– Да, браток, все сделаем, браток, – улыбнулся старший лейтенант.
Буторин и Сосновский дремали в тесной задней кабине самолета У-2. Когда садились, Михаил похлопал по крылу и сказал: «А все-таки не миновала нас чаша сия». А потом в кабине, когда самолет крался в ночной темноте по курсу к аэродрому подскока, первый провалился в сон. Буторину не спалось. Он крепко держал в руке кожаный портфель с двумя замками. Портфель был соединен цепочкой с запястьем Виктора. В голове засели слова Сосновского про «чашу сию». Вот так и адъютант немецкого генерал-фельдмаршала ехал в штаб. С таким же портфелем и с такой же вот цепочкой.
Военный транспортник приземлился на подмосковном военном аэродроме сил ПВО столицы, где разведчиков уже ждала машина. Лубянка встретила деловой суетой. Два лейтенанта в военной форме, буквально расталкивая сотрудников, проводили разведчиков в кабинет Платова. Сам комиссар госбезопасности присутствовал при том, как расстегивают замок, открывают портфель и достают документы. Платов быстро просматривал бумаги, откладывая в сторону. Потом с удивлением поднял глаза, увидев карандашную копию, снятую с оригинала. Потом еще один приказ, скопированный на немецком на грязном листе из ученической тетради.
– Это что? – коротко спросил он.
– Это копия, которую я сделал, чтобы сохранить информацию со второстепенного по значению документа, – ответил Сосновский, которого немного коробило, что Платов кинулся смотреть документы, даже не спросив, где Шелестов, Коган. И вообще, как прошла операция.
– Цель? – все так же лаконично спросил Платов.
– В процессе выполнения операции возникла необходимость имитировать уничтожение документов вместе с портфелем. Пришлось вместе с остатками разорванного взрывом портфеля оставить пепел от сожженных бумаг и обожженные остатки нескольких настоящих документов. Это помогло нам выиграть время и сбить со следа гестапо. Все копии точные. За это я отвечаю.
В кабинет вошли офицер с погонами майора и два сержанта НКВД с автоматами. У Буторина екнуло в груди от нехороших подозрений, но майор собрал в портфель документы, которые Платов опечатал своей личной печатью. И когда экспедитор и охрана ушли, Платов наконец поднялся из-за стола и подошел к разведчикам.
– Ребята, спасибо вам, что прорвались. Вы просто не представляете, что вы проделали.
– Ну, мы-то как раз представляем. Мы и проделали, – чуть пожал плечами Сосновский, но Буторин еле заметно толкнул его локтем.
– Вы прошли с боем и вернулись, – продолжил говорить Платов, пропустив язвительное замечание Сосновского. – Вы сделали почти невозможное, потому что операция с самого начала была провальной, но вы ее вытянули. Не зря погиб Иванников и его бойцы. Не зря погиб Анохин. Надеюсь, и Майснер выживет и еще будет полезен нашей стране, да и своей, новой. Это задание было для вас, не скрою, самым опасным. Если бы вы не справились, на этом существование вашей группы закончилось бы. Но вы справились…
Дверь распахнулась, и в кабинет быстрыми шагами вошел Берия. Он подошел к разведчикам. Постоял, вглядываясь в лица каждого, потом сделал еще шаг и протянул руку. Буторин пожал ладонь всесильного наркома, потом пожал руку Сосновский. Берия кивнул в сторону стола для совещаний и первым уселся за него. Буторин и Сосновский сели напротив. Платов остался стоять.
– Почему двое? – спросил Берия у Платова не поворачивая головы. – Где Шелестов?
– Ранен, Лаврентий Павлович.
– Серьезно ранен?
– Пулевое ранение в плечо. Операцию сделали в полевом госпитале. Сейчас он едет санитарным поездом в Москву.
– А Коган?
– Тоже ранен при прорыве через передовую. Рана неопасная, но в ледяной воде он потерял много крови. Сейчас все в порядке. Медики говорят, что неопасно.
– А этот агент, немец?
– Тоже ранен, оставлен в тылу. Пуля извлечена. Надеемся, что немцы его не найдут. Группа все сделала, чтобы Майснер не попал в руки гестапо.
– Он пригоден к работе в дальнейшем? Как вы считаете, Сосновский?
Вопрос был неожиданно задан не Платову, и Михаил даже немного растерялся. Что говорить наркому? Все как есть или так, как он хочет слышать? Или просто отделаться общими фразами и высокими эпитетами? Но Сосновский поймал взгляд Платова и его чуть заметный кивок.
– Надо понять этого человека, товарищ нарком, – ответил Михаил. – Для каждого человека Родина – это Родина, как для каждого мать – это мать, какой бы она ни была. И когда человек берется сражаться против своей Родины, своей матери, это всегда потрясение, которое нужно пережить, с которым надо провести много бессонных ночей. У Майснера будет такая возможность. Он помог нам, он сражался с нами плечом к плечу и убивал нацистов. Он пошел на это сознательно, как антифашист. Теперь он стал нашим сознательным союзником. И ему надо свыкнуться с этой мыслью.
– Хорошо, – кивнул Берия. – Вы правильно рассудили. Я тоже не особенно верю в скоропалительные поступки и поспешные обещания. Решение только тогда можно оценивать, когда оно обдумано и принято сознательно. С холодной головой, а не в горячке боя. Мы с товарищем Платовым много говорили о вашей группе в связи с этим последним заданием. Думаю, что вы оправдали доверие органов и нашего народа. И мое доверие к вам. Я рад, что Платов в вас не ошибся. С вас сняты все обвинения. Вам вернут все ваши награды и звания. Пусть ваши товарищи лечатся, отдыхайте и набирайтесь сил. Война еще не закончена.
Сосновский и Буторин встали, вытянулись, как положено, перед своим начальником и, повинуясь кивку Платова, вышли из кабинета. Буторин шел молча, а потом остановился у окна и сказал:
– Слушай, давай напьемся? Вот есть такое желание напиться в стельку, и чтобы утром проснуться другим человеком. А?
– Человек-парадокс! – засмеялся Сосновский. – Напиться до чертиков и проснуться другим человеком! Слушай, давай без физических нагрузок? Их и так хватало. Теперь еще по печени хочешь ударить? Пошли в Большой театр? Мы же все-таки дома! А
