. У меня нет ни семьи, ни близких. У меня есть только субмарина на дне. И сейф...
– А вы уверены, что он уцелел? – невинным тоном спросил Мазур. – Мало ли как могло обернуться...
Будь он послабее духом, непременно испугался бы. В лице Хольца, в холодных синих глазах не стало не только человеческого, но и звериного: это было что-то другое, страшнее, запредельное... Мазур приготовился даже к меткому удару, если тевтон все же потянется за пистолетом...
Обошлось. Не иначе как многолетние странствия и полная превратностей жизнь научили Хольца владеть собой. Он сказал почти ровным голосом:
– Больше не шутите так, Джонни. Ни к чему такиешуточки. Командирская каюта располагалась в кормовой части, за рубкой. Она не могла пострадать настолькоуж... Конечно, взрыв был не из слабых, лодку вполне могло даже переломить пополам... Но если и так, обе половинки преспокойно лежат на грунте. Глубина для опытного аквалангиста не столь уж большая.
– Представляю, как там все изломало и перекрутило... – сказал Мазур, ничуть не играя. – И каково будет внутрь протискиваться...
Хольц, выплеснув в рот виски, осклабился:
– А вы что же, мой юный друг, хотите получить двести тысяч долларов за пустяковую работенку? Нет уж, ради хороших денег нужно и из шкуры вылезти, и рискнуть... Это справедливо?
– Справедливо, – со вздохом признался Мазур, не собираясь выходить из принятой на себя роли.
Ну что же, лучше поздно, чем никогда... Наконец-то хоть что-то в его насквозь неромантичной жизни и еще менее романтичной работе напоминало классический шпионский роман в бульварной версии. Капитан Мазур, пусть и не в смокинге, танцевал медленный танец с очаровательной девушкой, пусть и не в первоклассном ресторане. Заведение как-никак было ступенек на несколько повыше дешевой забегаловки, и музыка была экзотическая для обитателя другого полушария, а девушка, как уже упоминалось и подчеркивалось, очаровательна.
Оркестр старался. Музыка рыдала. Мелодия классического танго была для человека свежего столь печальной, унылой, трагической и рвущей душу на сто пятнадцать кусков, что Мазур искренне удивлялся, наблюдая вокруг веселые лица, откровенный флирт, улыбки и смех. Поначалу ему казалось, что надрывно-тоскливая мелодия очень быстро заставит всех присутствующих безудержно рыдать крупными слезами, содрогаясь в приступах вселенской печали. Потом он помаленьку привык, ему уже не казалось, что он на похоронах. Увы, после того, как инструменты, которые по пальцам одной руки можно было пересчитать, выдали сущий океан печали, Мазур поймал себя на том, что будет отныне хихикать над самыми тоскливыми цыганскими мелодиями, тешившими русскую душу. В самом деле, никакого сравнения. Если считать цыганский оркестр чем-то вроде малокалиберной пушки, то здешние лабухи тянули на атомную бомбу...
И он покачивался себе бездумно посреди вселенской печали, старательно вспоминая, что все не так плохо, как способно внушить тоскливое танго: все живы пока, планета цела, солнце не погасло... А главное, судя по некоторым наблюдениям и приметам, знакомым любому мало-мальски опытному мужику, столь же отрешенно колыхавшаяся в его объятиях девушка определенно ступила на путь, ведущий к приятному финалу, тому самому, что испокон веков тешит мужскую гордость. Ничего еще не высказано вслух, ничего не решено, но Кристина в его руках давно уже казалась сдавшейся.
