Парижа к Женеве. Самому ему понятное дело было не до газет, слишком много обязанностей как по делам РОДа, так и с пленными возни.
Кстати, по поводу пленных. Михаил с некоторым изумлением узнал такой нюанс, что сорок процентов солдат американских экспедиционных сил составляют поляки. Причем что интересно, большая их часть поступила на службу добровольно, еще до объявления обязательного призыва. Надо ли говорить, что именно эта часть пленных являлась самой проблемной?
— Новости от родителей?
— Нет… Вот…
Елена передала Михаилу одну из швейцарских газет на французском языке с фотографией какого-то сожженного большого по виду административного трехэтажного здания и начал читать. И чем больше он читал, тем сильнее дыбом становились его волосы.
— Ублюдки…
Михаил отбросил газету.
— Скоты…
Теперь понятно почему плакала Елена. Сожженное здание оказалось госпиталем в Тулоне. Почти тысяча раненых и больных, что там проходили лечение, еще две недели назад оказались сожжены заживо пьяной американской солдатней.
«А как с госпиталями в Ницце и Эксе?» — подумал он и быстро просмотрел все газеты, но ничего на этот счет не нашел.
Такое без ответа он оставлять не собирался, ибо замнешь один раз и все повторится заново, такие вещи надо сразу пресекать, так чтобы всякие ублюдки прежде чем свершить что-то подобное, сто раз подумали.
Ну и если попытается замять как-то этот эпизод, то это отразится на доверии к нему простых солдат, дескать комдиву плевать на быдло.
«Вот только что делать?» — подумал он.
Первой мыслью стало выделить треть от пленных и тупо их расстрелять. Проблема только в том, что треть от пленных — это примерно восемь тысяч человек, замучаешься расстреливать. Патронов опять же кучу придется извести, а они не на деревьях растут. Да и кому поручить такое со всех сторон поганое мероприятие? Одно дело в бою стрелять и то люди едва на грани вменяемости удерживаются, бухают страшно, чтобы стресс от массового убийства снять, и совсем другое вот так… пулеметчиков стоит пожалеть, с ума ведь сойдут, они и так чаще всего «крышей текут».
«Сбросить инфу солдатам, слегка их накрутить и спровоцировать самосуд?» — снова подумал Михаил.
Но и от этой идеи отказался. По дисциплине такое мероприятие сильно ударит, потом Климов должен будет провести наказание своих солдат, что тоже ему боком вылезет.
— Ладно… подождем официальной реакции американцев…
Дело в том, что еще переходя границу со Швейцарией он отпустил с десяток легкораненых пленных в том числе пару офицеров с предложением обмена всех пленников на русских солдат проходящих излечение.
— Ну а пока надо подготовить почву…
Полковник собрал Солдатские комитеты. Тот же Малиновский мог найти статью, прочитать ее товарищам и это могло все привести к непредсказуемым последствиям, как для пленных, так и для репутации командира дивизии, так что все лучше сразу взять в свою руки и втиснуть в некие рамки. Так что на собрании Михаил Климов сам зачитал им перевод статьи и спросил, что, собственно, делать будем?
Шум поднялся такой, что куда там улью. Солдат охватила ярость.
— Сжечь их всех самих!
— Растерзать гнид!
— Перебить как бешеных собак!
В общем предложений, как поступить с американцами прозвучало великое множество.
— Товарищи, прошу тишины… Я согласен с вами, что без ответа такое оставлять нельзя, но надо дождаться известий о раненых в Ницце и Эксе, а то если мы сейчас порешим всех американцев, то и они тогда оставшихся наших товарищей замучают.
— Верно… обождем немного.
— Так что постарайтесь удержать товарищей в своих подразделениях от необдуманных поступков. Не стоит опускаться до звериного уровня.
Информация в РОДе быстро разошлась, но ситуация осталась под контролем, при этом добродушие русских людей по отношению к пленным, что стало наблюдаться, как только встали лагерем у Женевы, как отрезало. А то бывало табачком могли поделиться, выпить вместе, поговорить и посмеяться какой-то шутке…
Ну да, мы зла долго не помним в отличие от всех остальных, что русских за людей не считают, что в Средней Азии, что на Кавказе, что в Европе. Доброе отношение воспринимают как слабость, а вот они такой «слабостью» не страдают, так что и пытают, и жгут и просто убивают себе на потеху…
Наконец спустя три дня, после пересечения границы РОДом заявился какой-то американский капитан и начал требовать отпустить всех американских пленных без всяких условий. Это Михаилу резко не понравилось.
— Послушай меня, американец… — глухо произнес Климов, бросив тому газету со статьей о сгоревшем госпитале. — Треть ваших пленных уже фактически мертвы… они еще ходят, дышат, жрут и срут, но они уже приговорены к смерти вот за это…
— Это несчастный случай!
— Вот как? Летящие в окна бутылки с зажигательной смесью теперь называется несчастным случаем? А то, что выпрыгнувших из окон горящих людей потом добивали из пистолетов, камнями и ножами тоже несчастный случай?
— Это все чертовы поляки! Они ненавидят вас какой-то животной ненавистью! И как узнали, что вы предали и оставили фронт решили отомстить! Напились и пошли жечь госпиталь! Вы сами виноваты!
— Поляки значит? — обронил Михаил, не обратив внимание на обвинение. — Ну что же, я почему-то ни капли не удивлен… Хотя думаю поучаствовали не только они. Что с остальными ранеными находившихся в Ницце и Эксе?
Американец, поджав губы, молчал, только зло сверкал глазами.
— Понятно… тоже значит сожгли… Как-то слишком синхронно…
— Это все поляки!
— Они прежде всего граждане САСШ, великой демократической демократии… Значат ответят все американцы. Око за око…
— Нет! Вы не имеете права! В конце концов погибло меньше трех тысяч ваших раненых! Виновные будут наказаны!
— Так они до сих пор еще не наказаны?! — изумился Климов.
— Пусть ответят поляки! Три тысячи!
— Нет… Ответят все…
— Вы хотите убить почти тридцать тысяч, меньше, чем за трех тысяч раненых?!
— В точку… Один к десяти.
— Но это же… Безумие!
— Выживших совсем не было?
— Семьдесят восемь человек… — выдохнул американский капитан, опустив взгляд.
— Надо думать выжили лишь чудом… обгоревшие, измордованные… коих гуманнее добить, чтобы не мучались всю оставшуюся жизнь… Ну что же… я тоже дам шанс кому-то выжить…
Климов прямо в этот момент придумал, как ему поступить, да так, чтобы не подвергать своих солдат мощному психологическому прессу.
— Моих солдат повергли испытанию огнем… ваши пройдут испытание тем, чего моим солдатам так в тот момент не хватало — водой.
— В каком смысле?
— Пойдемте… Сейчас сами все увидите…
Климов вышел к собравшимся солдатам и заговорил.
— Товарищи… эти твари сожгли всех наших боевых братьев в огне, в живых осталось меньше сотни, обгоревших и искалеченных. Теперь сгоните всех
