— Кажется, мы только что прошли мимо высокой стены?
— Да, — кивнул Телак.
— И прямо за ней растут деревья?
— Я тоже это заметил, — кивнул Телак.
— Давайте туда вернемся.
Николсон повернулся и осторожно пошел вдоль изгороди.
Все было закончено через две минуты, и никто из находившихся на расстоянии более тридцати метров не услышал ни малейшего шепота или звука. Николсон лег на землю у основания высокой стены и тихонько застонал, потом застонал погромче, пожалобнее, так как его первые стоны не привлекли внимание охранников. Через несколько секунд один из охранников вздрогнул, выпрямился и беспокойно посмотрел вдоль дороги. За ним насторожился и другой, внимание которого привлек особенно жалобный стон. Два солдата посмотрели друг на друга, посовещались, поколебались и побежали по дороге. Один из них на бегу зажег фонарик. Николсон застонал громче и конвульсивно задергался, стараясь держаться к ним спиной, чтобы в нем не сразу распознали европейца. Он видел сверкающие в свете фонаря штыки: осторожный охранник предпочел бы рассматривать труп, нежели живого врага, независимо от серьезности его ран.
Тяжелые ботинки протопали по мощеной дороге, два солдата остановились, низко склонились над упавшим и так и умерли, не разогнувшись: один — от кинжала, брошенного Телаком с высокой стены и вошедшего в спину по самую рукоять, другой — когда мощные руки Маккиннона сомкнулись на шее японца сразу после того, как Николсон вышиб винтовку из руки врага.
Николсон быстро вскочил на ноги и уставился на двух убитых. Слишком маленькие, подумал он огорченно. Он надеялся снять с них форму для маскировки, но форма не подошла бы никому из них. Нельзя было тратить время понапрасну. Телак и Николсон взяли убитого солдата за руки и за ноги, раскачали, Маккиннон подтолкнул в середине — и первый из охранников перелетел через высокую стену и скрылся из виду, а через пять секунд к нему присоединился его товарищ. Через несколько мгновений трое уже были внутри, на окруженной стеной территории.
Хорошо освещенная дорога к дому была с обеих сторон обсажена кустарником и небольшими деревьями. Справа за деревьями находилась высокая стена с электрическим ограждением поверху. Слева от дороги была широкая, уходящая вниз лужайка, ровная, хорошо ухоженная, с причудливо разбросанными по ней маленькими деревцами. Слабый свет падал на лужайку и от дороги, и от фасада здания. Трое бесшумно скользили от одного деревца к другому, пока не добрались до кустарника, обрамлявшего гравий перед портиком здания. Николсон наклонился и прижал губы к уху Телака:
— Когда-нибудь были здесь раньше?
— Никогда. — Шепот Телака тоже был еле слышен.
— Вам что-нибудь известно о других дверях? Не слышали, есть ли на окнах решетки, или проволочная сетка, или система сигнализации?
Телак в темноте покачал головой.
— Это все решает, — прошептал Николсон. — Передняя дверь. Они не ждут гостей, особенно таких, как мы, через переднюю дверь. — Он протянул руку к поясу, отстегнул меч, который дал ему Телак, и стал подниматься с колен. — Без всякого шума. Быстро, чисто и тихо. Мы не должны беспокоить наших хозяев.
Он сделал полшага вперед, издал сдавленное восклицание и снова рухнул на колени. У него не оставалось выбора: Маккиннон, несмотря на свой средний рост, весил почти девяносто килограммов и был феноменально силен.
— В чем дело? — прошептал Николсон, потирая горящее предплечье в уверенности, что впившиеся в него пальцы Маккиннона содрали с него кожу.
— Кто-то идет, — выдохнул ему в ухо Маккиннон. — Должно быть, наружная охрана.
Николсон прислушался и покачал головой, показывая, что ничего не слышит. Но он верил боцману, его замечательному слуху и зрению.
— Около клумбы, не по гравию, — прошептал Маккиннон. — Идет в нашу сторону. Я могу принять его на себя.
— Оставьте его. — Николсон энергично мотнул головой. — Слишком много шума.
— Он услышит, как мы пойдем по гравию. — Голос Маккиннона стал еще тише, и Николсон тоже услышал, что приближается человек, услышал его легкие шаги по влажной траве. — Шума не будет, я обещаю.
На этот раз Николсон кивнул и в знак согласия сжал руку боцмана. Человек был уже почти рядом, и Николсон невольно поежился. Он точно знал, что сегодня ночью это будет четвертая жертва боцмана, шотландца с добродушным голосом, и только одна из жертв издала хоть какой-то звук перед смертью. Вот сколько можно прожить с человеком — а с боцманом они уже три года на одном судне, — так до конца и не узнав его...
Человек шел мимо них, повернув голову к освещенным окнам и прислушиваясь к доносящимся оттуда голосам. Он сделал лишь еще один шаг, когда поднялся Маккиннон, бесшумный, как привидение, и захватил шею человека стальным капканом рук. Он сдержал слово. Не было ни шума, ни даже шелеста.
Они оставили убитого за кустами и перешли гравийную дорожку ровным неспешным шагом, на случай, если поблизости имеются часовые, которые могут их услышать. Поднялись по ступенькам, пересекли портик и, никем не окликнутые, вошли в широко распахнутые двойные двери.
Перед ними открылся широкий холл, мягко освещенный висевшей посредине люстрой, с высоким куполообразным потолком, деревянными панелями на стенах, похожими на дубовые, и блестящим паркетным полом из ценных пород тропических деревьев. По обеим сторонам холла широкие лестницы из более темного дерева, изгибаясь, вели наверх к широкому, с колоннами, балкону, протянувшемуся по всему периметру холла. У подножия каждой лестницы — двойные закрытые двери, а между ними, позади, — третья, одинарная дверь. Все двери окрашены в белый цвет, нелепо контрастирующий с панелями стен. Одинарная дверь в дальней части холла была открыта.
Николсон кивнул Маккиннону и Телаку, чтобы те заняли позиции возле двойных дверей, а сам, мягко, по-кошачьи ступая, направился к открытой двери в противоположном конце. Он чувствовал под ногами холодный жесткий пол. Бег по пересеченной местности измочалил то, что еще оставалось от обуви после спасения ван Оффена из горящего дома. Николсон машинально отметил этот факт, но не придал ему значения, точно так же, как не придавал значения ноющим ожогам на коже. Время для страданий еще придет, но оно еще не наступило. Ощущение холодного, ледяного безразличия в сочетании с обостренной расчетливостью все еще оставалось у него и стало сильнее, чем раньше. Он прижался к стене, вслушиваясь и глядя на открытый дверной проем. Вначале он ничего не услышал, потом уловил отдаленное бормотание и редкое звяканье посуды. Наверно, там были комнаты для слуг и кухня. Видимо, люди за двойными дверями ели, ведь был час позднего ужина. В любой момент по холлу могли пройти слуги. Николсон бесшумно проскользнул вперед и рискнул заглянуть в дверь. За ней был тускло освещенный коридор, метров шесть длиной, с каждой стороны имелось по закрытой двери, а в дальнем конце коридора — еще одна, открытая, из нее падал белый прямоугольник света. Никого не было видно. Николсон шагнул в коридор, ощупал дверь, нашел ключ и вынул его, вернулся в холл, тихо закрыл за собой дверь и запер ее.
Так же бесшумно, как раньше, пересек холл и присоединился к товарищам, стоящим у белых двойных дверей. Оба смотрели, как он приближается: Маккиннон — по-прежнему мрачный и угрюмый, полностью контролирующий себя, но готовый взорваться в любой момент, и Телак, похожий на окровавленный призрак, с осунувшимся темным лицом, серым от усталости, и стремлением отомстить, которое могло его поддерживать еще длительное время. Николсон шепотом отдал несколько распоряжений Телаку, удостоверился, что тот его понял, и подождал, пока он спрячется за лестницей справа.
Из-за двойных дверей доносился тихий разговор, иногда прерывавшийся раскатами смеха. Николсон прислушался, приложив ухо к щели между двумя половинками двери, потом попробовал очень легко надавить на каждую из половинок. От его легкого прикосновения каждая половинка двери почти незаметно подвинулась на несколько миллиметров. Удовлетворенный, Николсон выпрямился и кивнул Маккиннону. Оба подняли оружие, уперев стволы в белую краску, пинком распахнули двери и ворвались в комнату.
Перед ними открылась длинная комната с низким потолком, с деревянными панелями на стенах, с таким же паркетным, как и в холле, полом и с противомоскитными занавесками на широких окнах. В дальней стене комнаты имелось меньшее по размерам окно, а у левой стены между двумя дверьми стоял длинный дубовый буфет. Другой мебели у стен не было. Большую часть комнаты занимал банкетный стол в форме буквы "U", за которым сидели в креслах четырнадцать человек. Некоторые, не обращая внимания на вошедших, продолжали разговаривать, смеяться и пить из высоких стаканов. Другие замолчали, и это внезапное молчание привлекло внимание говоривших, которые постепенно умолкли, уставившись на дверь, и теперь все сидели очень тихо.
