Сделав таким образом вид, что его нет дома, Адреналин бросился в угол, поднял половицу и извлек из тайника свой арсенал: старенький, безотказный, отлично пристрелянный "вальтер", запасную обойму к нему и ручную гранату – к сожалению, только одну и притом непроверенную, потому что как ее проверишь? Запал вроде на месте, а сработает или нет, одному богу известно...
Арсеналом своим Адреналин обзавелся давно, еще по осени, после визита к бабе Мане любящего внука. Не внука он, конечно, боялся, и не приятелей его, просто тот случай напомнил ему, что Пригорок – не край света и не обратная сторона Луны и что до Москвы отсюда, в общем-то, рукой подать. А там, в Москве, куча народу, жаждущего пообщаться с Адреналином накоротке, в неформальной обстановке, и голыми руками от них от всех, пожалуй, не отобьешься.
В печке шипели забытые макароны, серый дым копился под потолком, спрессовывался в плотную подушку, понемногу опускался вниз и частично вытягивался в открытую форточку. Лучи фар снаружи мазнули по обледеневшим оконным стеклам, захрустел под тяжелыми колесами снег, двигатели поклокотали немного на холостом ходу и смолкли, и вместе с ними смолкла дребезжавшая и лязгавшая в салонах музыка. Адреналин посмотрел в окно, но не увидел ничего, кроме искаженных ледяными наростами тусклых габаритных огней. Тогда он выглянул в форточку и увидел на улице два джипа – приземистый угловатый черный "черкан" и огромную белую "тойоту". А прямо посреди двора, на виду у всего света, торчал его "Запорожец", и две свеженьких, недавно проложенных колеи вели к нему с улицы. Так стоило ли выключать свет, гасить печку, дым глотать и корчить из себя подпольщика? Ах ты незадача!
Адреналин отскочил от окна, бросился в сени и пинком распахнул входную дверь. Дверцы обоих джипов тоже распахнулись, как по команде, и тогда Адреналин вырвал чеку и метнул свою единственную гранату. Нападение было для него единственным приемлемым способом защиты – и вообще, и особенно в данном случае. За домом на три километра в любую сторону лежало ровное, пустое, слегка всхолмленное поле. Убегать по нему пешком, по колено в снегу, от двух набитых вооруженными людьми джипов – дело хлопотное и совершенно безнадежное. И у бабы Мани в подполе не спрячешься, потому что эти ребята шутить не станут.
Граната не подвела, шарахнула как положено, яркой вспышкой и оглушительным хлопком разорвав ночь. "Черкан" тяжело подпрыгнул, подброшенный снизу взрывом, и еще тяжелее опустился в облаке дыма и снега, кривобоко просев на изорванных в клочья шинах. Под днищем у него что-то лениво и дымно горело, и кто-то кричал, катаясь по снегу, выл дурным, нечеловеческим голосом, конвульсивно бил ногами и прижимал руки к распоротому осколком животу.
Адреналин трижды выстрелил из пистолета – не торопясь, прицельно, как в тире, – и еще один человек обхватил руками простреленную голову и мягко повалился в снег.
Потом ударили автоматы – не то два, не то сразу три. Пули хлестнули по черным бревнам сруба, оставляя на них светлые отметины, полетели щепки, гнилая деревянная труха. Длинная щепка оцарапала Адреналину лоб, пуля рванула его за полу куртки, как разрезвившийся щенок ротвейлера. Он нырнул в дымную темноту сеней и оттуда послал во двор еще одну пулю – наугад, просто чтобы не расслаблялись.
В комнате он снова бросился к окну, но окно взорвалось ему навстречу брызгами стекла. Свинцовый град пробарабанил по печке, сбивая с нее штукатурку и разбрасывая во все стороны колючие обломки кирпичей. Одна пуля ударила в заслонку, и та отозвалась протяжным похоронным звоном. Адреналин метнулся к стене, распластался по ней, издал жалобный предсмертный крик и ногой перевернул лавку, на которой стояло ведро.
Во дворе пальнули еще пару раз и затихли. Дивясь человеческой тупости и легковерию, Адреналин высунулся в разбитое окно, аккуратно прицелился и точным выстрелом отправил еще одного из своих гостей прогуляться – посмотреть, существует ли загробная жизнь, и если да, то попытаться крутить свой лохотрон там.
Стоявшие во весь рост по всему двору темные фигуры стремительно нырнули вниз, присели, распластались, и второй выстрел Адреналина не достиг цели. В ответ со двора ударило огнем и грохотом, оконную раму расщепило, распахнуло, а потом и вовсе снесло к чертям, и Адреналин почувствовал тупую боль, от которой разом онемела левая рука.
Он резко захохотал, как делал всегда, получая по зубам, и выбежал в соседнюю, заднюю комнату. Псих или не псих, а самоубийцей он не был. При таком перевесе противника сопротивление как раз и было самоубийством. Оставалось только бегство – огородами, полем... Догонят? Очень может быть. А если не догонят?
Он вскочил на кровать, пинком вывалил наружу открывавшуюся внутрь оконную раму и, сжимая в здоровой руке пистолет, вывалился следом за ней в утыканный осколками стекла высокий сугроб под окном. Левой руки он по-прежнему не чувствовал, зато ощущал, что от плеча до самой кисти течет и капает в снег что-то густое и горячее.
Приземляясь, он припал на одно колено, очень неловко напоровшись при этом на большой осколок стекла. Осколок пробил штанину и воткнулся в коленную чашечку, как кривой кинжал, сильно скрежетнув по кости. Адреналин зашипел, вырвал осколок из раны и, прихрамывая, бросился через двор по утоптанной тропинке к сараям, к нужнику, к зарослям бурьяна, к заснеженному полю, за которым очень далеко стоял невидимый отсюда спасительный лес.
Но противники его, при всей их неповоротливости, тоже были не лыком шиты. Устраивать облавы на человека им было не впервой, и, не успел еще Адреналин дохромать до середины огорода, как навстречу ему, отделившись от темной кособокой громады сарая, шагнули двое, заранее высланные наперехват.
Это был шах и мат, и любой приличный игрок на месте Адреналина признал бы это сразу и с достоинством положил бы своего короля на доску поперек клетки. Но Адреналин уже полгода назад решил для себя, что приличных игроков на свете не бывает. Игроки – да, бывают, он и сам был игрок, а что такое игрок приличный, Адреналин не понимал. Если ты играешь, то играешь до конца, до полной победы или не менее полного уничтожения.
Не замедляя бега и ни на йоту не меняя курса, который должен был привести его прямиком к двум зловещим фигурам, Адреналин вскинул руку, дико завопил и открыл по противнику беглый огонь. Бах, бах! Бах...
Щелк!
Тактика была избрана верная, противник смешался, дрогнул, а один и вовсе завалился в сугроб, клокоча кровью в пробитом легком, но вот патроны следовало бы считать и заранее сменить в пистолете обойму.
Менять обойму теперь было некогда, да и не получилось бы это на бегу, с выведенной из строя левой рукой, и Адреналин, по-прежнему держа перед собой в вытянутой руке разряженный "вальтер", наддал из последних сил и пулей устремился на оставшегося в живых противника.
И тот, ничего не поняв, перепугавшись почти до обморока, замешкался, отступил, а потом и вовсе отлетел в сторону, когда Адреналин с ходу толкнул его в грудь всем своим петушиным весом. Но когда Адреналин, хромая и увязая в глубоком снегу, так и не выстрелив, пробежал мимо, опрокинутый в сугроб боец спохватился, вскинул облепленный снегом автомат и дал длинную, почти во весь рожок, очередь.
Стрелял он из старого, доброго, уже давно снятого с вооружения штурмового АК, с очень небольшого расстояния и, конечно же, промахнуться просто не мог. Адреналина выгнуло дугой, чуть ли не оторвало от земли и швырнуло вперед, на дощатую стенку изрешеченного пулями сортира. С глухим стуком ударившись о занозистые серые доски, Адреналин отскочил от них, как мячик, и опрокинулся навзничь, широко разбросав руки. Пустой "вальтер" выскользнул из его ладони и беззвучно канул в сугроб.
Удачливый стрелок медленно поднялся из снега и, шатаясь, подошел к Адреналину.
– Попал, морда, – хрипя и булькая, сказал ему Адреналин. – Обойма... Опять увлекся, блин.
Облепленный снегом комариный хобот автомата слегка приподнялся, описал короткую полуокружность, словно выбирая, куда бы ужалить, и коротко плюнул огнем. Эхо выстрела отголосками прокатилось по заснеженной, притихшей, будто вымершей деревне. Тело Адреналина в последний раз выгнулось дугой, заскребло ногами, но простреленная голова осталась лежать неподвижно, как будто пуля намертво пригвоздила ее к мерзлой земле. Потом тело обмякло и мягко, словно нехотя, распласталось в снегу. Боец опустил автомат и громко, на всю деревню, высморкался в два пальца.
Тут подбежали остальные – рослые, крупные, пыхтящие после пробежки, взбудораженные, – остановились возле тела, и один из них, присев и светя зажигалкой, склонился над убитым.
– Он? – спросил кто-то.
– А хрен его разберет! – раздраженно откликнулся тот, что проводил опознание. – Колян ему все рыло из автомата разворотил. Не голова, а салат оливье. Его теперь мать родная не узнает.
