Прежде чем работать, неплохо бы подкрепиться чашечкой кофе. Я не кофеман, но напиток этот уважаю.
В кафешке была небольшая очередь. И стоял гвалт:
— Такой кадр, старик… Руки — отдельно. Голова — отдельно! Я менту говорю — сдвинь труп чуть правее. А он мне; «Место происшествия, место происшествия, ничего трогать не велено». Не, ну какие идиоты!..
— Халтурка подвернулась. Одного кретина со справкой из дурдома в городскую думу протолкнуть. Имидж будем ваять! Делать из обезьяны человека… И просто гориллу как человека одеть — маловато. Надо еще паре слов его выучить…
— Слышал новый самый короткий анекдот? «Миллкиуэй» утонул.
— Ну да. Это из серии «Колобок повесился» и «еврей-дворник»…
— А я в микрофон перед телекамерой этому министру и говорю — мол, нечего, дядя, лапшу на уши вешать…
Я присел за столик, испил чашку кофею. Потом еще одну. Посмотрел на часы. Пора. Борюсик сейчас наверняка на месте. Сидит в своей монтажной и занят том, что грызет нервно уже пятую за день зубочистку ч монтирует срочный материал.
Так все и оказалось. В просторном помещении, заполненном различной аппаратурой, сидел Борюсик. Рядом с ним сосредоточенно пялилась на экран его ассистентка Наташа — высокая белокурая девица.
— Привет, Борюсик.
Это бородатое длиннорукое и низкорослое существо все называли Борюсиком. Почему-то ни у кого язык не поворачивался назвать его Борей, Борисом Ивановичем или на крайний случай Борькой. Он был Борюсик и обладал всеми качествами, делающими его достойной пираньей в этом огромном аквариуме.
— Во, здорово, — он сграбастал руку своими волосатыми лапами и потряс, глядя куда-то в сторону.
— Привет, — бросила Наташа, и я видел, как у нее на языке вертелось «коротышка». Я бы не обиделся. У меня не та профессия, чтобы позволять себе обижаться на всякую ерунду. Такие люди, как я, если обижаются, то обижаются капитально, и тогда за собой оставляют выжженную землю.
— Как проник сюда, старикашечка? — завопил он.
— Трудно, что ли, — пожал я плечами.
— Понятно… Подожди, сейчас демонтирую материал и перетрещим. Годится?
— Годится, — благосклонно кивнул я, увидев на экране монтируемый репортаж — Олигарх Всея Руси косился вбок плутоватыми глазами и на его губах застыл оскал. Вырванная из времени картинка. Бездвижное лицо, бездвижные губы.
— Абрам Борисовича лакируешь? — спросил я,
— Ага, — Борюсик потер руки. — Эксклюзивное интервью,
— По поводу?
— Каверзные вопросы.
— С заранее спланированными ответами.
— Ну… — он щелкнул пальцами, мол, и так все понятно. — В общем, поползли по Московии провокационные слухи, что он острова в океане скупает.
— И что, не скупает? — заинтересовался я,
— Скупает. Вот и разъясняет, почему.
Ассистентка нажала кнопку. Взмах волшебника, Властелина иной реальности. Фантом на экране при-. шел в движение. Привидение, отголосок прошлого.
Морда у Абрам Борисовича Путанина была беспокойная. Возникало ощущение, что в нем жил дремлющий вулкан, но иногда он вскипал, искрился и жарил вовсю. Говорил олигарх сбивчиво — его мысли опережали речь.
— Зачем вам остров? — осведомился Борюсик, сидевший спиной к видеокамере.
— Для фонда «Милосердие», — пробарабанил олигарх.
— А вы при чем ? — нагловато, якобы обличая, а вместе с тем подыгрывая, напирал Борюсик.
— Организуем там богадельню. Дом для престарелых. Уже первые приехали. Да, точно… Я никогда не нарушал закон.
Дальше пошли кадры этого самого острова. Солнце, море, пальмы.
— Спасибо Абрам Борисовичу. Обогрел. Заботой окружил, — прошамкала древняя старушенция.
Потом благодарил олигарха мордатый, явно не пенсионного возраста, верзила. Потом еще двое мужичков.
— Кормят хорошо, — говорил один. — Почти не порят, пока не провинимся. Вот только не высыпаемся. Работать многовато приходится…
— Это выкинуть! — подскочил на месте Борюсик, и его ассистентка тут же пробежала пальцами по клавишам, прогоняя назад изображение.
— Он что, крепостных туда завез? — удивился я.
— Это как назвать… Говорят же — фонд «Милосердие».
— Барин добрый, — хмыкнул я. Минут через двадцать материал закончили монтировать.
— Пошли, покурим, — предложил Борюсик. Мы нашли место, где не толпился народ. Присели в черные, из кожзаменителя кресла.
— Уф, теперь можно и передохнуть, — он потянулся за пачкой сигарет, презрительно улыбнулся, посмотрев на «не курить», и щелкнул спичками — зажигалок не признавал. — Ну как оно?
— Оно ничего, — ответил я. — Жизнь течет.
— Ну да. Все течет. Все изменяется.
— Тоже цитаты стал копить?
— Да нет. Куда нам… Ты по делу?
— Хочу на «Стриптиз души» попасть, — признался я.
— К педику?
— К Михаилу Зубовину.
— Чего он тебе? Ты во всемирный гей-клуб «Голубые паруса» решил вступить?
Тут он запнулся, когда я ласково так посмотрел на него, Он поежил плечами.
— Признаю, фигню-с спорол-с, — он обнажил в кривой улыбке желтые, нечищенные зубы. — У педика в последнее время одни неприятности.
— Какие?
— Его месяца два назад похищали.
— Как? — удивился я.
— Люди видели, как его затолкали в машину.
— Что за люди?
— Да слушок прошел, — Борюсик стряхнул на пол пепел.
— Он без охраны ходит?
— У него был охранник.
— Припоминаю, — будто бы задумавшись, произнес я, — Он потом написал статью в газету о том, что Зубовин предлагал ему интимконтакт со словами: «Молодые, сильные ребята — это наше достояние!»
— Точно, Сбежал от него телохранитель, И после этого Миша испытывал к охранникам неприязнь.
— И что?
— На следующий день после того, как его в машину усадили, он не появился. Еще день — программа записываться должна, а его нет. Ну, с ним это бывало — с какими-нибудь братьями по голубым кровям загулял. Но чтобы так деньги мимо пролетали… И вдруг он объявился.
— И что?
— Странный. Какой-то не такой.
— В чем?
— Румяный, держится путем… Одна передача, другая — провал. Нет того былого порыва. Нет энергии. Ничего нет…
— И?…
— Рейтинги рушиться начали. Поклонницы из фанклуба перевешались. Штуки три-четыре. Они в прошлые времена как чего — в слезы, а сегодня — так сразу в петлю.
— Понятно, — кивнул я.
— И потом, как объявился, вскоре у него охрана появилась.
— Что за охрана? — заинтересовался я. — Частное бюро?
— Дуболомы. Наглые. Полностью отвязанные. На таких никаких денег не хватит. Такие во для кого, — он поднял глаза наверх. — Такую охрану шиш наймешь.
— Мне нужно попасть на «Стриптиз души».
— Как? Пригласительный сделать?
— Когда запись?
— Не знаю, — Борюсик пожал плечами.
— Узнай. И свистни, — велел я.
— Как?
— Через пейджер.
— Буде сделано, — Борюсик затушил сигарету о свой каблук и умелым броском послал окурок в кадку с чахлой пальмой.
Значит, Михаил Зубовин пропадал на два дня. Об этом в материалах, представленных мне, не было ни слова. Или Кухенбаден ведет свою игру. Или вся мощь их агентуры ушла на то, чтобы вычислить место обитания Аккуратиста.
И эти быки… Что бы это значило. Я согласен с Кухенбаденом. Действительно, тут попахивает той милой чертовщинкой, которая делает нашу жизнь такой веселой и такой жутковатой. Здесь запах огромных афер, огромных денег.
Как пишут фаны? Михаил Зубовин уже не тот?..
— Мишка, Мишка, где твоя улыбка? — пропел я слова шлягера пятидесятых годов.
Не так легко лежать на дне. Человеку, как и подводной лодке, лежащей на грунте, нужно производить меньше шума, иначе тут же нащупают сонарами вражеские миноносцы, шарахнут по тебе глубинной бомбой — и амба, кранты, сушите весла.
Учитывая характер Банкира, можно представить, что его шестерки из подмосковной преступной группировки, которые то ли ему держат крышу, то ли он им держит крышу, рыскают по городу в поисках меня. Правда, в ту мою квартиру, около которой они меня чуть не подстрелили, проникнуть они не пытались и тем самым сберегли себе кучу здоровья и нервов,
Между тем работа не ждала, Нужно было вплотную браться за выполнение заказа Кухенбадена, а на досуге наконец решить, что делать с Банкиром. Легче всего, конечно, устроить ему небольшие похороны, скажем, в результате скоропостижной смерти от инфаркта миокарда — у меня есть способ сделать это, и ни одна охрана ему не поможет, потому что я знал, как это сделать, приложив минимум времени и усилий. Но меня с детства учили бережно относиться даже к зловредной флоре и фауне.
Я сидел на диване и смотрел телевизор. Не то что я люблю его смотреть. Но в этом кривом зеркале интересно наблюдать, как общество погружается в какую-то темную пучину. Через него я пытаюсь уловить извращенную логику происходящих вокруг событий. Через хаос понять хаос.
