спокойно сказала она себе. Теперь уже скоро.
5
Иссельхорст подвел ее к защищенному толстым стеклом окну, полностью занимавшему одну из стен гостиной. Он нажал на кнопку, и темные занавески заскользили в стороны, открывая великолепный вид на город: переливавшийся в солнечном свете Неккар был прекрасен, а пересекавшие реку древние мосты придавали сверканию волн ярко-оранжевый оттенок.
В любое другое время у Наровой захватило бы дух от такого зрелища. Но не этим вечером.
Иссельхорст отошел в сторону, через мгновение вернувшись с двумя стопками. Судя по запаху, это был персиковый шнапс.
Окинув взглядом панораму города, он поднял свою рюмку:
— За красоту. За все прекрасное в этом мире. За нас.
— За нас, — отозвалась она, залпом проглатывая обжигающую жидкость.
Иссельхорст одобряюще улыбнулся.
— Ты пьешь прямо как Ханна Райч!
Он потянулся за бутылкой и, вновь наполнив рюмки, наклонился ближе.
— Ну что ж, настало время раскрыть тебе один маленький секрет: я сплю в кровати Гитлера. Той самой, что была у него в Бергхофе [11]. Я приобрел ее недавно на довольно необычном аукционе. Она обошлась мне в… кругленькую сумму? Так, кажется, у вас принято говорить? Возможно, ты бы хотела взглянуть на нее?
— С удовольствием, — ответила Нарова. — Но сперва мне хотелось бы поздороваться с Оскаром. Люблю животных — ты, наверное, тоже, поскольку твой дом расположен в лесу.
— Тебе хочется взглянуть на моего пса? Само собой. Идем. — Иссельхорст жестом указал на дверь. — Но скажи, откуда ты узнала об Оскаре? Я тебе о нем рассказывал?
На какое-то мгновение Наровой показалось, что она облажалась, однако в следующую секунду Ирина пришла в себя. Она кивнула в сторону коридора:
— У тебя в прихожей поводок и ошейник с выгравированным именем.
Иссельхорст улыбнулся.
— Умна и красива. Идем. Я познакомлю тебя с Оскаром. Он очень большой, но весьма милый, и скоро ты сама в этом убедишься.
Нарова видела, как Иссельхорст брал с собой на пробежки пса — большую и сильную немецкую овчарку. Она и правда любила животных, однако показать собаку попросила не поэтому. Нужно было, чтобы Оскар увидел ее в компании хозяина и начал воспринимать как друга.
Они прошли мимо большой, написанной маслом картины, которая, как предположила Нарова, скорее всего, принадлежала кисти Матисса. Вне всяких сомнений, она была похищена в годы войны у законных владельцев-евреев и висела теперь на стене у немецкого толстосума-адвоката. Сколько награбленного нацистами добра так и не удалось вернуть, причем в значительной мере из-за людей вроде Иссельхорста.
Она задержалась перед картиной. На ней была изображена обнаженная женщина, развалившаяся на желто-зеленом полосатом диванчике, кокетливо закинув ноги. На коленях у женщины лежала легкая, подобная шифону ткань, скрывавшая интимные части тела.
— Красиво. Завораживает, — заметила Нарова. — И почему стиль художника кажется мне таким знакомым?
Иссельхорст колебался всего мгновение.
— На самом деле это Матисс, — похвалился он с наглой ухмылкой. — «Женщина в кресле», 1923 год.
Нарова изобразила изумление:
— Оригинал Матисса? Ух ты! Да что же ты за адвокат-то такой?
Иссельхорст широко улыбнулся, продемонстрировав идеально ровные зубы.
— Очень талантливый. И некоторые мои клиенты платят мне соответственно.
Они прошли на кухню, где Нарова познакомилась с откровенно заспанным Оскаром. Она умела располагать к себе животных — всегда умела, — так что с немецкой овчаркой они быстро подружились. Однако вскоре Иссельхорст уже вел ее в спальню, где стояла та самая кровать Гитлера; ему не терпелось заняться тем, ради чего, как он считал, они сюда и приехали.
Когда они приблизились к двери, Нарова вдруг остановилась, кивнув головой в сторону гостиной:
— Шнапс. Ну же! Всего по одной рюмочке.
Было заметно, что Иссельхорст — человек, не привыкший, чтобы ему отказывали, — начал терять терпение. Однако в то же время его возбуждал вольный нрав гостьи.
Он улыбнулся.
— А, собственно, почему бы и нет? На дорожку, так ведь у вас говорят?..
Иссельхорст считал Нарову американкой. Она сама ему так сказала, и в тот период она действительно проводила большую часть времени в Америке. Она недавно приняла американское гражданство, хотя родилась в Британии, а большую часть юности провела в России, откуда была родом ее семья.
Впрочем, об этом она ему не сообщила. Русские с нацистами не слишком-то ладили.
Иссельхорст снова наполнил рюмки. Когда он передавал одну из них Наровой, Ирина притворилась, что сделалась неуклюжей из-за воздействия алкоголя, и выронила рюмку. Та со звоном ударилась об пол, разбившись на мелкие осколки и забрызгав шнапсом мраморное покрытие.
Нарова заметила, что на какое-то мгновение лицо Иссельхорста исказил гнев, граничащий с яростью. Через секунду он уже подавил эмоции, однако она успела увидеть Иссельхорста таким, каким он был на самом деле: начисто лишенным понятия о морали, животным, раздувшимся от денег и власти. Но прежде всего он был человеком, помешанным на контроле.
Впрочем, он умело скрывал свое истинное «я».
— Не о чем волноваться, — пожал он плечами. — У меня есть домработница. Фрау Хеллигер. Утром она все уберет.
Иссельхорст повернулся, чтобы взять бутылку и новую рюмку. Его руки оказались заняты, и он слегка потерял равновесие.
Прежде чем он успел вновь повернуться к ней, Нарова, спружинив подобно змее, нанесла ему мягкий, но сокрушительный удар правой рукой снизу вверх, попав основанием ладони прямо в нижнюю челюсть Иссельхорста.
За время службы в российском спецназе она практиковала это движение тысячу раз. Она вложила в удар всю свою силу и всю ту ненависть, которую сдерживала до этого момента. Нарова почувствовала, как нижняя челюсть Иссельхорста с силой врезалась в верхнюю.
Он отшатнулся, выплевывая кровь. Через несколько мгновений бутылка шнапса и новая рюмка присоединились к осколкам на полу гостиной. Такой удар свалил бы обычного человека, однако Иссельхорст как-то сумел устоять на ногах.
Нарова не колебалась. Она нанесла ему мощный удар открытой ладонью правой руки по шее, попав как раз в точку, расположенную на три дюйма ниже левого уха, — в сонную артерию.
Казалось, время замерло. Однако в следующее мгновение глаза Иссельхорста закатились, колени подогнулись, и он рухнул на пол.
Нарова смотрела на него, затаив дыхание. Иссельхорст лежал неподвижно. Из уголка рта вытекала струйка крови, смешиваясь с разлитым шнапсом.
Потратив несколько секунд на то, чтобы успокоиться, Нарова приступила к следующему этапу своего плана.
