— Маршрут мы проверили, — доложил Боцман, — в особенности точки, где папа будет выгружаться из папамобиля. Город хороший. Для снайпера. Я десяток мест прикинул, из которых выстрел в принципе возможен. Но повторяю, для снайпера. Пистолетный выстрел я исключаю практически. Не отвергаю бомбометание. Но в этом случае вероятность поражения цели, то есть папы, крайне невелика. Это может попробовать безумец, но не профессионал. Мое мнение: контролировать папу по всем маршрутам перемещений и невозможно, и бессмысленно.
— А мне кажется, — даже как-то обиженно вставил Борода, — что можно при желании стрельнуть и из пистолета. Мы должны всю дорогу следовать за кортежем, тогда, может, и напоремся на Деда.
— Дилетантов попрошу помолчать! — уже раздраженно прервал его Боцман. — Ты не видел, я видел. Стрельба из пистолета невозможна.
Я не успел сообщить ребятам о нашей с Доком разработке, как появился Артист. Он подлетел к нам как вихрь и сразу ухватил Бороду за грудки.
— Ты?! Ты?! — невнятно бормотал он. Намечалась, кажется, дуэль на любовной почве, причем участь Бороды, на мой взгляд, в этом случае была бы предрешена. Боцман, похоже, тоже пожалел художника, мы с ним одновременно, не сговариваясь, нежно прихватили Артиста за плечи. Нетренированный Борода с едва зажившей дыркой в левом боку был слишком уж недостойным противником для спецназовца, пусть даже крайне чем-то обиженного. Я взял на себя роль арбитра.
— В чем дело?
Но Артист, хоть и отлип от Бороды, даже не обратил на меня ни малейшего внимания. Он говорил, вернее, орал только Бороде:
— Это ты рассказал Светлане о Ларисе?!
— Господи, — облегченно вздохнул перепугавшийся было Борода. — Да нет же, конечно. Мне-то что? Я уж смирился...
— В чем дело, Семен?! — повторил я более решительно и непосредственно в ухо разъяренному Артисту.
Тот, кажется, начал приходить в себя.
— Свете кто-то рассказал, что я все это время живу у Ларисы...
— Но это ведь так оно и есть, — заметил Боцман.
— Мне эта шлюха ни на черта не нужна! Я же по вашему заданию, для дела у нее ошиваюсь!
Я хотел было заметить, что он, Артист, всегда умеет совмещать выполнение задания с насыщенной интимной жизнью, но решил не подливать масла в огонь.
— Нет, это не я, — тем временем уверенно и отчетливо говорил Борода. — Я все же предпочитаю играть по правилам. Ты лучше вот что скажи: Лариса ходила к ней в больницу?
— Не знаю, — раздраженно проворчал Артист. — Впрочем, кажется, ходила. Да, точно, ходила навестить.
— Вот и насвистела ей там о своих победах, — усмехнулся Борода. — Это в ее стиле. Это чтобы Света не мнила, что она привлекательней и обаятельней самой Ларисы. Сто процентов гарантии даю, что это ее работа.
— Сам-то небось только и рад! — все еще ярился Артист.
— Семен! — резко оборвал его Боцман, а я лишь сильнее стиснул ему плечо.
— Ладно, простите, ребята. — Артист так же легко, как и вспыхнул, пошел на примирение. — Я погорячился. Я не прав.
— Да мне-то что... — Борода пожал плечами, хотя, мне кажется, неожиданный разрыв Светы с Артистом был ему на руку и в действительности он был ему рад.
Однако любовные многоугольники внутри моей команды интересовали меня ровно постольку, поскольку могли помешать оперативной работе и временно (а я надеялся, что временно) повредить умственным и физическим способностям моих бойцов. С другой стороны, вся наша работа теперь сводилась к тому, чтобы поменьше светиться, но при этом не терять контроля над ситуацией. А для этого мне, Боцману и Бороде лучше всего было пересидеть проклятый визит на квартире у Резниченок, а Артисту, ничего не поделаешь, следовало продолжать самый тесный контакт с Ларисой. К такому приказу он отнесся резко отрицательно, заявил, что, дескать, видеть ее теперь не может и он за себя не отвечает. Словом, впервые я видел, чтобы такое творилось с нашим Артистом. Пора, пора бы юноше жениться, да и успокоиться. Но только разве ж такого женишь! В конце концов, ему пришлось смириться со своей участью и отправиться к Ларисе. А мне оставалось надеяться, что в какой-то степени она его утешит.
С точки, выбранной Бородой, подлет и посадка папского самолета были прекрасно видны. Толпа гудела. Нам было слышно, как папа появился из здания аэропорта, — это сопровождалось уже не гулом, а воем толпы. Наконец, папу загрузили в папамобиль и повезли в город. Я приказал Боцману и Бороде порознь возвращаться на нашу конспиративную квартиру, только Боцман по дороге должен был выполнить одно мое нетрудное поручение. А сам я не выдержал, решил хоть со стороны, но проследить за перемещением понтифика.
Я уже неплохо знал город. Я вырулил на улицы, не обремененные следованием кортежа, поймал тачку и двинул окольными путями к парку культуры, где папа, непосредственно по прибытии, должен был встретиться с западноукраинским духовенством. По моим прикидкам это, собственно, и было самое опасное место. К папе с приветствиями должны были подходить многочисленные делегации самого разного рода, как то: студенты, школьники, попы, руководители города и области, прочие. Если, допустим, Док успел затесаться в делегацию поповскую, то почему бы и Деду не втереться в какую-нибудь делегацию старческую.
Площади в парке были подготовлены наспех, не то что, скажем, на ипподроме. На ипподроме для паломников устроены своего рода загоны, там должны дежурить и менты, и даже врачи, об армии распорядителей нечего и говорить. Да к тому же для того, чтобы попасть в загон, нужно пройти металлоконтроль. В парке же подойти чуть не вплотную к папе мог любой достаточно наглый желающий. Я, например, протиснулся довольно-таки близко. Из ТТ, положим, стрельнуть было бы трудновато, но, скажем, из «стечкина» можно было бы и удачу попытать.
Первым, разумеется, приветствовало папу духовенство. Ксендзов хватало. С речью выступил только один, говорил по-украински в микрофон и, к счастью, довольно кратко. Потом уж все священники подходили к папе индивидуально, благословлялись и говорили ему каждый по паре слов в обстановке, так сказать, интимной. Какой-то кардинал строго следил, чтобы верующие не слишком грузили престарелого понтифика. Впрочем, один какой-то ксендз в рясе задержался дольше других. Папа сам спросил его о чем-то, и тот ответил. Папа спросил еще, и тот ответил снова, несмотря на строгие брови кардинала. Когда наконец ксендз, получив сверх отпускаемой нормы второе благословение, отошел, я с изумлением узнал в нем Дока. О чем и на каком языке Док мог так относительно долго беседовать с папой римским, было для меня неразрешимой загадкой. Я изумился, но и успокоился: Док внедряется в ближайшее окружение папы. Уж если он проделал это, то вполне можно надеяться, что он выполнит и оставшуюся часть своей миссии.
Потом какие-то студенты распевали религиозные гимны, школьники что-то дарили, чиновники преподавали народной массе уроки грубейшего подхалимажа. К счастью, никакой стариковской делегации на папу не наслали.
Потом понтифика снова погрузили в его стеклянный колесный саркофаг и плавно повезли в бывшие патриаршие палаты. Там я тоже оказался на пару минут раньше кортежа. Вообще-то Деда мы здесь не ждали, но все же я предпочитал смотреть в оба. Все прошло спокойно. Док, кажется, уже числился как лицо, особо приближенное к понтифику, даже бдительный злой кардинал смотрел на него почти дружески. Док не развлекал больше святейшего отца занимательными беседами, но терся в непосредственной близости. Впрочем, он не нагличал, держался скромно, выглядел как подчиненный, отличенный начальством, но в то же время знающий свое место. Папа помахал рукой, покачал посохом, и его увезли в палаты. Вроде бы на сегодня больше мероприятий не намечалось, и я отправился домой. Боцман уже был там, уже вернулся.
— Как? — спросил я его.
— Порядок.
Я взял Бороду и потащил его на улицу. Там, дойдя до ближайшего киоска «Торгпресс» (вроде нашей бывшей «Союзпечати») и приобретя телефонную карту, мы отправились на поиски удобно расположенного таксофона.
— Сейчас позвонишь в милицию, — сказал я Бороде, едва мы увидели одиноко стоящую телефонную будку, — и сообщишь, что в здании ЦУМа заложена бомба.
— Какого именно, у нас их два?
Это был хороший вопрос. Боцман был проинструктирован заложить невключенную бомбу в ЦУМе. Он это сделал. Но какой именно ЦУМ попался ему раньше, я не знал.
— В обоих, — ответил я Бороде после некоторого раздумья. — Пусть побегают. Будешь смотреть на часы во время разговора. Тридцать секунд — и вешаешь трубку. Есть платок?
— Зачем?
— Руку обернуть.
— Найдется.
Борода набрал 02 и прогнусавил на местном диалекте нечто, на мой взгляд, совершенно невразумительное. И тридцати секунд не понадобилось ему, пятнадцатью обошелся. Наконец, он бросил трубку, и мы поспешили скрыться в переулках подальше от засвеченного автомата.
