Понтий Пилат, выполняя обещанное заговорщику Луцию Элию Сеяну, отбыл в Рим, чтобы участвовать в свержении императора Тиберия. Но на полпути Пилат узнал о скоропостижной кончине Тиберия и о восшествии на престол безумца Калигулы. Заговор против Тиберия угас, так и не вспыхнув. Понтий Пилат, еще недавно помышлявший о власти, вдруг почувствовал себя старым и бесконечно усталым. Он уединился в своей загородной вилле, замкнулся в себе и ограничил круг общения женой. Но даже ей, своему самому близкому человеку, он не рассказывал про Жезу и не показывал ей две похожие друг на друга печати, вырезанные из белого мрамора. Уединившись в своем таблинуме, он подолгу рассматривал камни, и один из них прикладывал к ладони, как если бы хотел проверить, насколько точно приложится второе полукружье к первому, выжженному на его руке еще в Иерусалиме. Несколько раз он был совсем близок к тому, чтобы приказать принести ему огонь, но в последний момент его что-то удерживало. В холодный зимний день, когда с моря дул промозглый сырой ветер, у Пилата помутилось сознание, и он, приказав привести полдюжины рабов, долго и жестоко хлестал их бичом, а затем, поставив всех на колени, точным уколом меча вскрыл каждому шейную артерию.
Несколько дней он метался в горячечном бреду, не узнавая жены. Благовония и ванна с настоем целебных трав с трудом вернули ему рассудок, но уже до конца жизни Пилат оставался мрачным и нелюдимым. Как-то он снова приказал привести к нему рабов. Несчастные, полагая, что хозяин намерен расправиться с ними, повалились на колени и стали умолять Пилата пощадить их. Но жестокой расправы не последовало. Пилат отдал рабам свои сокровенные печати и велел выточить из мрамора полсотни подобных, и вместе с тем чтобы ни один камень не был похож на другой.
Он смешал все камни и велел скинуть их в колодцы, надеясь, что никто и никогда не различит, где подлинники, переданные ему Жезу, а где подделки, вырезанные рабами, и никто и никогда не обретет эту страшную власть, от которой на земле столько слез и крови, столько горя и лишений. Сам же, порезав себе вены, тихо скончался в своем кубикуле, лежа на красной от крови простыне, так похожей на его иерусалимский плащ.
Женские слезы всегда рядом с мужской доблестью… Влад ощущал на своем лице горячие слезы Мари. Он приоткрыл глаза, с мучительным усилием забираясь в неприветливый, неуютный мир, наполненный приглушенным солнечным светом и запахом прелой травы.
Мари сидела рядом и шмыгала носом, словно была простужена. Длинная челка плавным изгибом закрывала часть ее лица, и Мари не убирала ее, она стыдилась заплаканных, подпухших глаз. В одной руке она держала пузырек с прозрачной жидкостью, в другой – кусочек ватки. Смачивая его, девушка оттирала засохшую кровь с ладоней Влада.
– Нам надо идти, – произнесла она тихим голосом, совсем непохожим на тот, что был прежде. – До затмения пятнадцать минут…
И снова вздрогнули ее плечи, и на тонкий подбородок сбежала слеза.
– Мари, – произнес Влад, заставляя себя жить . – Мари… Я видел Его…
Она кивнула. Влад старался поймать ее взгляд, но Мари отворачивала лицо, смачивала тампон перекисью водорода и осторожно протирала ладони Влада.
Он сел, поднес руки к глазам. Раны на ладонях были совсем свежие, но не воспалились и почти не кровоточили. Он попробовал сжать кулаки. Боль была терпимой. А вот ходить было гораздо труднее. Чтобы не застонать от боли, он крепко стиснул зубы и зажмурил глаза. Мари взяла его под руку.
– Опирайся на меня… Еще немного… Мы почти у цели…
– Мари, я не могу понять… я ведь в этот раз… не принимал строфантин…
– Лекарство тут ни при чем, Влад! Это чудо, это Божий Промысел, ему угодно, чтобы мы обо всем узнали…
Ему показалось унизительным, что такая хрупкая девушка помогает ему идти, и раздражение выплеснулось вместе с вопросом:
– Но зачем ты это сделала? Зачем ты пошла за мной ?
Она не ответила, вывела его на дорогу к старому фонтану. «Или не поняла, о чем я, или не хочет отвечать».
Каждый шаг отдавался болью. Туристы, которые проходили мимо, оглядывались и усмехались: они думали, что жена ведет домой изрядно подгулявшего мужа.
С какой необыкновенной четкостью запечатлелись в его памяти те последние мгновения, когда он с огромной высоты смотрел на Святой город! И отголоски страшной, пожирающей его боли в руках отозвались в глубинах памяти и заставили Влада вздрогнуть и резко остановиться.
– Потерпи, милый мой! – попросила Мари. – Еще немножко… Вот уже видна крыша выставочного зала!
Это была она , думал Влад. Но почему не признается? Боится моего вопроса, на который ответить должен только я сам, потому что никто, кроме меня, не знает ответа?
– О чем ты думала, когда… когда смотрела на меня?
– Когда смотрела, Влад?
Нет, она не ответит. Она уходит от ответа.
– Тебе не больно? Можешь кулак сжать?
– Будет надо, сожму, Мари. Мне кажется, это придется сделать… Идем! Идем скорее! Я уже в порядке. Сейчас я силен, как никогда…
Небо уже потемнело настолько, что стали видны звезды.
Влад перепрыгнул через калитку, на ступеньках едва не упал и обеими руками схватился за ручку.
Дверь выставочного зала не поддалась. Влад вскинул лицо к чернеющему небу, закричал от отчаяния и боли, а потом принялся колотить в дверь руками и ногами.
– Влад, Влад! – пыталась успокоить его Мари и все гладила, гладила по спине.
Он оттолкнул ее руку, кинулся во дворик, заваленный каменными надгробьями со старого немецкого кладбища, запрыгнул на одно из них и посмотрел на черепичную крышу.
– Мари, бегом сюда! – крикнул он, подбирая с земли чугунный прут от кованой решетки. – Взбирайся мне на плечи! Хватайся за край крыши! Видишь, там немного просело? Попытайся разобрать черепицу!
Он протянул ей прут, затем обхватил ладонями ее ступни, отжал вверх, как штангу. Мари выбралась на крышу. Держась, чтобы не съехать вниз, она принялась расковыривать прутом черепицу. Владу на голову сыпались куски окаменевшей красной глины.
– Влад, я проделала дырку! Сюда можно забраться!
– Не вздумай! – крикнул он.
Нет ничего подходящего, чтобы и он мог взобраться наверх. Может, посмотреть за угол?
– Влад, я уже наполовину пролезла!
– Мари, я убью тебя!!! Лезь обратно!!! Я тебя… Ты не представляешь, что я с тобой сделаю!!
Какая же она гадкая и непослушная вертихвостка!
Он увидел на треть вкопанную в землю раму от панцирной койки – кто-то использовал ее в качестве фрагмента забора. Влад навалился на сетку, раскачивая из стороны в сторону весом своего тела. Рама скрипела, сгибалась, но все еще сидела в земле крепко.
– Мари!
Девушка не отвечала. Влад зарычал и кинулся на сетку с разбега. Металл заскрежетал о камни, и рама наконец рухнула на землю вместе с Владом.
– Мари, я убью тебя… – бормотал Влад, подтаскивая раму к стене. Поставил ее под углом, наступил ногой, оттолкнулся и ухватился за край крыши.
Она просто маленькая мерзавка… Что она себе позволяет? Адриано, несчастный Адриано был прав – ее надо держать в ежовых рукавицах…
Мари на крыше не было. Кряхтя, до крови обдирая локти, Влад выполз на черепицу, ухватился за край проема и потянул свое измученное тело вверх.
«Мари, – бормотал он. – Мари…»
Несколькими ударами кулака он выбил еще несколько плиток, расширив лаз. Деревянные стропила в этом месте подгнили, и Владу не составило большого труда протиснуться между ними. Секунду он висел на руках в кромешной темноте, не видя ни пола, ни стен, лишь улавливая тягостный запах сырого помещения.
Влад разжал пальцы и упал на пол. Тотчас вскочил на ноги, покачнулся и оперся на обшарпанную колонну, стоящую на границе зала и апсиды.
– Ну, здравствуй, мой дорогой…
Влад обернулся на голос и в первое мгновение увидел Мари, скупо освещенную копотным пламенем паяльной лампы.
Девушка была совершенно неподвижна и напоминала аляповатую католическую статую, раскрашенную скупыми и блеклыми красками. За ее спиной стояла мать Анисья и, обняв одной рукой Мари за шею, прижимала к ее горлу кусок стекла. По ложбинке между ключицами Мари медленно стекла капля крови.
– Еще один шаг, господин учитель, и я отрежу ей голову.
Паяльная лампа негромко рычала и шипела, освещая рваным пламенем стены и свод зала. Клочки дыма, взлетающие вверх, отбрасывали замысловатые гибкие тени, и казалось, что под сводом порхают летучие мыши.
– Послушайте, мать Анисья, – произнес Влад, чувствуя, как от нечеловеческого напряжения у него начинает неметь спина. – Вы ведь не знаете, какой из семи камней привез из Иудеи Понтий Пилат. А я знаю. Я единственный человек на земле, который видел начертание на ладони…
Он на мгновение замолчал, и мать Анисья тотчас пришла ему на помощь:
