– Слышь, я сегодня не смогу.
– Как не сможешь? Заболел, что ли?
– Да нет, женюсь.
– Что?! Ладно, хватит дурака валять, я жду.
– Нет, правда.
– Ну ладно, пошутил и хватит. Сколько тебе? Двадцать восемь? Не смеши. Никогда не поверю, что найдется баба, которая тебя в загс затащит.
– Как видишь, нашлась.
– Ну все, верю. Значит, так, разберись со своими женами и через час, максимум через два, явишься к генералу и подтвердишь, что едешь с нами. А то батя, Серега, может тебя вычеркнуть. Все, нет времени.
Ждем.
В трубке длинно загудело. Николай положил ее на столик. Надо же, не поверил. Ну и ладно.
Он еще немного полежал. Нет, думал он, жениться надо. Уже двадцать восемь лет, еще немного и в холостяках застрянешь. Самый возраст. Да и жизнь дурацкая, сплошные приключения, сегодня здесь, завтра там, бардак сплошной. То ли дело дом, семья, очаг, дети разные – красота! Нет, что ни говори, а нет ничего лучше семьи, любящей жены…
Он встал и пошел на кухню, где стоял совершенно чудовищный холодильник, в недрах которого он уже загодя приметил пиво. Когда выбирал сорт пива, увидел банки водки и джина с тоником. Что-то кольнуло в душе. Последние дни были заполнены банками с джином. Хорошо!
Он отложил пиво и взял несколько банок джина.
Ходить голым было все же непривычно, да и не ловко.
Нашел свои джинсы, рубашку. Опять двинулся на второй этаж, под солнце.
Выпил одну банку, вторую. Небо постепенно заполнялось облаками, хотя солнцу еще было место, но вдруг немыслимо стало представить себе, что здесь можно по-настоящему загореть. Вообще, Москва как-то тянет на деловую активность. Вон как Нинок, сразу засуетилась, помчалась показывать кому-то там где раки зимуют. Он вспомнил о Нине и вновь замлел.
Неужели сегодня он превратится в счастливого человека? Сегодня! Он закурил. Вспомнил ее, обмякшую в его объятиях. Угроза и груз счастья. Когда-нибудь он будет вспоминать – и это лето, и гладиаторскую арену, и первую их встречу в номере Барона, и.., жаль, что нельзя подъехать, объяснить все генералу. А вдруг не так поймет? Жаль, по телефону не объяснишь. Если бы подъехать… Туда и обратно. Объяснить, и все. Генерал же нам как отец, батя и есть батя. А тут… Да, женитьба, конечно… Вот женишься и уже не поедешь с ребятами, батя женатых не трогает, детей пусть растят.
Нет, надо съездить, объяснить. А не успею, так в загс можно и в другой раз, завтра. Нина… А что, любит – поймет, надо будет – подождет. Даже если и командировка, вряд ли командировка на этот раз долго продлится.
Нет, все глупость и чушь! Кроме того, Нина его закрыла, ключи забрала, а без ключей не выйдешь. Да и охрана не выпустит. А если без ключей? Если попробовать со стороны солярия?
Николай высунулся в огромное окно, являющееся частью сплошного межколонного остекления. Под рамами шла декоративная каменная балюстрада, в принципе есть куда ногу поставить, а под металлической рамой – зазор, небольшой паз, где можно зацепиться пальцами. Десять метров этих рам, идущих заподлицо с основной стеной, потом можно пройти оставшиеся десяток метров по карнизу. А там водосточная труба, как-нибудь, где наша не пропадала.
Он быстро спустился в комнаты, схватил мокасины, паспорт, написал на каком-то листке записку, бросил на кровать и бегом наверх.
Вылез в окно. Население внизу сразу странным образом (словно взглянул в бинокль с другой стороны) уменьшилось и сновало между коробочками игрушечных машин. Сколько здесь? Метров тридцать? Высоковато. Держаться неудобно, потому что паз, в который можно воткнуть кончики пальцев, на уровне брюк.
Николай осторожно передвинул ногу через каменную выпуклость балюстрадного столбика, зацепился носком. То же проделал с рукой, потом сблизил ноги и кисти.
Очень большая нагрузка на пальцы. Николай старался прильнуть к стене и, словно муха, переползал…
Шаг, следом рука, сблизить конечности… Минут через десять застекление кончилось. Остался карниз вокруг стены, на который Николай осторожно переступил. Карниз был шириной сантиметров тридцать, как раз под ступню, может чуть меньше. Зато держаться руками не за что. Гладкий кирпич со сглаженными временем пазами.
Николай вытянул левую руку вдоль стены и стал переползать на карниз. Приставил другую ногу. Правая рука еще в алюминиевом пазе. Если сейчас сковырнуться, паз не поможет, не удержишься ни за что.
По хребту потекла струйка пота. Черт! Не надо было пить джин, от него потеешь. Он убрал руку из паза и повел по кирпичам. Потом сделал еще шаг, перетащил приставную ногу, еще шаг…
Ударил ветер, и в какое-то жуткое мгновение ему показалось, что он отрывается от стены. Сердце забилось, как голубь в руке…
Черт! Не надо было думать о голубе. Ведь знал же, идиот, что в экстремальных ситуациях очень даже легко сглазить: бесы активизируются в минуты опасности.
Как только помянул птицу, тут же по ходу движения на карниз приземлились три голубя. Два самца и самочка. Самцы немедля загундосили и стали мести хвостами пыль с карниза. Крутятся, сволочи, словно на земле. Птицы, им хоть на шпиле Останкинской башни, что им?..
Шаг, подтянуть правую ногу, липко передвинуться по стене, шаг… Голуби нагло не замечали его, принимая, видно, за скульптурное украшение из давних гипсовых времен. Ближний самец обмел хвостом туфлю, потом в экстазе кружения залез с ногами на носок мокасин, подлец. Николай осторожно подвинул голубя, и вся шайка отодвинулась, не прекращая, впрочем, свой групповик. Они отодвигались, пока самочке не надоела эта активная любовь, и она, как-то подав знак следовать за ней, сама же и подала пример. Вся ватага снялась с таким шумом и аэродинамическим напором, что Николай едва удержался.
Он даже не поверил (суеверно не глядя вперед), когда откинутая левая рука нащупала круглую секцию водосточной трубы. Все.
Часа через полтора вернулась Нина. Еще с порога стала торопить Николая собираться, совсем нет времени, в загсе ждут. Сначала тишина не встревожила.
Она быстро заглянула в спальню, на кухню, поднялась на второй этаж. Никого.
Уже встревоженная, постоянно выкликая Николая, обошла комнаты внизу. Мимоходом заглянула в сумку Николая: даже пачки долларов на месте, куда он мог деться? Заглянула в туалет, в ванную, потом в другой туалет, в другую ванную. Вернулась в спальню и только тут увидела на кровати листок бумаги. Схватила – записка. Прочла и всплеснула руками. Еще раз перечла: "Срочно вызвали в зарубежную командировку. Как вернусь, позвоню. Служба. Я тебе объяснял.
Целую, твой Николай".
Она в досаде топнула ножкой: "Ах, злой мальчишка!" Ну что ты с ним будешь делать! Оглянулась в негодовании; покраснела, еще больше похорошела, черные глазки мерцают, на ресничках сверкают бриллианты слез – чудо как хороша!
А любоваться некому.
"Надо было охрану приставить!" Ну ничего, она его из-под земли достанет, солдата-удачи!.. Он у нее никуда не денется, сегодня же отдаст распоряжение отыскать хоть на Аляске, хоть в Гондурасе, хоть в Чечне.
Никуда не денется: найдут, приведут и в загс отведут.
Нет, осенило ее, не в загс. Он же русский. А значит, глупый. Ему же идею подавай. Так она его, миленького, церковью повяжет. Найдет, приведет и сразу в церковь. Никуда он от нее, венчанный, не денется. Тем более что по отцу и она христианка. А пока его ищут, займется делами. Дел – невпроворот, думала она уже успокаиваясь. Женский глаз всегда лучше. Женский ум – умнее. Женщина – всему голова!
Она улыбнулась и пошла звонить кому следовало.
