Когда Савелий вернулся на свое место, малыши, строившие замок, увидели в его руках раковину, их глазенки загорелись, и они хором загалдели, явно о чем-то упрашивая отца. Тот молча выслушал их, полез в сумку, лежавшую рядом, достал из кошелька бумажку в один доллар и протянул Савелию, сказав что-то по-немецки.
— Я не понимаю, — сказал Савелий по-английски, и тот заулыбался.
— Моих детям много понравиться раковина, который вы достать из моря, вы может продавать этот раковина для детей или нужно больше? — на ломаном английском произнес он.
— Ну что вы, не нужно денег, я ее подарю им, — улыбнулся Савелий и протянул раковину детям, которые едва ли не все вместе моментально подхватили ее.
— Мне не так удобно, может, возьмете? — смущенно сказал немец.
— Не нужно, это мой подарок.
— Спасибо большое. Вы американец?
— Нет, я русский.
— Русский? — На его лице было написано искреннее удивление, и вдруг он заговорил на вполне приличном русском языке: — Вот действительно удивили меня сильно-сильно.
— Чем это?
— Во-первых, что говорите на отличном английском, во-вторых, что не взять денег, для русских это удивительно. Меня зовут Христофор.
— Сергей. Меня вы тоже удивили, — ухмыльнулся Савелий.
— Тем, что хорошо знаю русский?
— Этим тоже, — согласился Савелий, — но больше тем, что немец вдруг оказался столь щедрым: предложил целый доллар за морской сувенир. — Он попытался говорить серьезно, но немец оказался сообразительным.
— Кажется, мы в расчете. — Он смущенно почесал в затылке.
В этот момент его жена что-то быстро проговорила, он ей ответил чуть резковато, потом повернулся к Савелию.
— Извините, Сергей, — сказал он, подошел к жене, подхватил ребенка и осторожно уложил в коляску.
Тем временем женщина встала, взяла что-то в сумке, затем быстро натянула на грудь верх купальника. Мило улыбнувшись Савелию, женщина куда-то пошла.
— Мне кажется, ваша жена чем-то недовольна, — предположил Савелий.
— Ваши слова для Хильтрауд есть настоящий бальзам, — криво улыбнулся немец. — Она тоже считает меня очень скупым человеком, а я не понимаю почему, мне для них ничто не жалко. Ей захотелось отдохнуть на болгарской берегу Черный моря, и мы уже десять дней здесь. А я истратил уже тысячу сто одиннадцать долларов для них!
Бедный немец никак не мог взять в толк, в чем же проявляется его скупость, а Савелий легко себе представил, как Христофор, покупая детям мороженое, говорит жене: «Видишь, милая, мне ничего для вас не жалко: я сейчас целых два доллара пятьдесят центов истратил на мороженое детям».
— Не тысячу сто одиннадцать, а тысячу сто десять, я же не взял свой доллар, — не удержался Савелий. Но когда тот совершенно серьезно сообщил: «Тот доллар я не прибавлял к всей сумма» — Савелия как прорвало, и он расхохотался во весь голос.
В этот момент вернулась немка, и дальнейшее действительно удивило Савелия:
— Вы не обращайте внимания на моего остолопа, — смущенно заговорила женщина по-русски, немного окая, затем протянула Савелию два пластмассовых стаканчика, вытащила из сумки бутылку шампанского. — Откройте, пожалуйста. — Она присела рядом на песок, бесстыдно стянув купальник до пояса.
— Похоже, вы с Поволжья? — спросил Савелий.
— Догадались по оканью? — У нее была обаятельная улыбка.
— А почему Хильтрауд?
— Так мои родители немцы, они там остались, а я, дура, поехала к этому Кощею Бессмертному, за лучшей жизнью погналась. Думала, приеду, осмотрюсь, а потом и решу все окончательно, а этот тощенький оказался настоящим бычком-производителем: как только залезет на меня — так я в залете, вот и настругал целый детсад. Чего мне теперь осматриваться?
— Тут только два стаканчика, вы что, не пьете? — спросил Савелий.
— Это он не пьет шампанское, — сообщила Хильтрауд, — считает, что пить шампанское все равно что на воздух выбрасывать деньги; «можно три бутылки шнапса купить», — передразнила она. Было такое впечатление, будто Христофор находился где-то далеко. — Только вы не подумайте, что мы совсем бедны и считаем каждый пфенниг. Христофор получил в наследство столько, что и мои сыновья могут не работать всю жизнь.
— А внуки? — робко подал голос тот, но Хильтрауд резко его оборвала:
— Сиди уж, внуки! Лучше бы фрукты достал.
— Хорошо, милая, — покорно ответил Христофор и вытащил из пакета сочные персики.
— За вас, Сергей! — провозгласила женщина, когда Савелий наполнил два стаканчика. Она быстро выпила и, вместо того чтобы закусить, ворчливо произнесла: — Это надо же, человек, можно сказать, рискует жизнью, его детям со дна моря подарок достает, а он ему, блин, свой вшивый доллар сует!
— Я как-то не подумал, что нужно было дать два, — виновато протянул Христофор, и Хильтрауд не выдержала, залилась смехом, потом потянулась к нему и чмокнула в щеку.
Этот немудреный жест вызвал у Христофора такой нежный взгляд, что стало ясно: эти два человека, такие неподходящие друг другу чисто внешне, прожившие полжизни в разных системах, несмотря на различное отношение к жизни, непостижимым образом любят друг друга, и ничто на свете не может помешать этой любви.
Полюбить может даже дурак, но объяснить, что такое ЛЮБОВЬ, не может даже мудрец. Поистине это чувство сокрыто тайной за семью печатями, и эта тайна может открыться только любящему человеку.
В жару шампанское оказалось как нельзя кстати: голова моментально обрела ясность, тяжесть бурной ночи испарилась, а мысли Савелия вновь вернулись к Олегу. Почему он не позвонил Вишневецкому перед отъездом?
В этот момент за его спиной незнакомый женский голос произнес по-английски:
— Я думала, вы все-таки подойдете ко мне…
Савелий обернулся и увидел ту девушку, которую напугал, выныривая из глубины. Сейчас, когда ее фигуру не скрывало море, а роскошные светлые волосы не прятались под купальной шапочкой, было видно, что она — само совершенство, и Савелий не мог отвести от нее восхищенного взгляда. Довольная произведенным эффектом, она спросила:
— Так почему же вы не заговорили со мной?
— Если бы я обратился к вам в воде или подошел потом, вы бы не стали мне отвечать. К вам постоянно пристают, и вам это уже так наскучило, что иногда вам хочется надеть шапку-невидимку, не так ли?
— Вы что, умеете читать мысли? — Девушка была откровенно поражена, словно под гипнозом она опустилась рядом с ним и протянула руку: — Меня зовут Изабель, я из Франции.
— А меня — Сергей, я из России.
— Из России? Никогда бы не сказала, вы так свободно говорите по-английски, что я подумала, вы американец.
— Вы говорите не хуже, хотя вы — француженка, — парировал Савелий.
— Спасибо, но это моя профессия, я занимаюсь филологией, а вы?
— Я? — Подобные вопросы, нетрудно понять почему, всегда ставили его в тупик, и он чуть задумался.
— Не хотите говорить?
— Почему же? Я — профессиональный спортсмен, автогонщик. — Почему-то эта профессия сегодня показалась ему привлекательной.
— Вот здорово! — искренне обрадовалась Изабель. — Я очень люблю быструю езду. Покатаете какнибудь?
— Я на отдыхе, и гоночный «феррари» в Москве.
— Необязательно на спортивной, я возьму у папы «рено», и погоняем. Папа здесь бизнес делает с болгарами, у него фирма в Париже, а здесь хочет открыть филиал.
— Зачем беспокоить папу? У меня есть «мерседес». — Савелий до конца не понимал, что вынуждало его вести себя в такой манере глупого юнца, но эта избалованная мужским вниманием девчонка чем-то его притягивала.
— Какой модели?
— Шестисотый.
— О-о! — Впервые в ее голосе прозвучал неподдельный интерес к собеседнику. — А в каком отеле вы остановились?
— Не люблю отели, я снял квартиру.
— Как необычно! — воскликнула Изабель и тут же добавила: — Вы такой странный.
— Чем?
— Не знаю… Вы покажете мне вашу квартиру?
— Без проблем. Когда?
— А если сейчас? Надеюсь, вы никуда не спешите?
— Только у меня вряд ли найдется, чем вас угостить, я только этой ночью прилетел.
— Мы по дороге все купим. Вы что, чего-то боитесь? — лукаво спросила она.
— Нет, а вы? — в тон ей ответил Савелий.
— И я не боюсь, — глядя ему в глаза, заявила Изабель.
— Чего же мы ждем?
— Ничего! — Изабель быстро вскочила на ноги. — Минуту, только возьму свои вещи. — Она едва ли не бегом удалилась.
— Вы знаете, Сергей, эту девчонку я давно приметила, очень эффектная, — заговорила Хильтрауд. — Сейчас очень удивилась.
— Чему?
— К ней столько парней липло, и довольно много красавцев, всех отшивала, а тут вдруг сама стала навязываться…
— Есть вещи, друг Горацио, что неподвластны даже мудрецам…
— Из «Гамлета»? Красиво… В вас, Сергей, есть чтото притягивающее, заставляющее тщательнее присмотреться, а присмотревшись, начинаешь постепенно влюбляться…
