— То уже не ново. Ты не первый. Оттого серед люда бытует, что сосед дороже и ближе родни. Это жизнью доказано.
— Рита, а вы учитесь иль работаете? — не выдержал художник.
— Ребенка ждем. Мужик ее в Чечне погиб. Контрактником нанялся, меня не спросившись. А дочка нынче — вдова! Вот родит дите, и чуть оно встанет на ноги, пошлю Ритку в институт, чтоб она не хуже старших была, при дипломе. А дитенка подмогну вырастить! Что делать, коль беда стужей в жизнь ворвалась? От ней никто не загородится и не сбежит, — смотрел, как изменилось выражение лица соседа. Любопытства не стало. Его сменило сочувствие. Горькие складки пролегли в уголках губ.
«Значит, знает цену потери. Помнит и свою утрату. Понимает горькое, что жизнь подкидывает в испытание. Вишь, какие шельмоватые глаза были. А как узнал, куда что делось? Перестал заглядывать на Ритку как на бабу. Вмиг остудило его», — подметил Тихон молча. Увидел, как дочь тихо прибирает со стола посуду, старается не встречаться взглядом с соседом, отворачивается, молчит.
— Тяжело терять. Особо самых близких нам людей. Их не забыть. Порою жить не хочется, когда память достает. Тут плохо в одиночку с нею бороться. Но надо крепиться. Хотя бы ради тех, кто скоро появится на свет. Их бы уберечь, — глянул на Ритку, та поспешила на кухню. — А знаете, Тихон, я тоже решил не сидеть без дела. И взялся рисовать нашу улицу. Картина будет называться «Окраина». В ней всякий дом своим лицом будет похож на судьбу хозяев. Непрестижная тема. Но мне — дорога.
— Я тоже каждую печку подгоняю под хозяев. Лицом и норовом. Вон Андрею камин выложил. Весь в наворотах. С башенками, часами, с баром. Он, когда нагревается, — петь начинает. А зеркало отражает игру огня-углей. И когда сидишь у того камина, кажется, что в замок попал, большой, просторный, какие у господ были раньше. Слушаю голос Огня, и душа радуется, добрую сказку оставил людям опосля себя. Да и Уля на меня не в обиде. Ее печка и печет, и лечит справно. А вот тебе и не знаю, какую дожить. Что сам себе выберешь. Ты, коль надумал, посмотри у соседей. Может, понравится у Петровича? А глядишь, та, селивановская, иль у одесситов. На этой улице чужие руки никому печей не ставили. Всюду сами управляемся. И ты приживайся. То не беда, что в прошлом твоем не все гладко было. Оно у каждого, коль копни, без синяков и шишек не обошлось. Горем всякая судьба мечена. На то мы живые люди. Случается, сбиваемся с пути. Жизнь, она как ночь. Не всякую тропу луна высветит. Больше на ощупь ходить довелось. Потому вся морда и коленки сбитые. А к старости и вовсе — душа всмятку. Больно. Тяжко, обидно и ничего не выправить, не изменить. А так хочется все заново начать, но уже с мозгами. Знаешь отчего? Оттого, что все мы только телом стареем. Душа остается прежней. И болит от ошибок. Не соглашается с ними. Но не воротишь время. Лишь иногда себя жаль становится. Зачем жил необдуманно? — вздохнул Тихон.
— Мне вроде и жалеть не о чем. Жил слишком правильно. Наверное, потому один остался. А доведись заново, даже изменить в ней было б нечего.
— Значит, скучно жил, — улыбнулся Тихон и продолжил: — Человек без ошибок, как верблюд без горбов. С той разницей, что у него они наружи, враз приметные, а у людей — внутрях спрятаны. Да и как живому не ошибиться? Я вон разве хотел остаться без жены? Так ить первая — померла, вторая — сбежала. Надо третью искать! Но и это, когда внука подращу! — глянул на Риту. — А что? Без бабы мужику тяжко. Нужна хозяйка в доме, опять же и в постели — грелка! И пила для шеи. Хоть и ругаем мы их последними словами, но ни один без них не обошелся.
— Нет! Для меня женщина не только хозяйка и грелка! Она муза! Роза под солнцем, радость для души. Разве можно относиться к ним иначе?
— От тебя когда-нибудь уходила баба? — спросил Тихон, прищурясь.
— Случалось! Но, значит, я иного не был достоин!
— А если нет вины? Коли пошла из-за денег? За стариком? Это тоже роза?
— В ошибках женщин виноваты мы! В любой! Мы вынуждаем их на подлость, измены. Потому что сами изменяли. Вот и получили тою же мерой. Что посеяли, то и собрали!
— Мы мужики! А когда баба уходит из семьи?
— Это ее право! Она сделала свой выбор! Женщина создание хрупкое, эмоциональное и впечатлительное. Ее не удержать ни силой, ни сытостью, ни подарками. За любовью она пойдет на смерть! Тем она сильнее нас!
— Дурак ты! Вся ихняя любовь — меж ног растет. От пакости — мохом взялась! У них про любовь один сказ — верх над мужиком держать, от самого начала до последнего вздоха.
— Неправда, отец! Не ври! — прозвенел порванной струной голос Ритки. Она плакала, отвернувшись к окну. Плечи дочери дрожали, словно в ознобе. Она была так похожа на одинокую девчонку-подростка, заблудившуюся в грозе.
Ритке живо вспомнилось свое. Та весенняя ночь с соловьиными бесшабашными трелями, запахами распускающейся сирени. И она вместе с Тимкой пошла к реке, покататься в лодке.
Как давно это было… С ним она училась в школе. Все годы, из класса в класс за одной партой. Никогда не дрались и не ругались. Тимка с самого первого дня защищал ее от всех. От одноклассников и учителей. От парней-старшеклассников. Никого не подпускал к Рите.
Как-то учитель физкультуры хотел заставить ее прыгать через козла. Ритка отказалась. Стыдилась назвать причину недомогания. Тимка вызвал учителя в коридор, объяснил. И девчонку отпустили с физкультуры. Ребята хотели поднять Тимку на смех. Тот дал хороший отпор. Все умолкли. И больше не решались подтрунивать.
Они любили друг друга давно. С самого первого класса. Ритка первой приметила огоньки в глазах мальчишки. И влюбилась сама. Его первым предложением, написанным неуверенной рукой, было признание в любви.
Именно из-за него она отказалась поехать с родителями в Варшаву и в Киев, да и в другие города, сославшись, что не хочет менять школу и учителей, оставалась в Москве с бабкой. Правда, родители особо не уговаривали и были рады тому отказу. Ритка скучала без Тимки в выходные дни. У него дома не было телефона, и он не мог ей звонить часто. Лишь иногда, если удавалось выскользнуть к автомату.
Они росли, переходя из класса в класс, все больше влюбляясь друг в друга, держась за руки, они не видели никого вокруг.
В ту весеннюю ночь повзрослевший мальчишка впервые сказал ей о своей любви не на тетрадке, не взглядом. Он назвал ее своею жизнью, сердцем и мечтой. Она знала, он никого не видит, кроме нее, и верила, что так будет всю жизнь. Она не сомневалась, что с Тимкой им никто не помешает. Ведь они все решили, ни на кого не надеясь. Но… Будто назло всему — все ополчились против них. И первые — родители.
— Не смей даже думать о нем! Кто он? Босяк! И мать его пропащая! Тебе нужен порядочный человек, а не шпана. Забудь его! И никогда о нем вслух не говори. Назвать его имя в нашей семье, все равно, что выругаться по-черному! — заявила мать. Отчим молча кивал головой, соглашаясь с каждым словом.
Ритка кричала, доказывала свое, ее попросту вывели в другую комнату и закрыли двери, чтобы не видеть и не слышать истерики.
— Ритка?! Это кто такая? Твоя одноклассница? Ну и что? Жениться тебе рано! На ноги встань. Я одного тебя едва кормлю. Двоих — не потяну. Вы станете работать? Да не смеши! И сюда ее не вздумай приводить. Самим места мало. Я больна, а ты дурью маешься! Таких Любовей в твоей жизни полно будет. Успокойся! Она — не последняя… — сказала мать Тимки.
Они хотели расписаться, но им не разрешили, указав на молодость, высмеяли:
— Ну, теперь прямо из роддома к нам пойдут. И тоже заявят, что всю неделю рядом лежали, в одну пеленку ссали! Идите гуляйте, рано вам о серьезной жизни говорить.
И лишь когда Ритка поняла, что беременна, сказала об этом Тимке, тот обрадовался и тут же пришел к ее родителям:
— Ты испортил нашу дочь и посмел сюда прийти? Ты кто такой? Кыш отсюда! — выгнала мать парня, а Ритке влепила пощечину.
Они увиделись через месяц. Тимка твердо решил уехать в Чечню.
— Всего на три месяца. Ты дождешься меня? — заглянул в глаза моляще.
— Нам надо самим доказать, всем, что у нас семья и разбить ее никто не сможет. Я вернусь. Мы купим квартиру и будем жить. Пойми, иначе не получается. Заработать на жратву можно. Но нам надо где-то жить, на чем-то спать, обуться и одеться. Даже двух зарплат — ни на что не хватит. Не обижайся… Я хочу все всерьез! Ведь ребенок! Я еще успею до его рождения сделать все, чтобы он был счастливым — наш малыш.
Она провожала Тимку поздним вечером. Он уезжал поездом. Как изменила его форма, короткая стрижка. Он выглядел совсем взрослым мужчиной. Вместе с Риткой Тимку провожала мать.
— Так это ты и есть его невеста?
— Она моя жена! — глухо поправил Тимка. Женщина удивленно оглядела обоих. Усмехнулась, поджав губы. И ответила:
— Если жена, зачем не отговорила от Чечни? С войны не все живыми возвращаются! Иль у тебя мужья каждую ночь меняются?
