– Если ты хочешь этим заниматься, – ожидаемо начал Глеб, – то я тебе мешать не стану…
Но Горецкий его упредил.
– Погоди! – сказал он быстро. – Ты пойми, что мы тоже не лыком шиты! Мы же как бараны с тобой не будем! Меня ведь тоже кое-чему научили! Приемчикам некоторым!
Приобнял Глеба, демонстрируя свою к нему приязнь.
– Что им может быть известно? – предложил он провести ревизию. – Что есть такая Женька. Что Женька – это что-то вроде такого специального ключика к большим миллионам. И этот как бы ключик хранится в твоей квартире, потому что Женька живет у тебя. Так давай им поломаем эту схему! – уверенным голосом шахматиста, видящего и все ходы предстоящей партии наперед, и свою победу в конце этой партии, сказал Горецкий. – Берешь Женьку! – объявил он первый ход. – И сваливаешь с ней со своей квартиры!
Мат в два хода. Банальный этюд. Головоломка для начинающих.
– И все! – победно объявил Горецкий. – Нет у них ни Женьки, ни доступа к тем миллионам, ни тебя!
– Куда же мы с ней уедем? На Кипр? – озадачился Глеб.
– Ни в коем случае! – покачал головой Горецкий. – Как только вы пересекли границу, засветили паспорта – дальше вас уже отследят, как они это умеют. А они хорошо умеют. Конечно, драпать надо, – сказал Горецкий. – Но не сразу и не со своими паспортами. Вам надо в берлоге отсидеться. Сделать новые документы…
Глеб глянул вопросительно.
– Помогу! – тут же пообещал догадливый Горецкий. – И тогда вы с новыми документами, не замеченные никем – хоть на Кипр, хоть в Гватемалу.
– Я боюсь, – признался Глеб. – Если бы ты знал, Илюха, как я попискиваю от страха!
Он невесело улыбнулся.
– Ну, чего бояться-то? – попенял ему Горецкий. – И кого бояться?
– Ты понимаешь, ей ведь сообщения эти приходят на мобильник. Кто-то ей их шлет. Кто-то все это проделывает. Всегда страшно, Илья, когда не знаешь, кто он. Он, может, рядом, – пробормотал Глеб, цепенея. – Он, может, видит каждый наш шаг.
* * *
– Кофе хотите? – спросил Горецкий.
– Я его не пью вообще-то, – засмущался Ведьмакин. – Барское дело – кофе пить.
– Не может быть, чтоб вы кофе не уважали, – не согласился Горецкий. – Вы полковник, у вас должность приличная, зарплата на уровне – это во-первых. И в то же время работы много, приходится и ночи, наверное, прихватывать, а как себя ночью в тонусе держать? Это во-вторых. Так что кофе вы пили обязательно.
Он размышлял вслух, предлагая своему собеседнику заглянуть в прошлое полковника Ведьмакина, вспомнить, как оно там на самом деле было.
– И еще сигареты, я думаю, – предположил Горецкий.
Ведьмакин молчал, не зная, как ему реагировать, но было заметно, что и по поводу сигарет он тоже в сильном затруднении.
– Сейчас вы курите? – спросил Горецкий.
– Нет.
Горецкий вынул из ящика стола запечатанную сигаретную пачку и зажигалку.
– Пожалуйста! – предложил он.
Ведьмакин взял пачку неуверенно, но целлофановую обертку сорвал быстро и сигарету из пачки выдернул умелым движением бывалого курильщика.
Все-таки спросил, прежде чем поджечь сигарету:
– Можно?
Горецкий благосклонно кивнул. Ведьмакин поджег сигарету, затянулся с видимым удовольствием, не закашлялся, как можно было ожидать от неопытного курильщика, и выпустил сигаретный дым под потолок. Горецкий наблюдал за ним с прищуром. Потом он поднялся, стал готовить кофе, время от времени бросал взгляд на курящего Ведьмакина. Тот по-прежнему был худ, и по его лицу можно было понять, что человек этот несчастен, и какая-то забитость и приниженность угадывалась в его движениях – но только не в те мгновения, когда он затягивался дымом дорогой сигареты. Шоферы так не курят.
Сварив кофе, Горецкий наполнил две чашки, одну из них поставил перед Ведьмакиным, а тот уже докурил сигарету, загасил в пепельнице окурок, вдруг спросил, глядя на Горецкого глазами выпрашивающего подачку пса:
– А можно еще?
– Сигарету?
– Да, сигарету.
– Естественно. Соскучились? – понимающе улыбнулся Горецкий.
– Хорошие, – оценил Ведьмакин. – Умеют, в общем.
– И кофе, – напомнил Горецкий, наблюдая за Ведьмакиным взглядом экспериментатора.
Ведьмакин взял чашку, отхлебнул кофе… Что-то не то.
– Не нравится? – спросил Горецкий.
– Непривычный я, – виновато улыбнулся Ведьмакин.
– Еще растворимый можно.
– Я больше по чаю как – то, – смущался Ведьмакин.
Но Горецкий продолжал эксперимент. Выставил на стол банку растворимого кофе, налил в свободную чашку кипятка, спросил будничным тоном:
– Сахару?
– Сладкое я люблю, – осторожно сказал Ведьмакин.
Сам сыпал кофе и сахар, и Горецкий не заметил, чтобы Ведьмакин долго раздумывал о том, в каких пропорциях смешивать. Значит, растворимый кофе он предпочитал. Не пил молотый.
Ведьмакин приготовил кофе, зажег вторую сигарету, и если бы не его изможденный вид, можно было подумать, что действие происходит не на спецобъекте ФСБ, а где-нибудь в кофейне – несуетно, расслабленно и никто никуда не спешит.
Сделав пару глотков, Ведьмакин с видимым удовольствием затянулся сигаретой. Горецкий молчал. Стояла тишина. Плыл по комнате пахучий сигаретный дым, смешивался с кофейным ароматом. Горецкий видел, как уплывает куда-то сознание Ведьмакина, будто у того закружилась вдруг голова, и Горецкий не спешил выводить его из этого состояния.
Ведьмакин допил свой кофе, погасил окурок. Его лицо сохраняло задумчивое выражение, словно он по-прежнему парил где-то далеко отсюда и никак не хотел возвращаться.
– Мы говорили с вами о Евгении Нефедовой, – негромко сказал Горецкий, стараясь сделать переход не слишком резким. – И вы говорили, что она вам была нужна. Я думаю, что знаю, зачем она вам.
Расслабленно-невнимательный взгляд в ответ.
– Вы открыли фирму на имя Евгении Нефедовой, – сказал Горецкий. – Фирма – на Кипре. И вы на счета этой фирмы перечисляли деньги. Большие деньги. Вы работали с кипрскими банками. Там открывали счета. А фирмы открывались на разных людей. Этих людей было немало. Но я пока говорю только о Жене Нефедовой. Потому что она была девушкой Вани Алтынова, вашего сослуживца. Может быть, вы фирмы открывали на родственников своих офицеров?
Ведьмакин вслушивался в звуки речи своего собеседника и встрепенулся, услышав об Алтынове, как это бывало обычно. Алтынов был для него раздражителем. Эта фамилия будила в нем какие-то чувства, он эту фамилию знал, но не мог пока продраться сквозь сумерки мыслей к истине. Не получалось у него.
– Еще кофе? – предоставил передышку собеседнику Горецкий.
– Да, хорошо бы, – невнимательно пробормотал Ведьмакин.
Потянул из пачки сигарету. Вид у него был задумчивый.
– Когда я шел по этапу, – сказал он. – После суда, в смысле… Когда меня везли…
– Да, я понимаю, – кивнул Горецкий.
– Мне в вагоне приснился сон… Будто меня качает, но я не в вагоне, а в лодке, а вокруг – море.
– Хорошо, море, – выжидательно смотрел Горецкий.
– Моря я никогда не видел. Какое у нас на Рязанщине море? Не доводилось, в общем. А во сне вот увидел.
– И – что?
– Вы мне говорили, что я на Кипре был. Там остров?
– Остров.
– Вокруг острова море. Вы мне все про Кипр намекаете, а я вот тот сон вспомнил. Может, одно к одному оно? А?
– Может быть, – вздохнул Горецкий.
– И еще хотел я сказать, что всякие разные способы бывают. Ну, когда человек будто сам не свой, и с головой у него не все в порядке. Можно усыпить, допустим, и во сне как-то под гипнозом…
Горецкий посмотрел внимательно.
– Можно таким макаром, – сказал Ведьмакин. – Очень даже запросто.
– Вы это серьезно? – спросил Горецкий.
– Конечно!
– А вам-то что за радость?
– Вы от меня неизвестно чего добиваетесь, – сказал Ведьмакин. – А я получаюсь никакой вам не помощник, а уже почти что враг.
– Какой же вы враг? – пожал плечами Горецкий.
– А я правда ничего не могу вам сказать.
