После свержения дона Астольфо, когда архивы попали к новому правительству, решено было не резать курочку, несущую золотые яйца. Вся система сохранилась в неприкосновенности. Вас заподозрят лишь в том, что вы – парочка очередных импортных дураков, попавшихся на удочку изготовителей поддельных карт и признаний на смертном одре. Будут хихикать вслед, но исключительно про себя...
– Ну, это меняет дело, – облегченно вздохнул Мазур. – И все же, есть лишняя головная боль. Кто-то из этих идиотов-кладоискателей может, мне кажется, случайно наткнуться на вашу «Сессну»...
– Вот это и есть одна из причин, заставляющих торопиться нас и, подозреваю, американцев, – сказал Франсуа. – «Дипломат» в этом случае тут же вскроют... и документы окажутся в озере, что для нас равнозначно провалу. Я даже не знаю, что хуже – если бумаги попадут к янки или если они размокнут в озере, выброшенные ничего не подозревающим дуралеем. Нужно спешить. Нельзя сказать, что кладоискатели там роятся, но пара-тройка что ни месяц отправляется вверх по Ирупане. Как отличить их, буде встретятся, от спецгруппы янки, определите на месте, не дети. Да, вот что, господин Мазур... У вас там может случиться и другая встреча, не в пример более приятная. Помните на «Федоре Достоевском» богатенькую сеньору Эстебанию Сальтильо, с которой у вас произошло столь романтическое приключение?
– Помню, – сказал Мазур, сделав лицо непроницаемым. – Да, ведь она из Санта-Кроче... Что, и она каким-то боком в игре?
– Никоим образом, – мотнул головой Франсуа. – Просто-напросто ее поместья не столь уж далеко от Ирупаны. Имейте это в виду – мало ли что, столь приятные знакомые могут оказаться нелишними. Особа богатая и в тех местах влиятельная, такие контакты надо беречь.
– Вот не ожидал, что когда-нибудь судьба вновь сведет... – сказал Мазур, откровенно говоря, и в самом деле вспомнивший взбалмошную сеньору не без приятности.
– Всякое в жизни бывает, – философски сказал Франсуа. – Кстати, ваше знакомство с этой милой особой стало еще одним аргументом в пользу того, чтобы послать именно вас. Как видите, стараюсь играть максимально честно и открыто.
– Играть честно – не велика штука... – проворчал Мазур. – Нечестно, впрочем, тоже. Вот унести ноги, да еще победителем – потруднее и посложнее.
– Вот и постарайтесь, – с обаятельной улыбкой произнес Франсуа. – Вы оба ухитрялись возвращаться всегда и отовсюду, а это позволяет говорить о тенденции. Тенденция, однако...
– Когда отправляемся? – с тихой обреченностью спросил Кацуба.
– Следовало бы – вчера, – сказал Глаголев. – А посему – сегодня ночью. Лететь вам долго, всевозможные детали и частности обкашляете в самолете. И попробуйте мне только вернуться без крокодильих сапог или вообще не вернуться...
Глава третья
Райская жизнь
Капитан Себастьян ди Рочи являл собою не просто образец бравого испанского идальго – пожалуй, именно так выглядела извечная мечта всех генералов об образцовом вояке. Капитан был высотой сантиметров примерно семьдесят, и хотя его, бронзового, кое-где покрывали темные пятна, следы беспощадного времени, выглядел он впечатляюще: в безукоризненной кирасе, столь же безукоризненном шлеме, пышных штанах буфами, сапогах без единой бронзовой морщинки. Опираясь левой на эфес картинно всаженного в землю меча, правую он простирал таким манером, словно за сотни лет до Петра Первого и придумал чеканную историческую фразу: «Здесь будет город заложен!»
Как узнал Мазур, капитан был личностью не просто реальной – исторической. Именно он более четырехсот лет назад первым из европейцев перевалил через Анды и добрался до этих мест, чтобы по приказу вице-короля основать город – будущий Санта-Кроче. Каковой приказ скрупулезно и выполнил.
Лениво разглядывая бронзового красавца и потягивая ледяное пиво, Мазур думал о том, что в действительности все обстояло, конечно же, иначе. Когда сюда добралась кучка упрямых кастильцев, сапоги у капитана наверняка превратились в лохмотья, как и штаны, и вряд ли он был безукоризненно выбрит, вряд ли усы были столь ухожены, как их поздняя бронзовая копия, а кирасу со шлемом, ручаться можно, волокли где-то позади индейцы-носильщики, если только капитан ее вообще не выкинул по дороге. И уж, конечно, добравшись до этих мест, бравый Себастьян не тратил время на мелодраматические жесты, а мечтал вслух если не о золоте, то уж о хорошем астурийском вине и сговорчивых особах противоположного пола, поскольку психология солдата, в отличие от военной техники, с веками совершенно не меняется...
А вообще мужик, конечно, был стоящий. Как все они, мать их за ногу, конкистадоры. Цели, конечно, были пошлейшими, средства – не вписывавшимися в декларации прав человека, но все равно этих двужильных ребят с руками оторвал бы любой нынешний спецназ...
Мазур допил пиво, и официант-чоло в белоснежном смокинге, возникнув над правым плечом предупредительной тенью, бесшумно наполнил высокий бокал, дневная жара уже спала, близился вечер, и они с Кацубой сидели на улице, под тентом, подобно дюжине соседей по ресторану созерцая площадь, по которой порой проходили такие существа женского пола, что захватывало дух.
Пока что происходящее как нельзя лучше напоминало те убогие шпионские романы, где настойчиво прокламируется, что жизнь шпиона состоит главным образом из белых смокингов, охлажденных напитков, шикарных ресторанов и роковых красоток.
Смокингов на них, правда, не было, но оба щеголяли в белых костюмах, сосали исключительно охлажденные напитки, ресторан при отеле «Трес Крусес» (что означало «Три креста») был не из дешевых, а каждая вторая красотка в невесомом платье, проплывавшая по площади то-ли-девочкой-то-ли-видением, с первого взгляда казалась роковой – не говоря уж о каждой первой красотке. И эта райская жизнь – сиеста, кейф, безделье – длилась вот уже четыре дня. Так что успели исчезнуть следы многочисленных прививок, хранивших от здешних прелестей вроде холеры, желтой лихорадки и вовсе уж экзотических хворей.
Не далее как вчера дошло и до красоток – не только роковых, но и, как выяснилось, сговорчивых, знавших курс доллара не хуже финансистов из Национального банка. Нужно было только знать, к которой подойти, чтобы не нарваться вместо очаровательной профессионалки на орду разъяренных мужей, отцов и братьев. Кацуба в этом разбирался – как он заявил Мазуру, подобные эскапады просто необходимы, иначе могут принять за парочку гомиков, которых здесь традиционно не любят. Убить не убьют, побить не побьют, но мысленно поставят клеймо, а это где-нибудь да помешает... По здешним понятиям, здоровый мужик, три дня спавший в одиночестве, – личность еще более подозрительная, нежели субъект в темных очках, украдкой фотографирующий фасад местного генерального штаба.
Они обосновались в старой части города. Отель стоял на овеянной дыханием веков площади, окруженной столь же старыми, колониальной архитектуры, домами, куда ни глянь – украшенные лепкой старинные фасады, каменное кружево на стенах, резные балконы, низкие уличные фонари. Все это сохранилось прекрасно, поскольку последний раз здесь всерьез воевали сто двадцать лет назад, когда индейские отряды прорвались в предместья столицы и напрочь выжгли несколько кварталов. Правда, это случилось как раз на противоположном конце города и больше не повторялось.
– А это что за индивидуум? – спросил Мазур, показывая на огромную бронзовую доску с завитушками, государственным гербом и массой прочих дизайнерских излишеств.
Центральное место в бронзовой композиции занимал барельеф длиннобородого субъекта преклонных лет, отдаленно смахивавшего на пожилого Энгельса, что было, конечно же, вздором, поскольку мемориальная доска выглядела довольно старой, а за простое упоминание об Энгельсе здесь еще двадцать лет назад можно было бесследно раствориться в воздухе...
– О! – сказал Кацуба, обрадованный случаю поболтать. – Светлая личность, доктор Кабрера.
– Эпидемию какую-нибудь поборол?
– Не совсем... Доктор юриспруденции. Ровно сто лет назад, когда скоропостижно скончался президент, сей достойный муж с «кольтом» в руке влетел на траурное заседание правительства, пальнул в потолок и торжественно объявил, что решил избрать новым президентом себя. Ну, во дворе стояли с полной выкладкой две драгунские роты, а посему правительство поспешило признать, что это гениальная идея. И просидел он на троне аж двадцать два года. Это, скажу тебе, был тип! – поведал Кацуба со столь гордым видом, будто сам выпестовал Кабреру и был духовным наставником. – Однажды в него пальнула залпом целая рота почетного караула из курсантов военной академии – и ни одна пуля в цель не попала, представляешь? То ли руки тряслись, то ли в самом деле ему, как болтали, колдун навесил амулетик. Был еще случай... Приходит к Кабрере один из министров и объявляет: мол, двенадцать человек, все министры, хотят вас убить, и я один из них, но не могу поднять руку на отца нации и спешу донести с перечислением фамилий... – Он сделал театральную паузу.
