— Вольно, — сказал Мазур, когда они собрались было встать при появлении начальства. — Продолжайте культурные мероприятия, музицируйте, Рембрандты…
Обладая не только жизненным, но и богатым армейским опытом, он с ходу определил как минимум четыре места, куда они успели молниеносно заныкать бутылку и стопаря, оставив лишь расписанное местными узорами блюдо с финиками, как предмет ничуть не компрометирующий. Поскольку сам, до того как выбился в мелкое начальство, не раз участвовал в таких же посиделках.
И ничего им не сказал. Хороший командир должен уметь мастерски оценивать такие ситуации и в иных случаях закрывать глаза на мелкие шалости подчиненных. Ясно, что оприходуют пузырь на четверых, не больше — ну, может, и два… В условиях, когда полноценной работы пока что не предвидится, можно позволить легонький отдых…
Он только подумал с мимолетной грустью: мельчает все же молодежь, мы в их годы и на их месте проводили гораздо более сложные маскировочные мероприятия, нежели вульгарная шахматная доска. И чайный столик оборудовали (даже с недопитыми якобы чашками), и культурно лопали мандарины (в которые перед тем шприцем было закачано изрядно водочки), да мало ли что можно вспомнить…
— Значит, так, орлы боевые, — сказал Мазур. — Доигрывайте, бог с вами, только на будущее извольте никаких шахматных турниров не устраивать. Работа ожидается прежняя и серьезная. Вникли?
По лицам видно — вникли. Мазур похлопал Фантомаса по плечу:
— Лошадью ходи, лошадью…
И вразвалочку вышел.
Если разместить четверых его орлов оказалось сравнительно просто, с десятком людей Леона пришлось чуточку поломать голову — посольство, сиречь бывший особнячок местного воротилы, было все же тесновато и на такой наплыв постояльцев никак не рассчитано. Не селить же их в нумерах для высокопоставленных визитеров из Союза? Мазур, откровенно говоря, поселил бы без всяких китайских церемоний, но посол ни за что не дал бы.
Однако существуют же для чего-то на свете сообразительные завхозы? Среди представителей этого интересного племени растяп не бывает. Вот и здешний завхоз долго не ломал голову. Вмиг раздобыв где-то дюжину матрацев, разместил нежданных гостей в Ленинской комнате, или актовом зале, как она тут именовалась согласно устоявшейся традиции. Во всех советских учреждениях за рубежом давным-давно сложилась неписаная, но железная традиция: Ленинская комната всегда именуется актовым залом, партийная организация — профсоюзной, комсомольская — спортивным обществом…
Откровенно говоря, картина была самая сюрреалистическая. Над небольшой трибуной, откуда по торжественным дням толкал занудные речи посол, протянулся лозунг, где белыми буквами по красному кумачу была каллиграфически написана одна из бессмертных цитат вождя всех народов, на стене висела здоровенная картина, очередная копия классической, изображавшей вождя за переноской бревна на историческом субботнике. Как полагается, имелась еще масса всевозможной наглядной агитации. Ленинская комната, одним словом, классическая. И посреди всего этого идеологически выдержанного декора расположились одиннадцать штук белых наемников, цепных псов империализма, регулярно поносимых советской прессой. Панкратов от этого откровенно страдал — а вот послу, в связи с последними событиями вдвое увеличившему обычное свое винное довольствие, такое впечатление, было наплевать…
Половина присутствующих дрыхла на матрацах. Остальные лихо резались в картишки, само собой, на интерес. Стоявшие рядом с ними на полу бутылки с джином они и не подумали убирать при виде начальства — ну, что поделать, продукт воспитания буржуазного общества…
Мазур кивком головы поманил Леона, и они вышли в коридор.
— Ну, как вам тут живется, мон шер ами? — спросил Мазур. — По-моему, неплохо, а? КГБ вас не вербует, коммунистической пропагандой вас не отягощают, живи да радуйся… Верно?
— Пожалуй, — сказал Леон сдержанно. — Вот только выпивки маловато… и с девками не договоришься, шарахаются…
— Ну, что поделать, — сказал Мазур. — Это как-никак посольство, а не портовый кабак. Газеты читаете? Радио слушаете? Телевизор смотрите?
— Еще как, — сказал бельгиец. — Нужно же понять, что творится в стране, и не пора ли отсюда уматывать к чертовой матери на каком-нибудь корабле, что ли. Старый работодатель давно уже сидит в краале Большого Лунного Бегемота, а новых что-то не предвидится. Пожалуй что, двинем мы в порт, благо в городе спокойно. — Он посмотрел настороженно: — Вы ведь нас выпустите?
— Никоим образом, — сказал Мазур, ухмыляясь. — Если вы сейчас смоетесь, получится дезертирство. Ясно? В общем, ситуация такова, Леон: группу нашу никто не распускал, мы все по-прежнему числимся на службе, нам даже обещают повысить жалованье и сделать еще что-то приятное. Так что служба продолжается.
— Ах, вот оно что… — протянул бельгиец. — То-то я и смотрю: порядок, как в женском монастыре, ни пальбы, ни суеты… Значит, они решили продолжать как ни в чем не бывало? Только вместо Папы короновать Принцессу?
— Быстро соображаете, — покачал головой Мазур. — Впрочем, если учесть, сколько лет в Африке живете…
— Да не так уж и трудно догадаться, — пожал плечами Леон. — Довольно выгодный для всех вариант. Значит, она будет королевой, а вы… — он посмотрел на Мазура без тени насмешки, с откровенной завистью. — Да уж, вытянули вы себе счастливый билетик, Сирил, тут и говорить нечего…
«Дурак ты, ваше благородие, — подумал Мазур. — Одно слово: продукт буржуазного образа жизни…»
— Что думаете по этому поводу? — спросил он.
— А ничего, — спокойно ответил Леон. — Служба продолжается и жалованье повысят, вот и отлично. Королев я еще в жизни не охранял, но чувствую, ничего нового не предвидится. Все то же самое. Сведения у вас точные?
— Лавута, — кратко ответил Мазур.
— Ну, это серьезно… Когда дело двинется?
— Вот этого не знаю, — сказал Мазур. — Но, по некоторым наблюдениям, в самом скором времени. Так что подтяните свое воинство, мы по-прежнему в рядах и под знаменами…
Он кивнул, повернулся и зашагал прочь, ощущая при этом некую азартную приподнятость, игру крови в жилах: самое томительное для военного в такой вот ситуации — сидеть пнем болотным, не получая ни приказов, ни разъяснения обстановки. Теперь это кончилось, настала полная определенность, сами собой включились некие механизмы, и кое-какие системы заработали в автоматическом режиме…
…Натали, разумеется, устроили лучше всех, по высшему разряду, как только Мазур шепнул послу, кто она такая — в тех самых апартаментах для высоких гостей. Правда она, чуточку оклемавшись (и отнюдь не чуточку выпив), стала крутить носом, капризничать и ныть, что уж ее-то могли бы устроить и получше, не в этом, как она выразилась, «номере дешевого отеля у площади Вожирар». Мазур с некоторым злорадством сообщил ей, что это и есть самое комфортабельное помещение в посольстве, и ничего тут не поделаешь. Она еще немного поворчала, но успокоилась после очередного фужера неплохого коньяка из запасов посла и кое-чего еще.
Приличия ради Мазур легонько постучался и тут же вошел, направился прямиком в гостиную, откуда и раздавался громкий девичий голос. Натали сидела у стола, закинув на него ноги и громко тараторила по телефону на местном языке, из которого Мазур, разумеется, не понимал ни слова. Одарив Мазура ослепительной улыбкой, показала ему на кресло и продолжала трещать — напористо, явно не давая неведомому собеседнику ни слова вставить. Языка Мазур не знал, но разговоров на нем изрядно наслушался, а потому сразу определил, что интонации у нее не просто командные — повелительные, а порой и угрожающие.
Она говорила недолго. Положила трубку, повернулась к Мазуру с искренней, радостной улыбкой и переместила ноги ему на колени. Он присмотрелся. Подошвы и щиколотки, сбитые в кровь грубыми солдатскими ботинками, все еще забинтованы, но утром посольский врач ему говорил, что это больше для порядка — пустяки, все довольно быстро зажило.
На ней был длинный атласный халат, но полы разъехались, открыв ноги так, что Мазур, помня инструкции Лаврика, изо всех сил постарался настроить себя на деловой лад — что довольно трудно сделать, когда узкая девичья ступня шалит вовсе уж нахальным образом.
Натали, не спрашивая его согласия, налила коньяк в два бокала, один пододвинула ему. Мазур, поколебавшись, взял — когда еще выпадет случай вдоволь попользоваться отличными французскими нектарами из личного погребка посла?
— Как самочувствие? — спросил он заботливо.
— Ты про ноги?
— И про ноги тоже. В общем и целом.
— Ноги — пустяки, — махнула рукой Натали. — Все давно затянулось. Я же не оранжерейный цветочек, немало потопала по саванне в таких же вот башмаках. Вот только эти оказались размера на три больше, и без носков. А в общем и целом… — она сделала недовольную гримаску. — Ты мужчина, тебе не понять, что чувствует женщина со вкусом, когда ее наряжают в такую вот дерюгу… — и она с самым презрительным видом потеребила лацкан халата. — Неужели ничего получше не нашлось?
