Червонец, мечтательно прикрыв глаза, потянулся рукой к деньгам. Коснулся кончиками пальцев шершавых бумажек, перехваченных банковской лентой.
"А потом – забыть. Забыть, каким путем они попали ко мне. Деньги, на них всегда кровь, за ними: по одну сторону – смерть, по другую – райское блаженство. За любыми деньгами, пусть они даже новенькие, только что отпечатанные. Они как женщина, которая уверяет тебя, что – только с тобой, с тобой одним, а на самом деле, страшно подумать, сколько мужиков перебывало с ней, перебывало в ней, и каждый развлекался, как ему хотелось, ты ее уже ничем не удивишь. И ты знаешь об этом, но стараешься не думать о твоих предшественниках, кому хочется пить из грязной рюмки?
Можно помыть, а можно, и уверить себя, что она чистая. Сколько лет может быть женщине, с которой ты. Червонец, ляжешь в постель? Максимум сорок. Хотя – нет, помнишь, как ты пьяный переспал с пятидесятилетней? Вернее, она сказала, что ей пятьдесят. А сколько уже лет существуют деньги, сколько прошло с тех пор, как их придумали? Побольше будет, чем пятьдесят! И ничего, пользуемся ими".
Во всей загородной резиденции Червонца оставалось теперь только трое охранников, можно было бы привлечь и новых людей, но главарь бандитов справедливо решил, что не стоит отходить от однажды налаженной и устоявшейся традиции – только самые проверенные, самые близкие, могут находиться рядом. Не следует посвящать в подробности лишних людей. Тем более тех, в ком он не мог быть уверенным до конца. Для того, что бы вывезти Андрея Рублева в нужное место и прикончить его, достаточно и тех, которые были в наличии.
Комбат подобрался к самому забору, осмотрелся. Насколько он смог понять, никакой сигнализации на нем не стояло. Телекамеры он бы заметил сразу, даже если бы их тщательно маскировали. Тем более, видны были бы фотоэлементы и тонкие лучи, направленные на них.
«Хотя, – решил Борис Рублев, – система сигнализации может быть уж очень хитроумной, но выбора у меня не осталось, время поджимает, придется рисковать, но на этот раз только собственной головой».
Деревья возле самого забора Червонец распорядился спилить, и чтобы попасть поближе к дому, оставался только один путь, попытаться вскарабкаться на гладкую высокую стену, сложенную из красного кирпича. Любовь к показному богатству, хотя, кому было показывать в лесу все красоты резиденции, подвела Червонца и тут. Возведи он ограду из железобетона, то чтобы преодолеть ее, потребовалось бы значительно больше времени.
Комбат никогда не действовал на «авось».
Еще стоя внизу он разглядел в призрачном ночном свете поблескивание острых стеклянных осколков на верху стены. Борис Рублев снял куртку и закинул ее на верх ограды, точно так же поступают солдаты, готовясь преодолеть проволочные заграждения, забрасывая их шинелями. Комбат легко, несмотря н весь свой солидный вес, подпрыгнул и повис, зацепившись передними фалангами пальцев за край забора, затем, выискивая небольшие уступы в кирпичной кладке, вскарабкался на него и тут же залег, распластавшись поверху.
Он пролежал так секунд тридцать, и только когда убедился, что его маневр остался незамеченным, рискнул осмотреться, чуть приподняв голову. Даже если бы кто-нибудь из охраны глянул теперь на него, то не заподозрил бы ничего особенного – силуэт комбата надежно сливался с черным фоном густого леса.
«Домик, конечно солидный, настолько солидный, что никто не станет держать в нем пленника, разве что, в подвале, – подумал Рублев, – или в гараже».
Но гараж никем не охранялся, дом – снаружи – тоже.
Борис Иванович перевел взгляд на неприглядный сарай в самом дальнем углу участка, сперва ему показалось, что и там никого нет, но он в своей практике привык не доверять первому, мимолетному впечатлению, знал, если кто-то хочет остаться незамеченным, то постарается сделать это по возможности основательно.
«Ну же, – проговорил про себя комбат, – играть в прятки занятие, разумеется, увлекательное… Но кто-то же вытоптал траву возле сарая, хотя в других местах она растет почем зря. Посмотрим, у кого больше терпения…»
Несколько минут прошло в напряженном ожидании. Борис Рублев не спешил выдать свое присутствие. Он лежал на неровно залитом бетоном заборе, чувствуя, как острые осколки стекла впиваются в тело. И вот, наконец, его упорство было вознаграждено. За углом сарая блеснул свет – короткая вспышка. Теперь уже все внимание комбата было приковано именно к этой точке в пространстве.
«Так и есть, – усмехнулся Рублев, – о вреде курения говорят и пишут не зря…»
Из-за угла медленно плыл тонкой струйкой дым, и когда человек, стоявший там, затягивался сигаретой, еле заметные сполохи плясали по тронутой осенней желтизной листве. Если бы комбат не знал, куда именно нужно смотреть, он бы ни за что не заприметил бы теперь ни дым, ни спрятанный от него огонек. Рублев, стараясь не подниматься, повернулся на бок и соскользнул с забора, мягко опустившись на кучу прелой, еще прошлогодней листвы.
Комбат перебежал от одной группки кустов к другой, теперь он уже мог разглядеть, своего будущего противника. На пластиковой скамейке сидел довольно крепко сбитый парень в потертой кожанке, из под которой виднелась расстегнутая кобура пистолета. Рукоять оружия отливала матовым блеском. Парень держал в правой руке недавно прикуренную сигарету и по всей видимости жалел лишь об одном – о том, что хороший табак быстро тлеет. Охраняя сарай с пленником он чувствовал, что время остановилось, еще два долгих часа предстояло ему ожидать смены.
Борис Рублев, пригнувшись, перебежал поближе к сараю, теперь он рисковал куда больше, за его спиной оставался дом и, начнись заваруха, он оказался бы между двух огней. Его от охранника отделяло еще метров двенадцать – одним рывком не преодолеть, а ближе не подберешься – открытое пространство. Комбат опустил руку в траву, поискал там и подковырнул вросший в землю камешек, за ним – второй. Он дождался, когда охранник в очередной раз с блеском блаженства в глазах затянется, и бросил первый камешек в соседний куст. Качнулись ветки, шорох заставил парня напрячься.
Некоторое время он подозрительно смотрел на куст, из-за которого до него долетел шум, затем, не глядя на кобуру, достал пистолет и снял его с предохранителя, поднялся, растоптал окурок и двинулся вперед.
"Плетешься, словно вошь беременная, – нервничал Рублев, – знаю, что тебе страшно, но нельзя же быть таким осторожным, как ты.
Если страх у тебя соседствует с осторожностью, считай, что ты пропал…"
Когда охранник оказался на полпути к кусту, который внушал ему подозрения, комбат бросил второй камешек – точно в скамейку.
Резкий звук подействовал на парня, как удар электрического тока – он почти мгновенно повернулся всем телом. Теперь он стоял спиной к комбату, всего в шести шагах от его укрытия. Ствол пистолета нервно дергался.
Рублев успел преодолеть чуть больше половины дистанции, прежде чем охранник развернулся. Даже если бы парень успел выстрелить, пуля бы комбата не зацепила. Высоко подпрыгнув, Рублев сверху обрушился на противника, мгновенно сбив его с ног. Но тот держался за пистолет крепче, чем утопающий за соломинку.
Комбат был крепче, чем, лежавший под ним охранник, но он не мог позволить себе лишнего шума, ни крика, ни выстрела. Одной рукой Рублев сдавил горло охранника так, что тот только хрипел, второй же пытался завладеть оружием.
Сухо щелкнул спусковой крючок.
"Так и есть, он не успел дослать патрон в патронник, – с облегчением подумал комбат, с хрустом переламывая запястье – пистолет выпал из ослабевших пальцев.
Один удар в челюсть, второй – ребром ладони по шее.
Парень дернулся и замер. Комбат медленно поднялся и отряхнул джинсы от налипшей на них, влажной от ночной росы травы. Затем так же неспешно оттащил тело охранника в кусты.
Все так же ровно горел свет в доме, никто не заметил произошедшего возле сарая.
Рублев вытащил из-за пояса у не подававшего признаков жизни охранника фонарик и, подобравшись к сараю, посветил вовнутрь, сперва тонкий луч света скользнул по составленным одна на одну бочкам, затем – по мешкам с цементом, и вдруг из темноты возникло перекошенное страхом лицо его брата – Андрея. Рублев-младший щурился, пытаясь разглядеть, кто же держит в руке фонарик, кому понадобилось светить. Комбат направил луч света на свое лицо и приложил палец к губам.
Щелкнула кнопка, фонарик погас.
Андрей прижался лицом к стеклу, боясь, что внезапно возникшее видение, окажется плодом его фантазии. Он боялся упустить из поля зрения еле различимую в темноте фигуру грузного мужчины. Единственное, о чем он помнил сейчас, – нужно хранить молчание, ведь так приказал ему Борис. Комбат взялся руками за решетку, прикрывавшую окно и, заскрежетав от натуги зубами, потянул ее на себя.
