– Вот здесь-то и проблема, Алекс. Я согласен тебе доплатить, но будет только один, в лучшем случае, два дня, когда он окажется на людях. Но, когда точно – сам черт не скажет. Так что связь придется держать постоянно. Вот пока все, чем я располагаю.
Он снова открыл портфель и извлек лист бумаги – это был распорядок похорон академика Лебедева.
Алекс нахмурил белесые брови и хмыкнул:
– Наверное, засекреченный ученый.
– Можно подумать, для тебя имеет значение – ученый он, проститутка, бизнесмен, политик… Ты же профессионал, Алекс, работаешь за деньги. Заплатили бы тебе много, ты бы…
– Нет, Витаутас, мать родную убивать не стал бы, хотя деньги бы взял. Я же профессионал, мне нужен аванс. Мне надо приобрести инструмент, и, может быть, кое-кому заплатить, собрать свою информацию.
Портфель открылся в третий раз, и две пачки долларов, в каждой из которых было по десять тысяч, перешли из рук Витаутаса в руки Алекса. Тот пальцами провел по торцу пачки.
– Ты что, мне не доверяешь? – нахмурился заказчик.
– Доверяй, но проверяй, – буркнул в ответ Алекс со своим неистребимым акцентом. – Никак я не пойму, Витаутас, какого хрена ты делаешь здесь? Ведь ты заработал немало, мог бы поселиться где-нибудь в тихом месте, жить в свое удовольствие Я же по тебе вижу, ты эту работу ненавидишь и делаешь ее через силу. Хотя делаешь неплохо, если до сих пор жив.
– Да и ты свою, Алекс, делаешь неплохо.
Деньги перекочевали во внутренний карман кожаного пальто.
– Как меня найти, ты знаешь, – сказал Алекс. – Когда появится дополнительная информация, сообщишь, передашь, и я займусь вплотную твоим заказом.
– Да, хорошо, найду. Но ты не расслабляйся, будь все время наготове. Это может случиться в любой день, но учти, Алекс, я тебя предупрежу за день, навряд ли – за два. Он может появиться в городе неожиданно, так что – постоянная готовность номер один.
– Понял. Других дел у меня в Москве нет.
– Я знаю, где ты остановился.
– Я там всегда останавливаюсь.
– Там тебя и найду.
– Ну, все вроде? – спросил Алекс, поднимая ворот пальто.
– Да, все.
– Но если что, Витаутас, аванс мой, ведь не по моей вине сорвется дело.
– Согласен, – кивнул Гидравичюс.
Алекс покинул машину, приподнимая полы пальто, чтобы не забрызгать их. Темно-зеленый «Шевроле» выехал со двора, и Алекс лишь увидел, как мелькнули в темноте два рубиновых габарита, когда автомобиль выворачивал на улицу. Он неторопливо вышел вслед за машиной, все еще чувствуя в узкой подворотне запах бензина и внимательно огляделся по сторонам, не поехал ли кто вслед за «Шевроле», не провожает ли кто его взглядом.
Но улица была малолюдна, темновата, и ничего подозрительного киллер-литовец не заметил. Абсолютно никого не заинтересовал проехавший автомобиль, никто после того, как он скрылся, не взял в руки телефон.
Алекс свернул налево и неторопливо побрел по узкой улочке. Его автомобиль с шофером стоял в двух кварталах от этого двора. У Алекса был телефон, он мог вызвать машину прямо к себе, но решил этого не делать.
Идя пешком, больше заметишь, да и спешки особой не было. Оружие, о котором он говорил, набивая себе цену, у него уже было, оно ехало в соседнем вагоне поезда Каунас – Москва, того самого, в котором прибыл Алекс. И люди, ехавшие в том купе, где было спрятано оружие, даже не подозревали о том, какой груз находится рядом с ними.
А привез Алекс в Москву небольшой плоский чемодан, в котором лежала разобранная винтовка с оптикой, пистолет и граната. Это был тот «джентльменский набор», которым привык пользоваться наемный убийца. Оба ствола были чистыми, но пристрелянными, Алекс опробовал их на своем хуторе неподалеку от Шяуляя. Хутор с большим кирпичным домом принадлежал еще его деду, расстрелянному коммунистами в 1947 году за связь с «лесными братьями».
Тридцатитрехлетний Алекс успел за свою жизнь повоевать как никто другой из его сверстников-литовцев. У него было много знакомых в Абхазии, а еще больше – в Чечне, куда Алекс перебрался после того, как в Абхазии установился шаткий мир. В Чечне он промышлял снайпером, его ценили и платили неплохо. Но все это были жалкие гроши по сравнению с теми деньгами, какие он стал получать за свою работу не на войне, а в мирных условиях. Чем надежнее мир, тем дороже стоит человеческая жизнь.
Если на войне убиваешь просто так, потому что если не ты его, то он тебя, потому что он враг, то в Риге, в Санкт-Петербурге, в той же Москве убивают, как правило, за деньги. И жизнь какого-нибудь торговца спиртом, не поделившего рынок с конкурентом, стоит больше, чем жизнь вражеского офицера, даже больше, чем жизни солдат целого взвода.
И Алекс пришел к выводу, что работать лучше там, где меньше конкурентов и больше денег, то есть, не на войне.
* * *
Обычно, подъезжая к конспиративной квартире, где агент по кличке Слепой назначал ему встречу, генерал Потапчук приказывал шоферу объехать квартал. Он знал привычки Сиверова и ожидал увидеть его машину припаркованной к тротуару где-нибудь на бойком месте, где автомобилей побольше. Но на этот раз, хоть шофер ехал довольно медленно, Федор Филиппович так и не сумел обнаружить «Вольво» Глеба.
– Высади меня здесь, – распорядился Потапчук, когда машина поравнялась с аркой.
– А ждать где, Федор Филиппович?
– Где всегда.
Черная «Волга» мягко покатила по зеркально-черному асфальту, а Потапчук, даже не глянув ей вслед, нырнул в низкую подворотню, под сводами которой одиноко желтела голая лампочка на пластиковом проводе. Генерал вдруг почувствовал себя неуютно, как чувствуют себя заключенные в одиночной камере. Из-за бьющего в глаза света он не мог рассмотреть, что делается в конце арки, проем был словно занавешен черным бархатом, который ему предстояло раздвинуть, чтобы выйти на сцену.
«Сиверов мог спешить, – подумал Потапчук, – и заехал на машине прямо во двор. А может, он еще не успел приехать? Мало ли что стряслось?»
Возле самого подъезда как-то криво был припаркован зеленый «Шевроле». Потапчук даже не сразу понял, что это за машина и какого черта она здесь делает.
Никогда раньше этого «Шевроле» он здесь не видел.
Номер был заляпан грязью, словно специально затерли – так по московским улицам не очень-то порулишь, ГАИ остановит.
Потапчук глянул на окна квартиры. Свет горел, о чем свидетельствовала узкая щель, желтевшая между шторами. Он быстро поднялся и не стал звонить, а открыл дверь своим ключом. Увидеть то, что предстало его взору, он не ожидал. Посреди большой комнаты стоял стул, на нем сидел привязанный веревками к спинке и ножкам человек. Лица его Потапчук не видел – тот сидел задом, лишь широкая лента пластыря виднелась на щеке.
«Рот заклеен», – только и успел подумать Потапчук.
Его секретный агент Слепой стоял рядом со стулом, закрутив вокруг шеи связанного мужчины тонкую проволоку, в которой генерал не сразу распознал рояльную струну. Сиверов кивнул, как кивает вошедшему знакомому врач-дантист, склонившийся над стоматологическим креслом – мол, здравствуйте, проходите, только не отвлекайте от тонкой работы, нерв удаляю. Он дернул руками, и стальная проволока впилась в шею чуть выше кадыка.
Сидевший на стуле дернулся, словно сквозь его тело пропустили разряд электрического тока, и что-то замычал. Струна взрезала кожу, кровь брызнула, расплылась алыми пятнами на вороте белой рубашки.
Генерал впервые видел Глеба за подобной работой.
Он так опешил, что не мог ничего сказать, машинально закрыл дверь и молча стал раздеваться.
– Кофе на кухне уже готов, – проговорил Глеб, подергивая струну.
Он говорил так буднично, словно бы они с Потапчуком каждый день встречались на этой квартире, и каждый день на этом стуле, который обычно занимал генерал, сидел связанный пленник, и того изощренно пытали.
– Можете познакомиться, – Глеб не называл Потапчука ни по званию, ни по имени-отчеству, – вот это Витаутас Гидравичюс, гражданин дружественной нам Литвы. Является представителем электротехнической компании, которая торгует хрен знает чем. Впрочем, вы уже о нем наслышаны. Ведь вы хотели встретиться именно с ним?
– Я думал… – только и сказал Потапчук.
– Проходите, садитесь. Ваш стул, правда, занят, но на диване тоже неплохо, – и Глеб широким жестом предложил Потапчуку садиться – так хозяин квартиры приглашает гостя сесть поудобнее и посмотреть видеоновинку.
Гидравичюс бешено вращал глазами, но никак не мог рассмотреть, кто появился у него за спиной: вдруг такой же псих, как и тот, который набросил ему на шею рояльную струну и залепил рот?
– По-моему, он что-то хочет сказать, – еле сдерживая отвращение, произнес Потапчук, но пересилил себя и сел на диван, ничего не добавив.
Ведь сколько он знал Сиверова, тот зря ничего не делал, всему имелось свое объяснение, и его действия давали хорошие, а главное, быстрые результаты.
