В ней говорилось следующее:
Начальнику авиабазы Говард. Зона Панамского канала.
Агент «Каменный человек-2», в настоящее время находится в пути на борту самолета ВМС. Его задача: оказать поддержку «Каменному человеку-1» в операции по освобождению Лаконии. Вашингтон просит оказать максимальную помощь и поддержку: удовлетворить любые запросы в людях, снаряжении, информации.
Под телеграммой стояла подпись четырехзвездного генерала.
На протяжении всего утра ураган Фредерик неуклонно продвигался в юго-западном направлении, а вихри, бушевавшие в его центре, набирали сумасшедшую скорость.
Шторм обрушился на Панамский перешеек, когда сам ураган был еще в сотнях километров от него. Огромные черные тучи затянули небо, и на землю хлынули потоки воды.
Ближе к центру урагана, над малыми Карибскими островами, шторм разгулялся вовсю. Шквальные порывы ветра, скорость которых достигала двухсот километров в час, разрушали все на своем пути, а проливные дожди безжалостно заливали избитую, изуродованную землю.
Центр чудовищного урагана перемещался с такой скоростью, что уже с первыми лучами солнца должен был достигнуть Панамского перешейка и пройти как раз над тем районом, где действовал Болан...
* * *
Он присел на корточки у подножия склона, всего в нескольких десятках метров от окружающего лагерь металлического ограждения. Теперь Палач и без бинокля видел распластанного на бетонной стене Лаконию.
С такого расстояния с помощью «стоунера» Мак вполне мог решить все проблемы.
Полученный им приказ был достаточно ясным и не оставлял Болану никакого выбора.
Впрочем, никто в Вашингтоне — и прежде всего сам Гарольд Броньола — не рассчитывал, что Палач, как камикадзе, ринется в атаку на вооруженный лагерь и совершит чудо — спасет тайного агента! Одним словом, Лаконию следовало ликвидировать.
Болан вскинул «стоунер» к плечу и посмотрел сквозь прорезь прицела на неподвижное тело того, кого должен был убить.
Девушка ушла, и Лакония снова потерял сознание. Голова его упала на грудь, и веревки, которыми он был привязан к вмурованным в стену крючьям, глубоко впились в его запястья. Легкое нажатие на спусковой крючок, и Лакония даже не почувствует, что пуля навсегда погрузила его в непроглядную пучину смерти... Возможно, это было бы самым лучшим решением: прикончить его сейчас же и дело с концом. Ведь одному Богу известно, какие увечья причинили ему террористы! Бедняге, конечно же, не выжить, даже если каким-то чудом Болану и удалось бы вытащить его.
И тем не менее Палач на спусковой крючок не нажал...
Болан с самого начала знал, что не убьет Лаконию. По крайней мере, до тех пор, пока не испробует все средства для его спасения. А это существенно меняло положение дел.
Палач горько улыбнулся: просмотрев все данные и проанализировав их, оставалось только принять решение. Но почему оно всегда должно основываться на логике? Для Мака Болана существовало еще кое-что несравненно более важное, чем логика, и называлось оно нравственностью. Ей он посвятил всю жизнь и во имя ее ему, по всей видимости, однажды суждено было погибнуть. Именно это чувство подсказывало ему, что нельзя вот так за здорово живешь лишить человека Божьего дара, которым является жизнь, особенно если человек этот находится по ту же сторону баррикады, что и ты.
Болан опустил «стоунер», по-крабьи отполз бочком в сторону и снова двинулся вдоль забора лагеря.
Небо совсем потемнело: ураган Фредерик, о котором предупреждали парни из ВМС, был совсем недалеко. У Болана мелькнула мысль: «Станет ли стихия ждать, пока он закончит спасательную операцию?» А Лакония? Будет ли он еще жив к тому моменту, когда Болан проникнет в лагерь?
Мак отогнал от себя эти мысли. К чему задавать столько бесполезных вопросов? Уж лучше сосредоточиться на проведении эффективной разведки. И Палач пополз дальше, время от времени останавливаясь, чтобы рассмотреть в мощный бинокль интересующие его объекты.
Проведение операции по спасению Лаконии предполагало несколько этапов. Во-первых, Болану предстояло проникнуть на территорию вражеского лагеря, выбраться из него с Лаконией и к утру добраться до того места, где его будет ждать вертолет ВМС. Впрочем, ему нужно было предусмотреть еще и запасной вариант отхода — на тот случай, если противник вдруг разгадает его замысел. Богатый боевой опыт научил Болана избегать таких ситуаций, когда отсутствовал альтернативный выход из создавшегося положения.
Незадолго до захода солнца он вышел на небольшую поляну приблизительно в километре от места предполагаемой встречи с вертолетом. С одного края поляны к деревьям приткнулась убогая лачуга с крышей из жердей. Тропа, которая к ней вела, заросла лианами, что свидетельствовало о том, что по ней давно никто не ходил. У одной из стен хижины возвышалась аккуратно сложенная поленница кем-то заготовленных дров.
Болан со «стоунером» в руках резким ударом ноги распахнул хлипкую дверь: в хижине никого не было. В ней царил зловещий полумрак, и с потолка свисали огромные сети паутины, затянувшей даже примитивный очаг. Оглядевшись, Мак подумал, что хижина служила прибежищем лесорубам. Но очевидно было и другое: тот, кто обычно пользовался этим жилищем, не появлялся здесь уже целую вечность. Болан улыбнулся. Это его вполне устраивало, в конце концов, во Вьетнаме бывало и хуже! По крайней мере, в этой хижине можно было укрыться от припустившего дождя, а уж сколько воды прольется с неба с приближением Фредерика, нетрудно было догадаться.
Палач взглянул на часы: половина восьмого вечера. День пролетел совершенно незаметно, но вместе с тем оказался довольно результативным. Теперь Мак в мельчайших подробностях знал все неровности рельефа в радиусе трех километров вокруг вражеского лагеря. И, скорее всего, даже лучше, чем сами арабы...
* * *
Хатиб аль-Сулейман был один в маленькой хижине, служившей ему одновременно и квартирой, и штабом. Он спал на узеньком, брошенном прямо на пол в глубине хижины матрасе, а письменный стол ему заменяла доска, положенная на два чурбана.
Ахмад и Фуад находились сейчас в бетонном бункере, где прорабатывали последние детали программы, которая вот-вот будет загружена в мощный компьютер. Что до Сорайи, то одному Аллаху было известно, где она сейчас бродила. Хатиб с горечью подумал, что в последние дни она сильно изменилась. Что осталось от той несдержанной, неистовой и страстной молодой ливанки, с которой он познакомился два года тому назад? Она перестала походить на саму себя с тех пор, как изловили этого проклятого американского шпиона и Ахмад подверг его пыткам, чтобы развязать ему язык...
Хатиб с трудом сдержался, чтобы не выругаться, и постарался выбросить мысли о Сорайе из головы.
Его ждали важные дела! Завтра, возможно, его усилия увенчаются успехом и его планы претворятся в жизнь. Тогда имя Хатиба аль-Сулеймана станет известным всему исламскому миру!
При этой мысли он самодовольно улыбнулся.
Хатибу аль-Сулейману исполнилось двадцать девять лет. Родился он в секторе Газы в семье палестинских беженцев. Позже родители перебрались в Сирию. О! Хатиб не забыл свои детские годы, проведенные в нищете и унижении! Сколько он себя помнил, ему ни разу не доводилось поесть досыта... В школе — жалкой вонючей лачуге из гофрированного железа — он научился читать и писать по-арабски. А также ненавидеть израильтян... Помимо той науки, что преподавали ему седобородые наставники, он еще в школе научился стрелять из автомата.
Когда Хатибу было десять лет, федаины показали ему, как пользоваться автоматом Калашникова АК-47, и он очень быстро научился разбирать и собирать его всего за несколько секунд.
В тот год, когда ему исполнилось четырнадцать, он совершил первый набег на кибуц на Голанских высотах. В рейд ушли пятеро, но вернулся живым только Хатиб. В лагере он всем растрезвонил, что ему удалось убить троих евреев. Только он никому не сказал, что это были двое детишек и дряхлая старуха.
В шестнадцать лет он подложил заряды пластиковой взрывчатки на автобусных станциях в Тель-Авиве и Иерусалиме. В результате этих покушений погибли, по меньшей мере, человек пятьдесят. Но, увы, около двенадцати из них были арабы.
Но Хатиб был наделен и блестящим умом. В возрасте девятнадцати лет он поступил в Бейрутский университет и всего через год заработал право на стипендию и продолжил учебу в Лондонском высшем экономическом колледже. В двадцать три года он получил диплом с отличием, но не стал возвращаться в Сирию. Организация освобождения Палестины показалась ему просто тихим омутом. Снедавший его изнутри неистовый мятежный дух рвался наружу, словно шампанское из бутылки. Работа в ООП его не устраивала — Хатиб жаждал активных, решительных действий.
