Он поднялся на второй этаж по выщербленным каменным ступеням, остановился возле квартиры.
В доме, похоже, еще никто не проснулся.
Али достал из кармана отмычку, покопался в замке. Что-то металлически щелкнуло. Али оглянулся. Никого, только дверь в подъезде снова стукнула под порывом ветра.
Али вошел в квартиру. Он здесь никогда не был, поэтому остановился и прислушался.
Тихо.
Потом послышался то всхлип, то ли стон.
Али как можно тише двинулся на звук, стараясь ни на что не натолкнуться и ничего не зацепить.
Остановился перед дверью. Снова прислушался.
Хозяин квартиры спал. Храпел не слишком громко. Правда, когда переворачивался на бок, стонал, словно от боли.
Али вошел в комнату. Подошел к дивану.
Свет от фонаря за окном падал на лицо спящего. Он, удовлетворенно подумал Али. Это было хорошо. И хорошо было то, что хозяин квартиры был один. Иначе пришлось бы делать лишнюю работу. Али этого не любил.
Из внутреннего кармана пальто Али достал небольшую отвертку.
Оружия он с собой не носил, лицо кавказской национальности могли на улице остановить и обыскать в любой момент.
Али взял отвертку в руку, как кинжал. Жалом вниз. И ударил. Легко.
Дыхание спящего прервалось, тело забилось, но Али придержал его рукой. Подождал.
Тишина.
Мимо окна, завывая, проехал троллейбус.
Достал из кармана носовой платок, аккуратно обтер рукоять отвертки, торчащей из левой глазницы хозяина квартиры.
Али вышел из квартиры, осторожно прикрыл за собой дверь. Спустился по каменным ступеням вниз.
Вышел на улицу.
Ледяная крупа хлестнула по лицу.
Али снова поднял воротник и пошел вдоль улицы, держась ближе к дому, чтобы не попадать в свет редких уличных фонарей.
Шел он не в сторону оставленной во дворе машины, а в противоположную. На перекрестке свернул направо, потом еще раз и вышел к проходному двору с другой стороны. Сел за руль. Выехал на дорогу и спокойно поехал к ресторану.
Никакого особого чувства Али не испытывал. Убил. В этом было ничего необычного. И ничего нового.
Правда, Али давно уже не получал приказов сделать что-либо такое своими руками. Но Садреддину Мехтиеву виднее. Он старше и опытнее. И ему Али верил.
Насколько Али вообще мог верить.
Полностью он верил себе. Был еще один человек, которому Али мог бы поверить полностью. И это был, к сожалению, не Мехтиев.
Это был Гринчук, к которому Али испытывал странное чувство. Даже не доверия или уважения. Такого вот человека Али хотел бы называть своим другом.
И такой человек, Али это знал твердо и не собирался заблуждаться, такой человек никогда не назвал бы другом его, Али.
А это значило, что если Мехтиев прикажет убрать Гринчука, то Али уберет. Даже своими собственными руками. Будет чувствовать себя почти предателем, но убьет.
И то, что Мехтиев приказа убить Гринчука пока не давал, даже радовало Али.
Включились светофоры, и Али остановил свою машину на красный свет.
Хорошо, что не нужно пока убивать Зеленого. А то, что сейчас пришлось замочить Саню Скока… Об этом можно даже не думать.
Саню Скока хватились только часам к десяти утра.
Приехал один из его ребят, поднялся на второй этаж и стал звонить. Никто не открыл. Парень запсиховал, принялся колотить в дверь вначале кулаками, а потом и ногой.
Выглянул мужик из соседней квартиры. Его парень обматерил. Рванул дверь на себя. Раздался треск, и дверь открылась.
Пацан вошел в квартиру.
Саня лежал на диване. Мертвый.
Крови почти не было. Сколько ее может вытечь из-под отвертки? Ерунда. Впиталось в подушку.
Вообще-то ее звали Людмила. Но все должны были называть Милой. Если кто-то из новых знакомых, или учитель окликали ее Людой, то она честно не обращала внимания. Ее звали Мила, и все тут.
Мила умела настоять на своем. Она была очень настойчивая и волевая девочка. И знала это. И пользовалась этим. И она умела переносить обиды и удары. Могла прятать свои чувства и не подавать виду, если решила что-то скрывать.
Когда у нее началось ЭТО с Геной, никто даже подумать не смог, что вытворяет тринадцатилетняя девочка, улучив момент и оставшись наедине с охранником. Мила даже устраивала иногда Гене на людях сцены, чтобы никто не догадался, как на самом деле она к нему относится. Чтобы никто не понял, что она безумно влюблена, как может быть безумно влюбленной девчонка в своего первого настоящего мужчину.
Мальчишки из гимназии пытались к ней клеиться, но все они были уродами, не способными сильно любить. А вот Гена…
Он тоже скрывал свои чувства ото всех, он не хотел, чтобы у нее были из-за этого неприятности, чтобы родители услали ее куда-нибудь в другой город. И Мила была ему благодарна за эту заботу. Сильный, красивый, взрослый, умелый – и это все для нее, все ради того, чтобы она могла забыться, задохнуться от счастья, ощущая себя не просто взрослой женщиной, а любимой женщиной.
Мила умела скрывать свои чувства, и когда Гену вдруг скрутили на глазах у всех, когда нашли у него в кармане наркотики, она только на мгновение потеряла над собой контроль. Она ведь знала, что Гена, ее Гена, не мог сделать ничего плохого. Нужно было только подождать, дождаться его звонка, а потом… Убежать с ним.
Убежать и все.
И пусть ее родители устраивают истерики и сцены – Мила умеет настоять на своем.
Но Гена не позвонил.
Ей не сразу сказали, что он покончил с собой, выстрелил себе в висок, не вынеся позора и разлуки с любимой. Мила это понимала, но ничем не выдала своих чувств. Они все не дождутся ее слабости. Она…
Этой ночью она все решила. И решилась. Она сама сделала выбор, а то, что ей в этом помогали – ерунда. Она все сделает сама. Она сможет. А тот человек, позвонивший ночью – трус. Мерзкий и неприятный трус. Но он подсказал…
Какие они все лживые. Даже ее родители – врут и притворяются. И этот Шмель, который изображал беспокойство о ней, о ее безопасности. И этот подполковник, чистенький, ухоженный и высокомерный, не способный понять обычные человеческие чувства, который за одну секунду сломал ее счастье. И доктор, который встретил ее в Центре – тоже обманщик.
Как он засуетился вокруг нее, как улыбался, когда уговаривал принять успокоительный укольчик.
– Это не больно, это нужно, что бы вы немного успокоились, – старичок в белом халате суетился вокруг нее, давал указания заспанной медсестре, медсестре, которая делала укол, а потом испуганно спрашивала, не было ли больно Миле.
Им всем на Милу наплевать. Им нужно, чтобы ее папа, ее богатый и влиятельный рохля-папа не обиделся на них. Не Милу они хотели спасти, а успокоить ее отца и мать.
Ничего, сказала себя Мила. Все еще будет по-другому.
Оставшись одна в комнате, она, борясь со сном, успела распаковать свою сумку и спрятать то, что нужно было спрятать. Потом легла в холодную постель и уснула.
Миле ничего не снилось.
Утром она проснулась легко, со свежей головой и испуганно посмотрела на часы. Девять утра.
Мила встала с постели, осторожно выглянула за дверь. Никого, только охранник маячит в конце коридора.
Осмотрев свои вещи, Мила облегченно вздохнула. Все на месте. И все работает, Мила проверила это, поглядывая на двери комнаты. Палаты, напомнила себе Мила.
Потом Мила приняла душ, насухо вытерлась, достала косметичку. Покончив с косметикой, сняла с плечиков свое любимое платье. Гене это платье очень нравилось. Она очень нравилась Гене в этом платье.
Мила уже оделась, когда в дверь постучали.
– Да, – сказала Мила.
– Завтракать иди, – не здороваясь, сказала пожилая незнакомая женщина. – Ждут тебя уже.
– Кто?
– Юрий Иванович ждет, поговорить хочет, – старуха вышла.
Юрий Иванович – это тот самый подполковник, вспомнила Мила. Он хочет поговорить. Ну и славно. Вот и поговорим.
Мила остановилась перед зеркалом, поправила волосы и улыбнулась своему отражению. Гена был бы рад.
– Я хочу тебя, – сказал бы Гена.
Если бы был жив.
Мила взяла в руки свою сумочку и направилась на завтрак.
Охранник в коридоре посмотрел на нее и отвернулся.
Мила направилась к единственной в коридоре приоткрытой двери и не ошиблась.
За столом сидели трое: старичок-доктор и два мужика. Мила остановилась на пороге.
– О! – восхитился доктор, вставая со стула, – я потрясен.
Следом за ним встал со стула тот из мужиков, который помоложе. Он тоже был тогда на вечере. Он помощник Гринчука, вспомнила Мила. Он тоже заламывал Гене руки.
Гринчук, не обращая внимания на вошедшую, потянулся к вазе и взял апельсин.
– Присоединяйтесь к нам, Людмила, – щедрым хозяйским жестом пригласил доктор.
Мила подошла и села на свободное место, напротив Гринчука.
Доктор и Михаил сели.
– Как спалось? – спросил доктор.
Из боковой двери вышла старуха, поставила перед Милой тарелку с едой. Мила даже не стала рассматривать с чем именно. Ее это не волновало.
