Первой после пробуждения мыслью было: за что, о, боги, я так наказан? Вторая мысль: никогда больше не буду пить! Третья мысль, вернее, соображение, состояло в том, что первые две носят риторический характер и не имеют практического значения. Практическое значение имела необходимость встать и попытаться привести себя в порядок. Это, конечно, потребовало некоторых усилий: все необходимые водные процедуры, включающие, в первую очередь, десятиминутный контрастный душ и последовавшая вслед за ним пусть символическая, но все-таки физзарядка. В результате кожа моя горела, в ушах гудело, перед глазами плясали красные пятна, но зато мне было, чем гордиться. Повесть о настоящем человеке.
К завтраку уже можно было констатировать, что тело в целом готово функционировать. Но отдельно взятая голова моя, конечно, варила еще неважно. И хотя при свете дня, за чашкой кофе вчерашние Котиковы сопли и бредни уже не пугали меня своими мистическими аллюзиями, но его засевшее в подкорке бормотание про сейф, какие-то ключи и смерть, от которой некуда деваться, в общем, вся эта белиберда раздражала своей неразъясненностью и требовала комментариев. Я набрал его номер, прослушал девять длинных гудков и на десятом положил трубку. По опыту мне было известно, что загулявшего с вечера Шурпина такой дробинкой, как телефонное треньканье, с утра не возьмешь. Следовало смириться с мыслью, что у них, писателей, впереди вечность, им торопиться некуда, а у нас, частных предпринимателей, впереди рабочий день, поэтому надо вставать и идти предпринимать.
В надежде хотя бы внешне компенсировать внутренний раздрай я вместо вчерашней полевой формы, состоящей из куртки и джинсов, облачился в отутюженные брюки, твидовый пиджак и даже напрыскался одеколоном. Но все равно, когда, наконец, доплелся до нашей конторы, Прокопчик с весьма выразительным видом высунул нос из своей комнаты и вдумчиво захлюпал им. Он уверяет, что у него хронический вазомоторный ренит. Я проверял по энциклопедии — это что-то вроде сенной лихорадки, аллергия на цветочки, но у меня мало знакомых, обладающих более чутким обонянием, особенно, когда дело касается жратвы или выпивки. Понюхав воздух, Тима окинул меня оценивающим взглядом и проницательно поинтересовался:
— С-сообразили вчера з-за троих, да?
Не удостоив этот выпад ответом, я с достоинством проследовал к себе в кабинет. Меньше всего мне сейчас хотелось работать, но едва я успел сесть за свой стол и пригладить волосы, как начались звонки, а потом появились посетители, и пригладить мысли уже не осталось времени. Надо было вопреки неприятным внутренним ощущениям немедленно стать уверенным в себе, любезным, внимательным и готовым на любые подвиги частным детективом. Потому что неуверенным и не готовым к подвигам частным детективам денег не платят.
Первым позвонил низкий, явно пропущенный через шарф или платок женский голос, который развязно, будто спрашивал на базаре, почем огурчики, поинтересовался:
— Сколько в вашей фирме стоит убить человека?
— От восьми до двадцати, — любезно ответил я, и на том конце провода немедленно положили трубку.
Потом звонили люди, желающие найти пропавшего родственника, который в результате более пристрастных расспросов оказался скрывающимся должником. Затем безутешная владелица потерявшегося сеттера, по-моему, девочка лет десяти. Следом еще кто-то... Одних я отшивал сразу, другим вежливо отказывал, третьих переправлял к Прокопчику договариваться о времени приема.
Посетителей же было двое. Сначала в дверях появилась небанальных пропорций женщина, своей конфигурацией похожая на известную картину Пикассо «Девочка на шаре»: у нее была маленькая головка на узеньких плечиках, постепенно переходящих во все расширяющийся торс, и совсем уж необъятных размеров таз. Во втором ряду за этим мощным укрытием маялся тощий облезлый мужчина с большими залысинами на тыквообразной голове и грустными глазами домашнего животного. Их беда состояла в известной комиссии, на которую Создатель частенько обрекает родителей взрослых дочерей. С поправкой на эпоху, разумеется. В данном случае с современной Софьей (которую, впрочем, звали Алисой) у старшего поколения были отнюдь не матримониальные проблемы. С недавних пор в доме начали пропадать деньги, а в последнюю неделю девочка дважды являлась домой навеселе, причем в третий раз тоже, вроде бы, пьяная, во всяком случае, точно не в себе. Но без запаха алкоголя.
Сообщая мне последний факт, мамаша понизила голос почти до трагического шепота и воззрилась на меня так, будто делилась со мной, по меньшей мере, сверхсекретной оперативной информацией о тайных операциях колумбийского наркокартеля. Я, как мог, постарался соответствовать, всем своим видом давая понять: да, мадам, случай серьезный, как раз для такого профи, как я. Мадам понравился мой подход к делу, и мне были сформулированы одна общая задача — по изучению контактов девчонки и одна более узкая — по исследованию вопроса, откуда берутся наркотики и куда деваются деньги.
Лично я не сомневался, что деньги деваются как раз туда, откуда берутся наркотики, но, поскольку этот вывод вполне мог стать основным результатом нашей кропотливой работы, пока счел за благо промолчать и лишь уточнил:
— Только сбор информации?
— Пока да. И два условия...
— Полная конфиденциальность и никакой милиции, — опередил я ее.
Мамаша с явным облегчением улыбнулась. Похоже, я нравился ей все больше. Чтобы я понравился окончательно, оставалось согласовать последний вопрос, и она его задала:
— Сколько это будет стоить?
Дело было обыкновенное, можно сказать, рутинное, обычно я беру в таких случаях от тысячи до двух. Определение конечной суммы зависит от объема работы, ну и, а некоторой степени, от доходов клиента. Кинув взгляд на визитку папаши, я узнал, что тот трудится заместителем префекта административного округа по капитальному строительству. Внутренне присвистнув, я решил, что это как раз тот случай, когда Господь велел делиться, и решительно сказал:
— Две тысячи долларов.
Судя по благосклонной реакции посетителей, мы с Господом попали в точку. Уже через полчаса был подписан договор, мы обговорили технические детали, я получил пятьдесят процентов в виде аванса, проводил гостей и, намереваясь немедленно приступить к работе, кликнул Прокопчика.
Разумеется, он тут же попытался навязать мне свое мнение, которое у него имеется по каждому вопросу.
— Этот к-контингент мне известен. Когда я работал в д-детском приемнике...
Но я решительно прервал очередную историю из Тиминой многоопытной биографии, тем более что мне было доподлинно известно: в детприемнике он трудился истопником, причем недолго. После чего единолично наметил по данному делу план первичных мероприятий и распределил задачи. Осталось лишь приступить к их реализации. Но тут зазвонил телефон, и размеренное течение дел прервалось самым грубым и неожиданным образом:
— Привет, Северин, это Харин, — услышал я в трубке бодро-вздернутый влажный баритончик. — Есть пара минут поболтать?
Я и в мирной-то жизни не большой любитель с ним лясы точить, а с похмелья подавно. Поэтому ответил резковато:
— Болтать времени нет. Говори, чего надо.
— Не больно ты любезен, — хмыкнул он, причем по тону было заметно, что моя нелюбезность его мало задела. — Знаешь анекдот: послали мужика сказать женщине, что у нее муж умер. Только, говорят, не глуши сразу, придумай что-нибудь поделикатней, начни с намеков. Вот он звонит в дверь и с порога ее спрашивает: «Вы вдова Рабиновича?» Ха-ха-ха!
Дождавшись, пока Харин отсмеется собственной шутке, я сумрачно спросил:
— Ты мне зачем позвонил, анекдоты травить?
— Господи, — вздохнул он, — ну ты и чурка непробиваемая. Я тебе позвонил спросить, у тебя был такой клиент... Константин Викторович... — мне было слышно, как он на том конце провода шелестит бумажками, — Шурпин?
Был. Шурпин — был. Сердце мое подпрыгнуло и упало куда-то на дно живота.
— Что с ним? — выдавил я из себя.
