— Мне для этого больших усилий не потребуется… А что потом со мной будет?
— В Москву как-нибудь переправим.
— Может, с собой возьмете?
— Это может спутать нам все планы, — признался Савелий.
— Понял. А кто гримировать меня будет?
— Вот что: не надо тебя гримировать. Скажем, что двоих кокнули, а один сам умер по дороге, — сказал Савелий, вспомнив слова Михаила о том, что Удди нарочно вел машину по ухабам, — это придаст правдоподобия.
Сделав снимки, ребята вырыли две отдельные могилы для своих и одну большую — для чеченцев. Похоронив тела, вернулись в дом.
— Ну что, ребята, — сказал Савелий, — операция продолжается. Однако, думаю, надо внести кое-какие коррективы. Я уверен, что для завершения операции достаточно одной группы — той, которая уже вошла в контакт с противником.
— Ты хочешь сказать, что вы можете обойтись без прикрытия? — нахмурился Воронов.
— Стопроцентно уверен. Более — того, считаю, что вторая группа только помешает. Мы убрали двух приближенных Мушмакаева, поэтому время сокращается до минимума. В любой момент он может хватиться своих людей, поднять тревогу и скрыться. Ищи тогда ветра в поле! Здесь, в Дагестане, вы еще могли прикрывать нас, а в Чечне будете только зря рисковать.
— И что ты предлагаешь? — спросил Воронов, насторожившись: он понял, куда клонит Савелий.
— Вы берете с собой Никиту, садитесь в «жигули». Машина местная, Трегубенков говорит по-чеченски, так что осложнений быть не должно. И вы возвращаетесь в Москву.
— Я возражаю, — сказал Воронов. — А как же вы без нас?
— Во-первых, нас меньше, во-вторых, у нас есть Михаил. — Савелий положил руку Воронову на плечо. — Не волнуйся, Андрюша, все будет хоккей…
— Как говаривал ваш боцман, большой его любитель, — с грустной усмешкой закончил Воронов. — Ноет у меня здесь почему-то… — Он потер ладонью левую половину груди.
— Думаешь, мне легко с вами расставаться? Но ты же понимаешь, что дело важнее!
— Понимаю. А то оставил бы я тебя, как же! Ладно, что вам оставить?
— Оружие мы возьмем свое, один спецфонарь нужен, приборы ночного видения, спутниковый телефон…
— И мои ножи, — добавил Денис.
— И самое меткое оружие на свете — «Денисовы ножи»! — усмехнулся Савелий.
Они с Вороновым крепко обнялись.
— Счастливой тебе охоты, братишка, — прошептал ему на ухо Андрей.
— Живи долго!
Савелий, Матросов, Кораблев и Гадаев, попрощавшись с ребятами, проводили их и снова собрались в доме.
— Вот мы и остались одни, без поддержки, — со вздохом заметил Савелий.
— Да, грустно как-то, — согласился Матросов.
— Ничего, мы все сделали правильно.
— Да я не об этом. Просто мы как-то прикипели друг к другу. Стали словно родные братья.
— Очень точно ты сказал, Саша. — Савелий подошел к нему и крепко пожал ему руку. — Очень точно. Мы действительно братья. Миша, — обратился он к Гадаеву, — когда нужно выехать, чтобы ты попал к Мушмакаеву ночью?
— В принципе, можно и сейчас. Смотря как ехать. А почему я должен приехать ночью?
— Чтобы мы могли схорониться до поры без особых осложнений.
— Так вы едете со мной? — обрадовался Михаил.
— Да, мне кажется, это значительно ускорит нашу с Мушмакаевым встречу, а значит, уменьшит риск, что он хватится своих исчезнувших приятелей быстрее, чем нам хотелось бы.
— Правильно. Могу я кое о чем спросить? — Казалось, Михаила что-то смущает.
— Конечно, спрашивай. — Савелий был чуть удивлен.
— Может, оттого, что я уехал с базы раньше всех и потому кое-чего не знаю, меня сильно беспокоит один момент… — Он в упор посмотрел на Савелия. — Ты действительно хочешь убрать Мушмакаева?
— Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что это цель нашей операции,
— недовольно ответил Савелий, стараясь не встречаться с Михаилом взглядом.
— Командир, ты чего-то не договариваешь, — нахмурился Матросов. — Скажи, что не можешь говорить, и мы поймем, — добавил он, предоставляя Савелию возможность уйти от ответа. — Сам же сказал, что у нас не должно быть друг от друга тайн.
Несколько минут Савелий молчал, переводя взгляд с одного на другого: он прекрасно понимал, что от его ответа многое зависит. Если солгать — исчезнет доверие, но и правду говорить было трудно. Трудно, потому что он и сам пока не разобрался в себе. А сказать, что выполнить приказ он не может, поскольку сомневается в его целесообразности, было бы, по крайней мере, глупо, по-детски как-то. Поэтому Савелий принял единственно правильное для себя решение: поговорить начистоту, поделиться с ребятами своими сомнениями.
— Мы все с вами знаем, какая мразь этот Мушмакаев. За свои преступления он давно заслужил смертную казнь. Причем, показательную, такую, к какой призывают сами чеченцы. Суд Шариата! Приговор огласить публично и публично казнить. Забить камнями! И коль скоро нынешние правители Чечни ратуют за суд Шариата, то их самих нужно судить и казнить перед всем народом.
— Это вряд ли получится, — с сомнением заметил Михаил. — Для многих чеченцев Мушмакаев — символ освобождения страны от «русских оккупантов». Народу так заорали мозги, что многие просто не понимают, где правда, а где ложь. И для них Мушмакаев — национальный герой.
— Вот! — воскликнул Савелий и вскочил. — Правду! Именно правду должны узнать не только чеченцы, но и русские, весь мир, наконец! Узнать, чтобы во всем разобраться!
Савелий вспомнил кассету, которую смотрел перед отъездом в Чечню: министр МВД России Куликов с горечью говорил о том, что средства массовой информации охотно предоставляют возможность высказываться людям вроде Мушмакаева, вместо того, чтобы рассказать, как чеченские бандиты насилуют детей.
— Правду узнать — это хорошо, только не забывай о религии, — сказал Михаил. — Ислам — страшное оружие в руках нынешней правящей верхушки в Чечне. И они прикрываются этой религией.
— И все равно людям надо помочь прозреть.
— А что ты предлагаешь? — с усмешкой спросил Денис. — Выйти на улицы Чечни и рассказывать всем прохожим, какие подонки ими управляют?
— Верно по мысли, но примитивно по исполнению, — поморщился Савелий. — Когда мы готовились к операции, все было четко и ясно: есть враг, который наносит вред всем — и чеченскому народу, и русскому. И есть задание убрать его, стереть с лица земли. Однако сейчас мы владеем кое-какой информацией, которая перевернула, по крайней мере, в моих мозгах, отношение к этому заданию. И мне кажется, уничтожить в таких обстоятельствах Мушмакаева — это подыграть тем, кто увяз с ним по самое «не могу», а значит, точно так же замарать свои руки в крови.
— А если эта информация ложная? — выразил сомнение Матросов. — Кто может дать гарантию, что это все не подстроено специально? Ты, командир, можешь?
— Такой гарантии не даст никто.
— Я и говорю… — задумчиво продолжал Матросов, но Савелий перебил его:
— Узнать правду можно только в том случае, если негодяи предстанут перед судом.
— Ты веришь в справедливость суда? — удивленно спросил Михаил. Он единственный из присутствующих знал о прошлом Говоркова, о том, что Савелий был невинно осужден и целый год отбывал в колонии строгого режима.
Савелий бросил на него предостерегающий взгляд.
— Верю или не верю, в данном случае не имеет значения, — сказал он. — По крайней мере, если суд состоится, всегда есть шанс, что люди смогут узнать наконец правду.
— А какую правду они должны узнать? — спросил Матросов.
— Что в России есть силы, которые финансируют этого террориста. Что ни чеченский, ни российский народ, которых все время пытаются столкнуть лбами, в конечном счете, не виноваты. Что некоторые отщепенцы, называющие себя борцами за мир и свободу, прикрываясь высокими словами, на самом деле несут своим странам разорение и нищету, голод и страдания, смерть, наконец! — Савелий говорил все более жестко и уверенно.
— В таком случае я — с тобой! — Матросов встал, подошел к Савелию и протянул ему руку. — Вот тебе моя рука, командир! Давай доставим этого сукиного сына в Москву и отдадим под суд. И пусть только кто-нибудь попробует помешать ему там говорить! — Он так сильно сжал свой пудовый кулак, что хрустнули суставы, потом повернулся к остальным и вопросительно посмотрел на них. — Что скажете, парни?
— Я — как ты, — с готовностью ответил Денис.
— А ты, Миша?
— Помните, с чего я начал? Многие чеченцы верят, что Мушмакаев — герой, который несет им свободу. Мне кажется, что убить сейчас Мушмакаева — значит сделать из него великомученика, святого. А тащить в Москву человека, известного почти каждому, кто смотрит телевизор, очень трудно, почти что невозможно.
— Почти? — прищурился Савелий. — Колись народу, что ты там напридумывал? Ведь придумал же, не отпирайся!
— И не собираюсь, — усмехнулся Михаил. — Мы можем воспользоваться тем, что известно именно тем людям, которые смотрят телевизор, читают газеты, короче говоря, знают Мушмакаева в лицо. Воспользуемся той славой, которую Эльсан Мушмакаев создал себе сам.
