Ознакомительная версия.
– Вы, молодые люди, – сказал он, – можете поступать как угодно, а я слишком стар для таких забав. Я увезу его к себе домой. Вы уверены, что он француз?
– Он говорил по-французски.
– Если вы дотащите его до моей машины…
Когда он отбыл, Пайл сел в коляску с Гренджером, а мы с Фуонг последовали за ними по дороге в Шолон. Гренджер попытался было подсесть к Фуонг, но Пайл оттащил его. Мы ехали по длинной пригородной дороге к китайскому кварталу, а мимо нас, под мягкой черной впадиной звездного неба, неслась темная вереница французских броневиков, с устремленным вперед орудийным дулом и безмолвной, как изваяние, фигурой офицера: видно, опять какие-нибудь беспорядки в наемной армии секты Бинь-Ксюен – владелицы «Гран монд» и игорных домов в Шолоне. Ведь это был край непокорных феодалов. Совсем как в средние века в Европе. Но что здесь было нужно американцам? Колумб еще и не помышлял открывать их страну. Я сказал Фуонг:
– Этот Пайл мне нравится.
– Он тихий, – сказала Фуонг, и эпитет, который она употребила впервые, прижился, как школьная кличка! Даже Виго с зеленым козырьком на лбу и тот воспользовался им, рассказывая мне о смерти Пайла.
Я остановил рикшу у «Шале» и приказал Фуонг:
– Ступай займи нам столик. Я позабочусь о Пайле.
Во мне родилась потребность оберегать его. Мне и в голову не приходило, что я сам куда больше нуждаюсь в защите. Глупость молчаливо требует от вас покровительства, а между тем куда важнее защитить себя от глупости, – ведь она, словно немой прокаженный, потерявший свой колокольчик, бродит по свету, не ведая, что творит.
Когда я дошел до Дворца пятисот девушек, Пайл и Гренджер были уже там. Я спросил стоявшего в воротах постового военной полиции.
– Deux Americains? 17 Молодой капрал Иностранного легиона бросил чистить револьвер и молча ткнул большим пальцем в дверь за собой, приправив жест шуткой по-немецки. Я ее не понял.
На огромном дворе, раскинутом под открытым небом, был час отдыха. На траве лежали или сидели на корточках сотни девушек и болтали с подругами. В маленьких каморках вокруг двора были отдернуты занавески; в одной из них усталая девушка лежала одна на постели, скрестив ступни ног. В Шолоне были беспорядки, солдат заперли в казармы, поэтому работы было мало: для тела настал отдых. Только кучка дерущихся, царапающихся и визжащих девушек говорила о том, что промысел еще жив. Штатские тут были беззащитны. Если штатский решал поохотиться на военной территории, – пускай сам заботится о себе и сам ищет спасения.
Я обучился тактике: разделяй я властвуй. Выбрав в окружившей меня толпе девушку, я тихонько подтолкнул ее к тому месту, где оборонялись Гренджер с Пайлом.
– Je suis un vieux, – сказал я. – Trop fatigue. – Она захихикала и прижалась ко мне. – Mon ami, il est tres riche, tres vigoureux 18.
– Tu es sale 19, – возразила она.
Я заметил Гренджера. Его лицо было красно и светилось торжеством: поведение девушек казалось ему очень лестным.
Одна из девушек держала Пайла под руку и старалась тихонько вывести его из круга. Я толкнул свою девушку в толпу и окликнул Пайла:
– Идите сюда.
Он поглядел на меня поверх толпы и сказал:
– Это ужасно. Просто ужасно!
Может, это была игра света, но лицо его в эту минуту казалось осунувшимся. Мне пришло в голову, что он, вероятно, еще девственник.
– Пойдемте, – сказал я ему. – Предоставьте их Гренджеру. – Я увидел, как он нащупывает задний карман. Он, видно, и в самом деле хотел освободить его от пиастров и долларов. – Не будьте идиотом, – прикрикнул я. – Сейчас будет драка. – Моя девушка снова обернулась ко мне, и я опять толкнул ее в толпу, окружавшую Гренджера. – Non, non, – сказал я, – je suis un Anglais, pauvre, ties pauvre 20. – Я схватил Пайла за рукав и вытащил его из толпы; на левой его руке, словно рыба, попавшая на крючок, висела девушка. Две или три другие пытались нас перехватить, прежде чем мы доберемся до ворот, откуда за нами наблюдал капрал, но, видимо, им было лень, и они не очень старались.
– А что мне делать с этой? – спросил Пайл.
– Она не доставит нам никаких хлопот, – ответил я, и в этот миг девушка бросила его руку и нырнула в толпу, окружавшую Гренджера.
– С ним ничего не случится? – спросил Пайл с беспокойством.
– Он получил то, что хотел: у него теперь есть за что подержаться.
Ночь казалась такой тихой, – только новый отряд броневиков проехал мимо, словно у этих людей и в самом деле была какая-то цель.
– Ужасно, – сказал Пайл. – Я никогда бы не поверил… – И он добавил с грустным недоумением: – А они такие хорошенькие. – Он не завидовал Гренджеру, он жаловался на то, что добро – а изящество и красота ведь тоже своего рода добро – было вываляно в грязи и унижено. Пайл замечал страдание, когда оно мозолило ему глаза. (Я пишу об этом без издевки: на свете немало людей, которые и вовсе его не замечают.) Я сказал:
– Пойдем в «Шале». Фуонг нас ждет.
– Простите, – спохватился он. – Я совсем забыл. Вы не должны были оставлять ее одну.
– Ей ничего не грозит.
– Я хотел помочь Гренджеру… – Пайл снова погрузился в свои мысли, но когда мы входили в «Шале», он произнес с непонятным огорчением: – Я совсем забыл, что на свете много мужчин, которые…
Фуонг заняла нам столик у края площадки, отведенной для танцев; оркестр играл мелодию, модную в Париже лет пять назад. Танцевали две пары вьетнамцев, – маленьких, изящных, замкнутых; их облик говорил об утонченной цивилизации, с которой мы не могли тягаться. (Я узнал двоих: это был бухгалтер Индокитайского банка, танцевавший со своей женой.) Чувствовалось, что они никогда не одевались небрежно, не говорили неуместных слов, не были жертвой грязных страстей. Если война здесь выглядела средневековой, то эти фигурки, казалось, принадлежали уже к восемнадцатому веку. Можно было предположить, что мсье Фам Ван Ту сочиняет в свободное время строгие, классические стихи, но случайно я знал, что он поклонник Вордсворта и пишет поэмы о природе. Свой отпуск он проводил в Далате 21, – английские озера были ему недоступны, но ему казалось, что там он к ним ближе всего. Он слегка поклонился, когда проходил мимо. Я подумал о том, что сейчас выделывает Гренджер в пятидесяти метрах отсюда.
Пайл извинялся перед Фуонг на скверном французском языке за то, что мы заставили ее ждать.
– C'est impardonnable 22, – сказал он.
– Где вы были? – спросила она его.
– Я провожал Гренджера домой, – ответил он.
– Домой? – сказал я и рассмеялся, а Пайл посмотрел на меня так, словно я был ничем не лучше Гренджера. Я вдруг увидел себя со стороны – таким, каким он видел меня: мужчиной средних лет со слегка воспаленными глазами и склонностью к полноте, неловким в любви, быть может, не таким горластым, как Гренджер, но зато более циничным, менее простодушным; и я на какое-то мгновение увидел Фуонг такой, какой она была тогда, в первый раз, когда промелькнула мимо моего столика в «Гран монд»: ей было восемнадцать лет, она танцевала в белом бальном платье под надзором старшей сестры, полной решимости устроить ей хорошую партию с европейцем. Какой-то американец купил талон, чтобы с ней потанцевать; он был пьян, хоть и не слишком, но, будучи новичком в стране, наверно, считал, что все дамы в «Гран монд» – проститутки. Когда они закружились по залу, он чересчур крепко прижал ее к себе, и вдруг неожиданно я увидел ее одну: она возвратилась на свое место рядом с сестрой, а он стоял среди танцующих одиноко, как потерянный, не понимая, что произошло. Девушка, имени которой я тогда не знал, сидела спокойно, с полным самообладанием, потягивая оранжад.
– Pent-on avoir l'honneur? 23 – произнес Пайл с чудовищным акцентом; мгновение спустя я увидел, как они молча танцуют в другом конце зала и Пайл держит ее так далеко от себя, что рискует потерять совсем. Он танцевал очень плохо, а она лучше всех в те дни, когда я ее знал в «Гран монд».
То было долгое и безнадежное ухаживание. Если бы я мог предложить ей замужество и брачный контракт, все было бы просто, и старшая сестра тихонько и тактично исчезала бы всякий раз, когда нам хотелось остаться вдвоем. Но прошло три месяца, прежде чем мне удалось побыть с ней наедине на балконе отеля «Мажестик», причем ее сестра то и дело допрашивала нас из соседней комнаты: когда же, наконец, мы вернемся в зал. На реке Сайгон при свете факелов разгружали торговое судно из Франции, колокольчики велорикш звенели, как телефонные звонки, а я себя чувствовал совсем как молодой и неопытный дурак, которому не хватает слов. Я в отчаянии вернулся к себе на улицу Катина, улегся в постель, даже не мечтая о том, что четыре месяца спустя Фуонг будет лежать рядом со мной, чуть-чуть задыхаясь и смеясь – ведь все случилось совсем не так, как она ожидала.
– Мсье Фулэр!
Я смотрел, как они танцевали, и не заметил, что ее сестра подавала мне знаки из-за другого столика. Теперь она подошла, и я нехотя пригласил ее присесть. Мы недолюбливали друг друга с той самой ночи в «Гран монд», когда она почувствовала себя дурно и я проводил Фуонг домой.
Ознакомительная версия.
