— Мало, братан, — огорчились пацаны. — На пузырь не хватит. Да не сомневайся, отдадим. Сяку знаешь?
— Вы при нем, что ли?
— Ну да… Ну не совсем… Ну типа того… Дай еще полтинник, не жлобись.
— Для Сяки ничего не жалко, — уверил Петрозванов. — Извините, хлопцы, сам сегодня на мели. Вот все, что есть… — отлил из горсти в горсть серебра, сокрушенно развел руками.
Пацаны переглянулись.
— Соточку примешь?
— Нет, — отказался старлей. — Кроме пива, организм ничего не принимает.
Сопляки удивились искренне.
— Надо же, а с виду впитой.
— Был когда-то, — пригорюнился Петрозванов. — Внутренности все отбиты ментовскими сапогами.
Пацаны посуровели, придвинулись ближе. Завязывался хороший разговор, который мог вылиться в приятное знакомство, но судьба распорядилась иначе. В дверях заведения обозначились двое мужиков, и тем же верхним чутьем он сразу определил, что по его душу. Рослые, поджарые, в строгих костюмах и при галстуках, похожие на близнецов. По тому, как рассеянными взглядами сфотографировали публику и какой обманчиво расслабленной походкой пересекли зал, направляясь к стойке бара, Петрозванов опознал и другое: коллеги, скорее всего, из каких-нибудь смежных спецслужб. Но не бандиты. У тех совсем иная повадка, показушно агрессивная, а у этих осторожная, волчья. Уселись перед барменом Володей, но ничего заказывать не стали, пошушукались, и один, лет тридцати и по званию, похоже, повыше Сергея, слез с «вертушки» и прямиком почапал к Петрозванову. Подошел, сухо произнес, не глядя в глаза:
— Потолковать надо, земеля.
— О чем, друг?
— Не здесь же.
— А где?
— Давай выйдем на двор.
Встретились все же глазами, и Петрозванов не увидел ничего, кроме скуки, в желудевых зрачках незнакомца. Понятно, человек при исполнении. Сергей не почуял опасности. Это была его первая и самая главная, роковая ошибка. Не почувствовал опасности ни умом, ни сердцем.
— Хоть намекни, о чем базар?
— А то не догадываешься? О твоем дружке, о чем еще?..
Пацаны притихли и выглядели как щенки, застигнутые врасплох матерым хищником. Только что волоски на макушке не встали дыбом.
Петрозванов с сожалением отставил недопитую кружку, на треть там еще было.
— Ладно, если надо… Почему не выйти?
На дворе парило. В ноздрях першило от надвигающегося дождя. Улица хорошо освещена. Петрозванов вышел первый, посланцы следом. Остановились, закурили все трое. Прикурили от зажигалки Сергея.
— Туда пойдем, — указал один на котельную в глубине дворика.
Петрозванов знал, что на дверях котельной пудовый замок. Поинтересовался:
— За лоха держите, парни?
— Там человечек ждет, он все объяснит.
— Что за человечек?
— Какая разница? Про твоего дружка сведения имеет. Если тебе, конечно, важно.
Собеседник цедил слова лениво, без всякой эмоциональной окраски, и Сергей окончательно утвердился: свои, коллеги, сыск. И загоняют ни кого-нибудь другого, а его самого. Их двое, и если, допустим, в котельной третий, ничего, посильно. В любом случае у Петрозванова не осталось выбора. Приманка солидная, поневоле потянешься. Он пошел за ними, и это была его вторая ошибка, вытекающая из первой. Тут уж ничего не попишешь. Он должен услышать, что им известно про Сидоркина.
Замок висел на двери, но декоративно. Один из сопровождающих снял его без ключа, разведя дужки. Внутри, в душном помещении, на три четверти загроможденном трубами и котлами, горело электричество. В дальнем углу за щербатым столом, накрытым клеенкой, сидел пожилой мужчина с седой бородкой клинышком и забавным хохолком на узкой тыковке. В облике этого человека не было ничего угрожающего, он был скорее клерком, чем громилой, если бы не гримаса отвращения, прилипшая к нижней губе. Эта неприятная гримаса как бы сообщала любому, встретившему его взгляд: "Ну что, засранец, вот тебе и кобздец! Не отвертишься, падаль!"
В котельной он был не один: с ящиков у стены поднялся детина монголоидного типа, ростом под потолок, с разворотом плеч, как у трактора, и это было уже серьезно. У детины на лбу было написано, что он веников не вяжет, и усомниться в этом мог кто угодно, но не Петрозванов, который понимал толк в мужской силе. Сзади проскрежетал засов, и сопровождающий подтолкнул его вперед, довольно грубо. Но это уже не имело значения. Сергей понял, что влип основательно и что в такой обстановке кто первый начнет, тот и кончит. Охранник словно прочитал его мысли и, чтобы не оставлять иллюзий, обхватил за туловище и необыкновенно ловко извлек пистолет из подмышечной кобуры. И вторично подтолкнул, так что он оказался в двух шагах от стола.
— Не врубаюсь, — обиделся Петрозванов. — Что за комедию вы затеяли, господа? Вроде культурные люди с виду.
— Сейчас узнаешь, какие мы культурные. — В улыбке бородатый обнажил десны, отчего гримаса отвращения превратилась в какой-то скорбный свиток прегрешений человеческих: ничего подобного Сергею видеть не доводилось. — Значит, так, старлей. Шутки в сторону. От тебя требуется только небольшая информация. Выкладывай, где прячется твой баклан, и расстаемся по-доброму. Или… Ну, сам знаешь, как это бывает.
Петрозванов, совершив все мыслимые и немыслимые ошибки, вдруг теперь ощутил ледяное спокойствие.
— Интересное кино, — сказал он. — Это вы обещали сказать, где он. Если, конечно, мы говорим об одном и том же человеке.
— Об одном, об одном… О твоем майоре. Все-таки ты не совсем в теме, старлей. Повторяю. Сдай Сидоркина — и разойдемся. Другого выхода у тебя нет. Очень важные люди заинтересованы. Их нельзя кидать. Они не поймут.
— Зачем важным людям Сидоркин? Он обыкновенный опер, такой же, как я. Мелкая сошка.
— Вот это не твоего ума дело, опер.
Петрозванов тянул время, косясь на монгола. Этот, безусловно, самый опасный. Но и те двое, сзади, тоже не подарок. Ситуация совершенно проигрышная, а виноватых нет.
— Сейчас ничем не могу помочь, — Петрозванов незаметно сдвинулся с места, — но при взаимном уважении можем договориться. На определенных условиях…
Он не успел договорить и не успел поставить блок. Непонятно, какой знак подал бородач, но на затылок обрушилась будто чугунная гиря и монгол одновременно засветил каблуком в пах. Счет пошел на мгновения, и Петрозванов постарался использовать их с толком, пока не вырубился. Он сделал то, чего они не ждали. Не повернулся назад и не напал на монгола, а обрушился грудью на стол, ухватил бородатого за уши и едва не вывернул башку из грудной клетки, но ему не дали довести прием до победного конца. Показалось, на мгновение вознесся в воздух, воспарил и тут же растянулся на полу, расплющенный стопудовой плитой.
Когда очнулся, обнаружил себя сидящим у стены со спеленатыми руками и ногами. По всей видимости, времени прошло немного: бородач еще жалобно скулил, пытаясь вытянуть шею. Теперь он выглядел безмерно опечаленным чем-то. Монгол массажировал ему позвоночник, а один из бойцов с сосредоточенным видом наполнял шприц из белого пузырька.
— Эй! — позвал Петрозванов, радуясь, что язык повинуется. — Мы так не договаривались. Вы что, хлопцы, чокнутые, что ли?
Бородач зафиксировал, на нем удрученный взгляд:
— Все, старлей, доигрался. Теперь тебя никто не спасет. Пожалеешь, что родился. Давай, Митяй, коли.
— Слушаюсь, босс. — Боец подступил к нему со шприцем, задрал рукав.
— Сыворотка правды? — уважительно уточнил Петрозванов.
— Она самая, — ответил бородач, — Сейчас распоешься как миленький.
С первого раза фельдшер в вену не попал и со второго тоже. Петрозванов делал неуловимые перекатывающие движения кистью. Тот позвал товарища на помощь. — Закрепи руку. Озорует, сволочь.
— Зря лекарство переводите, — прогудел Петрозванов. — Если бы я чего знал, и так бы сказал.
— Для всех было бы лучше, — заметил бородач. Следующие слова Петрозванов услышал уже через блаженную одурь наркотика. Горячая волна, словно огненный ток, прокатилась по телу, сердце гулко забилось, мозг зажил самостоятельной веселой жизнью. В «Варане» проводили тренировки на противостояние подобным препаратам, но теоретические. Практическим приемам его учил Сидоркин, который знал много полезных вещей неизвестно откуда. Первым делом следовало сосредоточить сознание на каком-то конкретном образе, ухватиться за него, как за дерево, и не отпускать, пока не иссякнет воздействие наркотической волны. Он не придумал ничего лучше, как вызвать в воображении снежно-белые груди прекрасной Элины, к которой нынче собирался попасть, и приникнуть к ним губами. Образ удался впечатляющим и ярким: мужское естество отреагировало мгновенной судорогой. На губы слетела мечтательная улыбка.
— Поплыл, стервец, — произнес голос над ним. — Можно приступать, босс.
