Ознакомительная версия.
«Деньги», – подумал старик, отпуская сеть и начиная погоню. Минут через пять, двигаясь быстрее, нежели обычно двигаются в своей ежегодной регате восьмерки Кембриджа и Оксфорда, он настиг металлический чемодан и затянул его в лодку. Ослепленный хромом язь, распушив плавники и перепутав, видимо, чемоданчик с поверхностью реки, в надежде дернулся и забил по блестящей металлической поверхности хвостом.
– Тю, сволочь! – строго приказал Фомин, взвешивая чемодан в руке. «Не деньги», – с досадой констатировал он и попытался открыть замки. Поняв, что дело это долгое, а течение ждать не будет, лодочник придавил кейс ногой и отправился в обратное плавание.
Уже дома он попробовал применить сначала стамеску, а после и гвоздодер. Но крепость чемодана была столь впечатляющая, что в течение двух часов после полуночи из светящихся окон дома лодочника не раздавалось ничего, кроме лязга металла и беспрерывного мата.
В начале третьего ночи Фомин, трижды умывшись потом, вспомнил, что он русский человек, и решил подойти к делу с простой смекалкой. Мастер, создававший несгораемый, неломаемый и не раздавливаемый даже прессом кейс с двумя шифровыми замками, вряд ли предполагал, что когда-нибудь он окажется в руках русского старика с тремя классами образования. По тому же принципу русские пьют на Севере тормозную жидкость, а янки изумляются, почему те от этого не умирают. Все просто. Перед тем как пить тормозуху, ее нужно слить через раскаленный морозом лом. Тяжелые фракции задерживаются на стали, а чистый спирт стекает в посудину. Пей – не хочу. Эта русская смекалка многие фирмы-производители, считающиеся грандами, часто ставит в неудобное положение.
Кто мог подумать, что пуленепробиваемый кейс, выдерживающий температуру в 400 градусов по Цельсию, открыть очень просто?
Фомин выпил стакан «Пшеничной», захрустел огурцом, подумал и набрал на одном замке кейса с тремя дисками «000» единицу и на другом сделал то же самое. И щелкнул замками. Не вышло.
Тогда Фомин набрал: «002» и «002».
Не получилось.
Через полчаса, когда цифры на обоих замках были установлены в положение «399» – «399», а «Пшеничная» опустела до неприличия, внутри чемодана раздался щелчок.
Старик поднял замки и с томлением распахнул створки.
Разочарованию его не было предела. Чемодан хранил в себе несколько десятков бумаг на иноземном языке, листки с какими-то цифрами и несколько бланков с отпечатками пальцев. Все они были исполнены в черном цвете, а один – в коричневом. Так выглядит засохшая кровь.
Плюнув, Фомин задвинул чемодан ногой под кровать, включил телевизор и стал смотреть «Ночные вести». Ни хрена хорошего, как обычно, не происходило. В Ираке взрывы, президент опять встретился с каким-то монархом, в Петербурге рухнула крыша, наши проиграли 1:5.
– Не страна, а сортир со всеми вытекающими отсюда последствиями, – сказал Фомин, выключил TV, свет и улегся спать.
Мартынов и Холод сидели в полумраке ночного кафе, Андрея не покидало ощущение, что ему снится дурной сон. Девять дней жизни слишком малый срок, для того чтобы впасть в депрессию по поводу утраченных нескольких дней, но чересчур великий, когда счет идет на часы. Для возвращения памяти нужен покой, концентрация мысли, а какая, к черту, концентрация, если перед глазами постоянно появляются новые люди и смена мест пребывания происходит каждый час?! Еще сто двадцать минут назад он и Холод сидели у него в особняке, взахлеб разговаривали о прошлом и настоящем. Сема выглядел как венгерский помещик. Потрясая на своей груди отворотами атласного халата, он ревел и терзал Мартынова за руку: «Я хожу дома, Мартын, как барин! Непременно в халате!.. Хочешь, и тебе велю принести такой?»
Сейчас же на нем был строгий костюм от Армани, и сидели они не в его кабинете, а в мерцающем огоньками интерьера кафе.
Постоянно оглядываясь, Мартынов привлекал к себе внимание, и это обстоятельство заставило Холода улыбнуться и, дотянувшись через стол, хлопнуть товарища по плечу.
– Здесь не бывает ментов, – успокоил он, догадавшись о причине беспокойства старого друга, – в дверях такой «фейс-контроль», что только чудо может завести сюда «красного».
Разлив виски по пузатым стаканам, он пробурчал:
– Да, дела… Значит, ты летел сюда за сыном боксера Малькова, а потом вдруг выпал из истории и сейчас не помнишь, нашел его или нет. Скверно…
– Скверно не то, что я не помню, – Мартынов приложил руку к брови и поморщился. – Как и что мне теперь говорить Малькольму? Что я тут нечаянно потерял память – не знаю, по какой причине… В этот лепет не поверят даже в колонии для малолеток, Сема. А я делал дело стоимостью в десять миллионов долларов и сейчас даже представления не имею – доделал я его или нет!
– Тебе нельзя звонить Малькольму, – подумав, сказал Холод. – Тебе вообще нельзя возвращаться в Штаты. До тех пор, по крайней мере, пока ты не просветлеешь.
Мартынов был уверен в этом и без подсказок. Придя к Малькольму, он обрекал себя на погибель. Уехать за десятью миллионами и вернуться без них с глупым объяснением провала памяти – это по меньшей мере несерьезно. Малькольм не верил и в более изысканную ложь. В любом случае сроки розыска Малькова-младшего уже вышли, так что лучше действительно осесть здесь на пару лет, понять, что случилось за десять дней этого года, а уже после принимать верное решение. Если задачу Малькольма, президента «Хэммет Старс», он все-таки выполнил, то отсутствие и молчание потом объяснить будет легко. В стране медведей срок можно схлопотать даже за плевок в сторону Кремля. В это Малькольм поверит. Можно будет еще и моральные издержки попросить возместить. Но появление в Вегасе сейчас со словами «Ну, как там у нас дела?» граничит с безумием. Если дела «никак», то от него, Мартынова, даже ремня не останется.
– Ты с кем в эти дни заводил связи? – встрепенулся Холод, а потом, поняв, что сказал глупость, обмяк: – А, ну да, конечно… Помнил бы ты, так и не было бы этого разговора… Может, с бабой какой, а?! – снова попытался он подкинуть другу зацепку…
– Не помню я ничего, Сема, хоть убей… Дичь какая-то. Со мной однажды такая беда была в Нью-Йорке. Я тогда с двадцаткой баксов в негритянском квартале оказался… В больнице заверили: через неделю все вспомню. И вспомнил! А сейчас, я думаю, мне так нужно поступить… Ты сможешь перекинуть часть моих средств из зарубежных банков в новосибирские и слепить мне чистые документы?
– А что, это трудно? – не понял Холод. – Могу сегодня же перекинуть, а справить можно и завтра. Только тебе не один комплект документов нужно, а как минимум два. Пара паспортов, пара водительских удостоверений, пара… А что ты, собственно говоря, задумал?
Мартынов вяло глотнул виски и обратил свой взор к эстраде, где пела какую-то песенку певичка без голоса.
– Мой путь к Малькову закончился в Ордынске. Значит, отсюда и нужно начинать. В обратной последовательности. Ты переведешь треть моих сумм с Каймановых островов в НовосибирскВнешторгбанк, а я устроюсь где-нибудь неподалеку от поселка, скажем, в том же Шарапе, коль скоро ты его упомянул в воспоминаниях. Клянусь, понятия не имею, кто такой Хорьков и какую роль он играл в моей истории, да только если я просил найти его, ты правильно сделал, что нашел. Может быть, он мне поможет вспомнить, – Андрей помолчал, продолжил: – Я еще в Америке дал себе слово – если вернусь, устроюсь где-нибудь в тихом месте, обзаведусь парой катеров, снастями и буду катать туристов на рыбалку. Кажется, сейчас самое время реализовывать мечту.
– Так, значит, за сбычу мечт? – поднял рюмку Холод.
Мартынов отреагировал неадекватно.
– Жалею сейчас, что не посвятил тебя в дело, когда был в норме. Все вопросы бы отпали. А сейчас… Сейчас я боюсь одного. Мне нужно будет постоянно искать людей, с которыми свела судьба за эти девять дней. Они все где-то здесь – в Новосибирске и Ордынске. Через Новосибирск я нашел Ордынск, значит, наследил и в столице Сибири. Мне нужно снова искать этих людей и идти по старому следу… Проблема в том, что меня узнает каждый из них, я же не узнаю никого. А вдруг кто-то из них захочет мне по башке настучать… И в тот момент, когда будет секунда, для того чтобы первым ударить, я потрачу эту секунду на улыбку и «здравствуйте». – Поразмыслив, Мартынов посмотрел на Холода. – Слушай, друг, а что здесь случилось знаменательного за те дни, что я не помню?
– Мартын, ты прямо полным идиотом стал, – возмутился Холод. – Ну, что знаменательного здесь может произойти? Здесь, мать вашу, милитаристы проклятые, все знаменательно и все привычно до такой степени, что знаменательным уже не кажется! Ты про Новосибирск да Ордынск спрашиваешь, что ли?.. – И, получив подтверждение, Холод поджал губы. – Два дня дай мне, разберусь. Если ты с американским паспортом шнырял, то…
Ознакомительная версия.
