После завтрака Сергей устроил оперативку-пятиминутку. Почему-то серьезней всех отнесся к услышанному Док.
— Всегда разумнее исходить из худшего, — сказал он. — Так что вариант случайных совпадений лучше сразу отбросить.
— Подождите, — вдруг поднял руку Артист. — Подождите, подождите… Все с недоумением уставились на него. А Семен, быстро оглядев всех, вдруг поднес палец к губам. Отбежал к «джипу», достал из бардачка измятую вчерашнюю программку гонок на выживание и капиллярную ручку. Вернувшись к товарищам, которые все так же молча непонимающе смотрели на него, он быстро написал своим мелким четким почерком на обороте программки:
«Как ты вообще оказался на гонках?»
И, показав написанное остальным, протянул программку и ручку Боцману. Тот пожал плечами и написал рядом:
"Позвонил один малый вроде нас, тоже спецназовец. Пригласил покататься.
Обещали штуку за выступление. Почему нет?"
Артист прочитал и кивнул. А после задал очередной письменный вопрос:
«Кто знал, что все мы будем на гонках?»
«Только я да Муха», — коряво вывел Боцман. Подумал и приписал рядом: «Больше никто».
«А костюм этот белый — твой?» — быстро написал Артист.
«Призовой, — ответил Боцман. — Тоже там дали. Все победители такие получают».
Артист усмехнулся и тихо сказал вслух:
— А коли так, извини, Митя, не взыщи… А ну-ка встань да повернись… Так-так-так… Боцман растерянно поднялся.
— Небольшая интимная сцена, — чуть слышным шепотом пояснил Артист.Зайдем-ка, брат Митя, в кустики… И ты, Док, не в службу, а в дружбу — помоги мне.
Они зашли втроем в чащу, где их наверняка не могли увидеть издали, и Артист с Перегудовым методично и кропотливо принялись обследовать великолепный белоснежный адидасовский костюм, в котором Боцман явственно смахивал на матерого северного медведя. Процедура происходила в полной тишине.
Легкая куртка костюма была на «молниях», на «молниях» были и карманы.
Неожиданно внимание Артиста привлекли замочки этих «молний». На их поводках болтались удлиненные металлические висюльки.
Артист присмотрелся к одной из них, сравнил с другими.
— Отличный у тебя костюмчик, — вдруг заметил Артист, — удобный. Думаю, ба-альших денег стоит. — И он показал висюльку Доку.
Боцман ошалело раскрыл рот.
— А ты думал! — серьезно заметил Перегудов. Он приблизил серебристую висюльку к глазам, сильными пальцами хирурга чуть повернул блестящую головку против часовой стрелки. Она вдруг подалась и легко свинтилась, обнажив крохотное электронное устройство.
— Вуаля! Как говорили древние — бойтесь данайцев, приносящих яйцев.
— Вот-вот, — шепнул Артист, — замечательный прикид. Да только ради него одного стоило шишки набивать. А, Боцман?
Док аккуратно вновь собрал хитрую висюльку и вернул в прежнее состояние.
Так же обследовал остальные. Все они оказались подлыми «жучками». А один обнаружился даже на короткой «молнии» заднего брючного кармана.
— Ну это я уж и не знаю, какие звуки транслировать… — заметил Артист.
Все трое усмехнулись и вернулись на прежнее место.
«Все четко, — написал Артист на программке и кинул на траву, чтобы каждый мог прочесть. — Прослушка. Высший класс. Американская или итальянская».
— Ладно, парни, — сказал Боцман. — Коли так, вы тут сидите, толкуйте, а я пойду маленько пошляюсь, обследую окрестности.
Пастухов одобрительно кивнул.
Боцман вытащил из «джипа» маленький кассетный магнитофончик с приемником и, выкрутив на полную громкость забойную музыку и разухабистые голоса бойких ведущих радиостанции «Максимум», неспешно побрел к берегу речки, унося на себе «дары» неведомых данайцев.
Когда Хохлов удалился на приличное расстояние и его ослепительный силуэт замаячил в лучах солнца лишь ярким белым пятнышком среди зеленой травы, Док сказал:
— То-то я все гадал: с чего бы это у меня на прошлой неделе дома телефончик растренькался? Стало быть, «ушки» вешали.
— И у меня… — кивнул Артист.
— И у нас с матерью тоже, — добавил Муха.
— Ясно! Какие будут соображения у честной компании? — обвел их глазами Перегудов.
— Чего тут соображать? — сказал Пастух. — И козе понятно — нас снова взяли в оборот.
— Как думаешь, откуда ноги растут? — спросил Артист.
— Откуда всегда… — мрачно прищурился Пастух. — Кому-то позарез потребовалось собрать нас всех в одном месте. Что им, как видите, удалось. За вычетом Кольки-симулянта. Видно, не достали тебя, Трубач, в твоей палате номер шесть. Не сыскали.
— Или… списали за ненадобностью по болезни как отработанный материал,заметил Перегудов. — Да, Коля, как ты, кстати, загремел туда? А ну-ка расскажи.
— Чего рассказывать? Жизнь обрыдла — вот и загремел, — отвернулся Трубач.Лежал кверху пузом — римских философов читал. А еще Ницше и Эдгара По.
— Понятно, — кивнул Перегудов. — Лучшее чтение для потенциального самоубийцы.
— А в больнице как оказался? — спросил Пастух.
— Да я Доку докладывал… Лежал как-то ночью, обдумывал способ… Тут звонок в дверь — сестра из Саратова. Она ж невропатолог. Только увидела меня, с ходу просекла, в какой я депрюге. Наутро села на телефон, коллег в Москве навалом, ну и сосватала… — Значит, кроме сестры, никто не знал, где ты залег? — уточнил Пастухов.Хорошо подумай! Вспомни.
— Никто. Железно.
— Так, — сказал Артист. — Стало быть, скорей всего, эти типы просто не вычислили твою дислокацию. В любом случае ясно — против нас явно не дураки. Все учли, даже твой, Трубач, юбилей. Сели на подслушку, прицепили хвост.
— Почему бы им прямо на нас не выйти? — почесал за ухом Пастух. — Уж больно капитально все вопросы решают… На хрена такие подходы?
— И работают без дураков, — продолжил Перегудов. — Ведь сколько времени — мы ни сном ни духом… Единственное, чего они сегодня не учли, так этого пикника.
Пришлось тащиться за нами — ну и засветились.
— Может, просто грохнуть хотят? — предположил Муха.
— Не спеши, парень, — жестко усмехнулся Док. — Хотели бы прижмурить — не ломали бы голову. Гонки, приз… Да на фига? Один залп из гранатомета — и пишите письма! Нет, здесь что-то друго-о-е… — Главное — кому все это нужно? — упрямо повторил Артист. — Или кому мы мешаем?
— Ну, тут выбор большой, — развел руками Док. — Даже слишком.
— Стало быть, будем ждать… — сказал Пастух. Боцман вернулся минут через сорок в одной тельняшке и белых штанах.
— А хламида? — повернулся к нему Артист. — По-моему, уходя ты был одет побогаче.
— А ну ее, хламиду. — Боцман сверкнул белыми зубами. — Где-то на сучке осталась. Пускай теперь этим воронам дятлов транслирует.
— Принято и подписано, — согласился Док. — Ну а дальше-то что?
— А дальше — ничего, — сказал Трубач. — Есть, пить, веселиться, лабать на саксе. Если мы им нужны — прорежутся.
— Занятно, — встрепенулся Артист. — Почему-то принято считать, что художники и музыканты, как правило, дураки. Слушай, Ухов, может, ты не музыкант?
— Не-а, — покачал головой Николай. — Куда там! Я просто наемник. Солдат неудачи.
День прошел в точном согласии с программой, объявленной Трубачом. Ели, пили, вспоминали прошлое и по загадочному устройству человеческой психики к вечеру волнения минувшей ночи уже казались им далекими и нереальными.
Сами не заметили, как начало смеркаться, но уезжать не хотелось, да и Трубач обратно к людям в белых халатах не торопился. Вновь развели костер и просидели в разговорах до темноты… В Москву засобирались, когда уже совсем стемнело. Залили костер, сели в машину и медленно тронулись в молчании, понимая, что праздник кончился и они снова вступают в зону неизбежных боевых действий.
Неслись по лесной дороге как бы в узком коридоре между двумя стенами леса.
Лучи фар выхватывали из мрака самые храбрые деревца, выбежавшие из строя прямо к бетонке.
Вопреки обыкновению, Артист упорно молчал, неотрывно глядя вперед в ветровое стекло из-за черных спин сидящих впереди рулевого Боцмана и Пастухова.
Изредка посматривал и назад. Его тревога передалась остальным, и все не чаяли поскорей проскочить этот участок, эти семь или восемь километров лесного массива, откуда их безнаказанно могли «загасить» одним выстрелом из РПГ-7.
Все чувства, мысли и ощущения вновь сделались… фронтовыми, до боли напряженными. И потому Боцман все прибавлял скорость — благо, дорога была прямая, ровная, старая «стратегическая» бетонка, рассчитанная на прохождение танковых колонн.
Но вот лес кончился. Они выскочили на открытую местность, через два-три километра должны были выехать на магистральную трассу.
— Странно… — сказал Трубач. — Такой кусок отмахали — и ни одной машины. Ни навстречу, ни по пути. Вечером, в воскресенье… Тут никогда так не бывает. Всегда поток. А сейчас — никого… Очень странно.
