Дамир понял, что Влас засек его в подслушивании, но подойти боялся. Не знал, чего ждать от Меченого, да и разговор Мишки с Лидой хотелось подслушать, Влас на самом интересном помешал. Лида со Смирновым отошли еще дальше. Дамиру теперь ни одного слова не расслышать. Вот досада!
Влас уставился на Галину. Та со смеху чуть в садок не упала.
— Чего вылупился? Я уже отнерестилась, скоро тоже малек появится.
— Вижу! Классного фраера принесешь. Но ведь беременность не вечная, другая путина — за мной!
— Не многовато ли на одного? Всех манишь, каждой наобещал, а хватит ли на нас твоего свистка? — шутила Анна.
— Ну что ты? Мне на ночь вас маловато! Вот если б вдвое побольше, ох, и устроил бы веселуху! Забыли б, какая погода за окнами. Трое — это только для разгону, так, проминка! Настоящий кайф в городе! Там выбор!
— Эх, Влас! В нашей глуши девки и бабы, может, не столь нарядны, нет у нас всяких красок и румян. Свой румянец имеем, его в магазине не купишь. Не умеем полуголыми ходить по улицам, потому что стыд не потеряли. И девки наши ничуть не хуже материковских горожанок. Любая, коли разденется, — королевна! Да только краса телесная, особо девичья, — до замужества. А вот совесть, порядочность, скромность навсегда остаются с нами до самой старости. И не переделает нас ни время, ни мода! Мы сами по себе так живем, как нам удобно. Ни с кого пример не берем! Тебе здесь не нравится. Ты к городам привык, тоскуешь без них, а мы глохнем в поселке от шума и суеты. Нам тишина дорога наша неприметная, где речки заливаются детским смехом, а тайга, как мать, жалеет и любит всех, где каждое дерево защитит своего. Заметь, даже медведь напал на тебя, не на кого-то из нас, потому что свои мы здесь. Вживайся! Хватит с тебя городов, не довели до доброго. От нас за все годы никого не забирала в тюрьму милиция! К нам мудрено попасть чужому незамеченным. И тосковать-то не о чем и некогда. Живи средь нас своим, а не тем чужим семенем, занесенным ураганом бед. Это твое испытание когда-то закончится, а вот в последний день сам решишь, стоит ли уезжать отсюда! — выпрямилась Анна и предложила женщинам пойти в бытовку перекусить.
— Влас! Давай с нами, дружочек, а то ты совсем прокис. Нам с тобой весело и без города, не обижайся на нас! — подхватила Галина Меченого под руку и пошла, осторожно ступая вдоль садков.
Влас шел, выкручивая ногами вензеля, оттопырив локоть, и напевал далекую от этих мест песню о колымской трассе. Бабы поняли, откуда на висках человека взялась эта ранняя, очень горькая седина.
— Дамир, пропадлина! Шурши хавать! — бросил через плечо.
Стукач от неожиданности еле устоял.
Конечно, он и не думал обедать с Власом. Тот либо сучок заставит показать, вытряхнув из порток, либо огреет по макушке, если что-то не по нем. Иль такое ляпнет, что кусок хлеба поперек горла встанет. Он ждал Михаила, когда тот вспомнит об обеде.
Смирнов, разговорившись с Лидой, забыл обо всем. Девушка призналась, что в ту ночь, когда Михаил убил медведя, она так и не смогла уснуть.
— Я не из неженок. Мой отец работает лесничим, а потому мы всей семьей жили в тайге. Ничего не боялась в ней. С пяти лет сама собирала грибы и ягоды, орехи и травы. Отец много раз отстреливал оленей и медведей, но старых или увечных. С детства научил свежевать, а вот стрелять в живое так и не смогла. Руки дрожат. Жалко, потому никого не убила. И капканы не ставила. Вам смешно покажется, но я считаю, что в тайге хозяин тот, кто родился в ней, кому она стала родным домом. Человек — разбойник в ней, отбирает у тайги ее детей. Разве это правильно?
— По сути, ты права, — согласился Михаил. — Но это однобокое суждение. Если медведь, пусть он — хозяин тайги, нападает на человека да еще сюда пришел, тут уж другого выхода нет. Всяк защищаться должен.
— Я не об этом случае. Но ведь кто-то ранил его, поднял из берлоги. Медведь и озверел. Ему безразлично, кто виноват конкретно. Все люди врагами стали. Они хотели убить, и зверь мстит за это. А Власу, да и вам что оставалось? Вы лишь жертвы чьей-то глупости. Она могла обойтись слишком дорого. Всем.
— Кому? Власу? Не дорожит он своей жизнью. Я знаю его много лет. Вся беда его в одиночестве. Нет якоря, нет магнита. Такие легко расстаются с жизнью. Им не о чем жалеть.
— А вам? Ведь отвлекли зверя на себя?
— Я не отвлек, убил его. Иного не оставалось.
— Разве не подумали о последствиях?
— Некогда было. Да и о чем? Мне, как и Власу, Дамиру, терять нечего. Все лучшее далеко позади. О нем не стоит вспоминать. Впереди ничего нет, лишь тупик под названием старость. Ну и перспектива! Оттого и рискуем. Чего тянуть время? Обо мне только мать заплачет, о Власе — никто. Вот и выбрал медведь самых ненужных. Верно говорят, что он отбросами не брезгует, — усмехнулся Михаил.
— Зря вы так о себе думаете. Перестали уважать в себе человека. Но ведь на сегодняшнем дне жизнь не кончается. Все может внезапно измениться, — улыбнулась Лида.
— Только не у меня. Я из невезучих.
— Да вы оглянитесь вокруг! Не ставьте крест на будущем. Посмотрите, какая глухая и неприступная с виду тайга. А войдите в нее, узнаете, что радушнее и гостеприимнее в свете нет! Так и люди! Не будьте таким скованным. Станьте самим собой. Хватит зацикливаться на прошлом. Живите сегодняшним и верьте, все наладится.
— А мне будет позволено иногда зайти к тебе?
— Приходите! У нас о таком не спрашивают. Кстати, я поздно ложусь спать. На ночь люблю послушать песни. Не мешаю вам? Ведь через стенку все слышно.
— Кому могут помешать песни?
— Ваш Дамир часто на меня ворчит. Ругается, что громкость большая! И скрипит: «Опять эта свиристелка свою кадриль завела! Надоела ее свистопляска, никакого отдыха нет! Целыми днями какофонию слушать приходится!»
— Дословно?
И оба рассмеялись.
— Не обижайся на него. Он и так наказан самой судьбой, но уже ничего не изменит. Поздно.
— А вы песни любите?
— Смотря какие…
— Из моих, тех, что слышали?
— Я абстрагировался и не улавливал смысл. По-моему, его маловато в них, но мелодии веселые, — пощадил самолюбие девушки.
— У меня на любое настроение песни имеются. И музыка…
— Староват я для такого.
— При чем здесь возраст? Вот у нас в тайге соседом по участку старик был. Из бывших, еще царских каторжников. Так он блатные песни пел, только такие знал. Мне еще лет пять было, когда научил песне про Софушку. Я ничего еще не понимала. И вот сели мы всей семьей за стол. Кажется, Пасха была, а мне этой песней так хотелось похвалиться. И когда все стали разговляться, я и спела:
…эх, Софушка, София Павловна,
София Павловна, где вы теперь?
Полжизни я готов отдать,
лишь бы Софу отодрать.
Софушка, где вы теперь?
Отец куличом подавился вмиг, а мать покраснела, как крашеное яйцо. Оба Макарыча стали ругать. Он же как на помине в дверях появился. Узнал, за что обиделись, и хохочет: «Человек должен все знать. Взрослея, сам отбор сделает, если голова на плечах есть». «Выходит, у тебя ее до сих пор не имеется, коли глупостям ребенка учишь?» — упрекнул его отец. А сосед в ответ: «Может, и глупая песня, но веселая. Вон, ребенок неспроста ее враз запомнил. А ваши мимо ушей проскочили. Почему так? Не стоит из девчонки в пять лет старуху лепить. Ею она станет, но пусть подольше подержится в детстве озорном. Хоть будет что вспомнить. Ведь песни и старика в пляс толкнут. Не помни я их, давно б землю нюхал». И знаете, он прав! Я все его песни и теперь помню. Так вот сосед наш, ох и нелегкой судьба его была, сумел до нынешнего дня дожить. И женщин к себе водит из поселка. Все жену ищет. А отец мой совсем согнулся. Смотрится старше Макарыча, хоть тот по возрасту в деды годится. Выходит, что человек живет и выглядит на столько, на сколько сам себя определит. Не поддавайтесь времени! Да и не старик вы вовсе! Меньше думайте о годах! Тайге сколько лет? А каждую весну — девушка. Берите с нее пример!
Они вошли в бытовку, где женщины разрывались от смеха. Влас стоял посередине комнаты, раскорячась, изображал бабкаря зоны, который пришел на обед, и верещал скрипучим, гнусавым голосом:
— Чё, падлы, сварганили? Чем нынче травить станете, вашу матерь? Этой баландой только крыс травить! Эй! Повар! Сукин катях! Почему руками в котел полез? Ты ж, засранец, только что с параши! Где половник, мудило? Воткну сейчас в котел голой жопой, а потом сожрать все заставлю! Не веришь? То-то и оно, что поднять и забросить в котел такого борова только краном можно!
— Садись, Влас, поешь! У нас баланды нет! — подвинулась Полина.
— Спасибо! Я уже столько отсидел, что на заднице ни одного волоса не осталось. Верно, лягавый? Не без твоей помощи! — глянул на вошедшего Смирнова. — Ты, стукач подлый, куда за стол лезешь с людьми? А ну, брысь к порогу! — Меченый швырнул в Дамира шапку.
Смирнов удержал Дамира и, повернувшись к Власу, сказал зло:
