На площадке остро пахло порохом, метались, рикошетировали пули, висела пыль отбитой пулями штукатурки, по полу катились пистолетные гильзы, истошно кричала женщина, металось эхо…
…на полу у лифта пламенели три розы…
Сирота опустил предохранитель, выстрелил навскидку, промазал… выстрелил еще дважды. А Рафаэль вырвал, наконец, свой ПМ, встал на колени. Гурон переместился влево, прикрылся Виталием. Одновременно начал стрелять Рафаэль. Он держал пистолет обеими руками и молотил в дурном "ковбойском" стиле: бах! Бах! Бах! Бах! Лязгал затвор, летели гильзы. Оставаясь за своим "укрытием", Гурон выстрелил, вкатил пулю в правое плечо Сироты. Тот вскрикнул и выронил пистолет.
Гурон отдавал себе отчет, что работает худо, медленно, "полупрофессионально" – сказывалось длительное отсутствие тренировок. Он недооценил телохранителей, не подумал про собаку. Но сейчас оба телохранителя и собака – тварь! – были надежно выведены из строя… Гурону казалось, что он выигрывает этот бой.
Он не знал о том, что Рафаэль недавно купил вторую, смежную, квартиру и объединил их. Дверь этой квартиры находилась за спиной у Гурона… он ничего не знал про квартиру, не знал про Сухого, который уже бежал к двери, заходя Гурону в тыл.
Пятая пуля, выпущенная Рафаэлем, попала в Виталия. Полусферическая девятимиллиметровая пуля толкнула раненого телохранителя в левый бок, сломала ребро, разорвала сердце, швырнула на пол. Гурон кувырком ушел влево, встал на колено и мгновенно вкатил три выстрела в грудь Рафаэля. Но пули "нагана" не смогли пробить бронежилет[55], они только отбросили тело авторитета к лифтовой нише.
Марина вдруг замолчала, закрыла рот руками… на площадке стало очень тихо.
Гурон поднялся на ноги, двинулся к Рафаэлю. После тройного удара в грудь Рафаэль был в нокдауне. Как бывший каратист, он умел держать удар, пытался подняться… Гурон выбил пистолет ногой, остановился напротив.
Сухой добежал до двери второй квартиры, передернул цевье "моссберга", а за дверью вдруг наступила тишина. Сухой оттянул язык замка, досчитал до трех, выдохнул и резко распахнул дверь. Ему сразу открылась картинка: застывшая в коридоре Марина, труп Виталия на полу, Сирота, зажимающий раненое плечо… кровь, стреляные гильзы, розы, висящая в воздухе белая пыль… и, конечно, спина мужика в мокрой куртке, с револьвером в руке.
– Руки! – закричал Сухой. – Руки, блядь, подними!
Гурон замер, начал медленно поднимать руки. Сухой сделал шаг вперед, приказал:
– Пушку кинь на пол.
Гурон слегка повернул голову, периферийным зрением ухватил стрелка с ружьем в руках.
– Не крутись, падла – завалю! Пушку кинь на пол.
Гурон выронил револьвер. "Наган" до пола не долетел, повис, болтаясь, на страхующем шнуре. Рафаэль облегченно вздохнул и откинулся к стене. Сухой сделал еще шаг, крикнул Марине:
– Жив он, Мариша, жив.
Марина сказала: ах! – и безвольно опустилась на пол рядом с трупом Мента. Сухой матюгнулся сквозь зубы: дура, етит твою в душу… радоваться надо, а она: ах! Ах!
Сирота сел на пол, а Рафаэль расстегнул молнию куртки, провел ладонью по жилету. Из многослойного кевлара торчали донышки деформированных от удара пуль.
– Жилет, – хрипло произнес Рафаэль. – Жилет спас… жилет "нагану" не по зубам.
Рафаэль оперся на руку, начал подниматься. Сирота застонал, стиснул зубы. Пуля раздробила ему плечо, он был на пороге болевого шока. Сухой скомандовал Гурону:
– Эй, ты! Повернись ко мне.
Гурон начал медленно поворачиваться.
Как только Гурон по команде Сухого поднял руки, ТТ выскользнул из кармашка в рукаве, уперся в локтевой сгиб. Для того, чтобы пистолет оказался в ладони, достаточно было опустить руку вниз. Но прямо в спину смотрел ружейный ствол, палец стрелка лежал на спуске.
Сдаваться Гурон не привык. Он стоял с поднятыми руками и думал, чем можно отвлечь стрелка – хотя бы на секунду. Но ничего путного в голову не приходило.
– Эй, ты! Повернись ко мне, – скомандовал Сухой. Гурон медленно повернулся… позиция лицом к противнику, конечно, предпочтительней, но в сложившейся ситуации погоду не делает… Ну хоть бы высунулся кто из жильцов! Хоть бы дверь какая открылась!
И дверь открылась. Она находилась справа от Сухого, Сухой механически повернул голову, и Гурон резко махнул рукой, опуская ее. ТТ в рукаве скользнул вниз, лег в ладонь. Стремительно падая на бок, Гурон выстрелил "плоским пистолетом"[56].
Пуля ударила Сухого в бедро, пробила насквозь, срикошетила от стены и вдребезги разнесла электросчетчик… Сухой закричал и с опозданием нажал на спуск. Провизжала картечь, обрушила со стены целый пласт штукатурки.
Гурон выстрелил второй раз – в голову. Сухой упал, уронил ружье. "Моссберг" ударился в пол затылком приклада, от удара цевье механически передернулось.
Мгновенно захлопнулась приоткрывшаяся дверь, на линолеум посыпались искры из разбитого счетчика.
Гурон повернулся к Рафаэлю… Рафаэль вжался в угол ниши, пробормотал что-то, но Гурон не расслышал. Он посмотрел Рафаэлю в глаза и спросил:
– "Нагану", говоришь, жилетик не по зубам?
Рафаэль молчал… ему хотелось вжаться в стену, провалиться в шахту лифта… исчезнуть.
– "Нагану", значит, не по зубам?.. А "Тульскому, Токареву"?
Рафаэль снова что-то произнес, и теперь Гурон разобрал: ты кто?
Гурон снял парик, одними губами спросил: теперь узнал? Рафаэль узнал. Гурон несколько секунд смотрел Рафаэлю в глаза, а потом поднял пистолет. Две пули ТТ легко пробили переднюю сторону бронежилета, пробили тело бандита и застряли в кевларе спинной секции.
Гурон обтер пистолет полой куртки, оборвал шнур, бросил ТТ на пол… точно так же обошелся с "наганом" и медленно пошел к лестнице. Он чувствовал себя опустошенным. Он шагал по ступенькам – вниз, вниз, тускло светили помеченные синей масляной краской лампочки, а сверху летел пронзительный женский крик… он нарастал, усиливался, отражался от стен, дробился, разбиваясь на ступеньках… Гурон спускался вниз, вниз, и лестница казалась ему бесконечной… бесконечной, как одиночный рейд.
Гурон вышел на улицу, гулко хлопнула за спиной подпружиненная дверь подъезда. Все так же шел дождь, ветер трепал кусты и раскачивал жестяные колпаки редких фонарей. Их желтый свет отражался в черных лужах. Гурон шагал, подняв воротник, глубоко засунув руки в карманы. Он чувствовал себя усталым и опустошенным, как бывает после окончания долгой и трудной работы.
Город лежал вокруг темный, мокрый и неуютный – чужой. Город был на пороге осени, и в нем уже жила тревога.
Гурон шел, не задумываясь, куда идет, и совершенно не представлял, как будет жить дальше…
Короткий и необязательный эпилог.
Валентина выписали только через две недели, в середине сентября. Чапов ругался:
– Раздолбаи! Авантюристы! Мне не могли сказать?
– Саша, – начал было Гурон, но Чапай закричал: – А ты, Индеец, лучше вообще помолчи – с тобой разговор отдельный!
Гурон пожал плечами: отдельный, так отдельный.
Ни Гурон, ни Паганель Чапаю ничего не рассказывали, но Чапай был опер "по жизни". Совершенно непонятно как, но он сам о чем-то догадался, а потом сумел вызвать на откровенность Наташу. Конечно, Наташа тоже многого не знала, но Чапову хватило того, что она рассказала. Он сопоставил факты, аккуратно навел кой-какие справки и все понял… два дня он ходил мрачный, поглядывал на Гурона, но молчал. А уж когда Валентина выписали, Чапай затеял "мальчишник". Собрались, выпили по первой, и – Чапая понесло: раздолбаи! Авантюристы!
"Раздолбаи" даже не пытались оправдаться, помалкивали. А Сашка довольно быстро выговорился, махнул рукой и подвел итог: ну, идиоты… ну, блин, идиоты! Всяких уже видал идиотов, но чтоб таких!
Стало понятно, что Сашка остыл. Валентин сказал:
– Да брось ты, Саня… дело-то уже прошлое. Давай лучше выпьем.
– Ага, вам бы только глаза залить… а тебе-то, Валька, хорошо – в беззубую пасть лить легко.
Все вдруг рассмеялись. Хотя, признаться, это был не очень веселый смех.
На другой день Сашка отдельно, обстоятельно, переговорил с Гуроном. Если называть вещи своими именами: инструктировал, как себя вести… Хмуро сказал: на тот случай, если нароют чего на тебя, дурака.
– А могут? – равнодушно поинтересовался Гурон. Чапов взвился:
– Ты что, Ванька – дурак? – Закурил, добавил после паузы: – Навряд ли – чистый глухарек вытанцовывается, но чудеса всякие бывают.
– Чудес, Саня, не бывает.
– Чудес не бывает, но они случаются. Это я тебе как старый опер говорю.
Гурон почесал в затылке и согласился: да, случаются.
Братков из команды Рафаэля похоронили кого где. Все "хозяйство" Рафаэля и оставшиеся в живых пацаны перешли к Столбу.
Марина осталась "незамужней вдовой", уехала к себе в Саратов, через восемь месяцев родила девочку. Все говорили: ах, на маму-то как похожа… А сама Марина была твердо убеждена, что Машка похожа на Игоря.
