Ознакомительная версия.
Она самодовольно посмотрела на генералов. Глаза ее горели от вдохновения.
— А что, — воодушевился Гуськов. — Что-то в этом есть, а Сеня?
— Может быть, — вздохнул тот. — Только как-то все через ж… В смысле — слишком уж хитроумно.
— Вот и хорошо! — быстро возразила Нюся. — Зато чище получится. А то вам все бы дубиной работать…
— Э, брось! — не согласился Гуськов. — Вон как Гранта заделали! Комар носа не подточит!
— Это что — ваша работа? — серьезно глядя на него, спросила Нюся.
— Почему сразу наша! — тут же дал задний ход генерал. — Я просто про то, что изящно кто-то все проделал. С этим, надеюсь, ты не будешь спорить?.. Ладно, может, оно и действительно ничего, это твое предложение, — в раздумье остановил он сам себя. — Тут только до мельчайших деталей надо все продумать. До мелочей. Вот, к примеру, как ты ее выманишь-то?
— А очень просто. Позвонит ей сам этот дядька и попросит приехать проведать старика. А звонить будет кто-нибудь из вас. Сказать, что он себя, мол, плохо чувствует, сердце, мол, прихватило, — она и помчится. Я думаю, если учесть, что она со стариком вообще всего-то один или два раза разговаривала, все пройдет в лучшем виде, подлога не заметит…
На том и порешили: Нюсин план утвердить, разработку его в деталях доверить тоже ей. Большая и нежданная честь.
«Какие ж они сволочи, все эти мужики», — привычно думала Нюся, не отдавая себе отчета, что первым номером за этими анонимными «мужиками» видится ей Грант, которому она все мстит и все никак не может отомстить…
После того их совещания Нюся исчезла почти на неделю, но Гуськов по этому поводу почти не волновался: сказала, что сразу сообщит, когда все будет готово, значит, сообщит. В любом случае прорежется — готово, не готово, неважно, поскольку ей самой-то деваться некуда. Однако она как раз объявилась — доложить, что все получится как надо и даже лучше…
Она не стала, как собиралась сначала, устраивать звонок от имени деда — еще неизвестно, что из этого получится, проколоться можно на какой-нибудь ничего не значащей чепухе за милую душу. Она позвонила сама, чтобы все уж вышло наверняка. Позвонила, конечно, не от своего имени, а якобы она соседка… То есть даже и не совсем соседка, а экономка на соседней даче… Что такое экономка? А это то же самое, что раньше называлось домработницей. Она там все время живет, на даче, караулит ее, а главное — топит. Это ж, знаете, не в городе — надо все время следить за котлом. Упустишь отопление, так порвет трубы, что убытку будет ого-го сколько… Так она убалтывала Лену, завоевывая ее доверие, и вдруг, словно спохватившись, сказала о дяде:
— Так я вам знаете что звоню-то? Я очень об Иване Аверьяновиче беспокоюсь, вон видите, даже телефон ваш нашла, если б вы знали, с каким трудом! А Иван Аверьянович последние дни очень плохо себя чувствует — из дома почти не выходит. У него же, вы знаете, сердце совсем больное. Ну и неудивительно — фронтовик ведь, и вообще — такая тяжелая жизнь человеку досталась! Да и просто старый ведь уже, трудно ему одному. Я тут стала с ним разговаривать, я говорю, может, у вас кто близкие есть — я бы вам вызвала, если сами стесняетесь. Никого, говорит, у меня нету, один я… А потом вот вспомнил про вас… Нет-нет, вы не подумайте, он старик деликатный, чтобы навязываться — упаси боже! Это я сама инициативу проявила. Он такой скромный, у него язык не повернулся бы вам пожаловаться, что он тяжело болен, что ему трудно. А мне почему-то кажется, что вы обязательно ему поможете. У вас такой замечательный молодой голос…
Последнюю фразу она произнесла с заметным сомнением, но Лена, поддавшись на легкую лесть, тут же это сомнение и развеяла — пообещала больного попроведать не откладывая в долгий ящик.
— Так что пока все складывается как нельзя лучше, — весело подвела итог Нюся. — Машину дадите?
— Зачем тебе машина? Ты разве тоже едешь?
— Да в том-то и дело! — чрезвычайно довольная собой, Нюся хлопнула себя от избытка чувств по коленям. — В этом-то самое главное — я ведь с ней еду. Как водитель и как наперсница.
— Вот это молоток! — одобрил генерал. — А это-то как у тебя получилось?
— Будешь смеяться. Да просто Елена, клюшка, не помнит толком, где она, дача-то.
— А то ты помнишь, — с сомнением сказал Гуськов.
— Помню, — сказала Нюся, — я ведь там раньше, чем она, побывала. Так что обещала ей помочь… ну вот и еду. А дальше — дальше уже дело техники.
Снова посидели, покумекали над планом — теперь уже речь у них шла только о конкретных деталях. Так в действующих лицах операции появился Мастерила, предложенный Суконцевым. Поедет сзади, чтобы запомнить дорогу, а потом, если надо, сразу рванет на станцию, чтобы изолировать деда. Мало ли что может получиться, если деда не исключить совсем… Потом зато целый останется, а то ведь, не дай бог, придется глушить как ненужного свидетеля…
Экспедиция у них получилась та еще. Лена ехала, чтобы забрать из тайника дневник, Нюся ехала за ней, чтобы дневник, не дай бог, не ушел на сторону, а у Мастерилы были, что называется, самые широкие полномочия. От Никона у него было поручение вытрясти из несостоявшейся Кентовой марухи должок. Того же хотел и Суконцев, но задание дал более широкое: Мастерила должен был просто-напросто выгрести тайник целиком («Ссыкух мочишь обеих, понял? За это половина бабок чисто твои, не сомневайся. А бумаги все мне, бумаги тебе ни к чему», — завершил свой «инструктаж» Суконцев).
…Остановив машину в каком-то проулке, Мастерила вышел на привокзальную площадь. Настроение у него как всегда, когда он шел на дело, было превосходное. Он вспомнил наставления генерала с лицом лошадиной смерти и потянулся от распиравшей его уверенности, что все у него получится легко и просто и уже к вечеру он станет обладателем несметных сокровищ. А может, вообще ни с кем не делиться? — подумал он, ища киоск прессы.
Впрочем, газетный киоск на площади был один, так что долго искать деда не пришлось — сидел, задремывал в своем скворечнике, благо народу по начавшемуся зимнему-то времени у него между электричками почти не было. Так что задание нейтрализовать деда для Мастерилы оказалось таким легким, как будто он участвовал не в серьезном деле, а в пионерской игре «Зарница».
— Здоров, дидусь! — сказал он, улыбаясь во весь свой щербатый рот. Давно знал: когда вот так, открыто смотришь на человека, он чаще всего потом тебя совсем вспомнить не может. — Дай-ка мне вот эту, что ли… в дорожку. — Он показал на обложку какого-то молодежного глянцевого журнала и тут же поправился: — Нет, лучше вон ту, посисястее. — Это он решил и себе, и деду сделать приятное: которая посисястее, была на обложке более толстого и соответственно более дорогого журнала. Дед был хоть еще и крепок, но уже сильно немолод, так что все должно было получиться в лучшем виде прямо с ходу.
Дед, навидавшийся на станции всяких покупателей, выждал, пока Мастерила положит ему в окошко деньги, несколько купюр, и только тогда протянул журнал своему явно приблатненному покупателю. И в этот самый момент покупатель, пробормотав: «Ой, извини, дед, не ту бумажку дал!» — выхватил у него одну купюру. Руки продавца и покупателя встретились, и старик вдруг почувствовал легкий укол. Прибирая деньги от греха подальше, он успел неодобрительно взглянуть на покупателя, который вроде бы жадно разглядывал свое приобретение. И вдруг понял, что причинивший ему боль приблатненный смотрит не на журнал, а на него — смотрит и чего-то как будто ждет.
В следующий момент сознание его как будто выключилось, и так он и сидел в своем окошке — с деньгами в руке, вытаращенными глазами и открытым ртом.
— Знатно! — одобрил Мастерила эффект, произведенный легким уколом его перстня. Он просунул руку в окошко киоска, дернул за что-то, и окошко со стуком закрылось, заодно явив прилепленную к стеклу табличку: «Технический перерыв».
12Лена заметно нервничала дорогой, сидела, словно окаменев, плотно прижимала к себе небольшую хозяйственную сумку, в которой у нее лежали те самые вещи, которые она собиралась спрятать в тайнике: пистолет, фотографии, пачка прихваченных на всякий случай уставных документов… Ей не нравилось, что она едет с Нюсей, ей хотелось побывать на даче одной, не нравилось, что их преследует какая-то черная машина.
Но когда, едва уже не у самой дачи, они свернули на улицу, а черный «опель» помчался дальше по своим делам, когда узнала саму улицу, а главное, увидела, какое вокруг безлюдье, — она даже порадовалась про себя, что Нюся, добрая душа, вызвалась поехать с ней. Без Нюси ей, пожалуй, было бы страшновато и неуютно — нигде не горел в окошках свет, не шел из труб дымок, не ходили по дорожкам дачники, да и вообще на снегу почти совсем не было человеческих следов — только собачьи да птичьи…
— Ну что, пойдем сначала эту экономку искать? — предложила Нюся.
Ознакомительная версия.
