— Когда придумаешь что-то новое, — сказал тогда генерал Стрыгин, — тогда испытай его на нашей верхушке. Я хочу знать, кто из этих двенадцати — потенциальный предатель. Вот когда ты такое сделаешь, я скажу тебе: «Спасибо за службу...»
Ну что ж, нельзя сказать, что Челюсть изобрел что-то принципиально новое... Скорее это был ремейк. Переделка с новыми актерами. Одного актера звали Борис Романов, другого — Владимир Дарчиев. Нельзя сказать, что это были очень талантливые актеры, но зато они были известны. Ни у кого из тех двенадцати человек, которым адресовался новый фильм, не возникло бы подозрение, что им подсунули инсценировку.
Челюсть стоял чуть в стороне, наблюдая за тем, как этих актеров привязывают к стульям. Актеры были неестественно бледными, но Челюсть решил не прибегать к услугам гримера. Пусть все так и остается...
Сама съемка должна была занять каких-нибудь две-три минуты, но это если все свести к сцене насилия. Челюсть считал, что в хорошем фильме, кроме насилия, должны быть еще и какие-нибудь слова. Например, такие слова, которые заставят вздрогнуть зрителей. Если Романов скажет: «Я должен признаться, что идею воспользоваться помощью людей из „Интерспектра“ мне подал один из вице-президентов нашей корпорации. У него, насколько я знаю, давние контакты со Службой безопасности „Интерспектра“...»
Челюсть представил себе возможную реакцию на эти слова в просмотровом зале и улыбнулся. Это будет шок. Это будет означать успех его нового фильма. Еще бы и Дарчиев что-нибудь брякнул... Скажем, про участие начальника СБ в гомосексуальной оргии на даче, что по Рублевскому шоссе... Это тоже будет иметь успех.
О текстах Челюсть подумал еще заранее, теперь только нужно было уговорить актеров произнести их. Впрочем, если в момент произнесения у актеров будут разбиты лица и окровавлены губы, это лишь подтвердит высокую степень натуральности фильма. Дух исповедальности, так сказать...
Дарчиев неожиданно легко согласился исполнить перед камерой написанный текст, думая, вероятно, что этим он сможет как-то поправить свое положение. Он не понимал, что подобное высокое искусство неизбежно требует жертв, особенно если список жертв утвержден генералом Стрыгиным.
— С какой стати? — сказал Романов.
— Действительно... — согласился Челюсть. — Ну, давайте подумаем, какая могла бы найтись причина, чтобы вы заинтересовались нашим предложением. Может быть, раскаяние? Все-таки вы столько хлопот и неприятностей причинили всем нам, да что нам, своей собственной семье...
Кстати, о семье. Быть может, мысли о будущем дочери заставят вас прочитать эти несчастные пять строчек? Потому что интернат — это не самое худшее, что может с ней случиться. Свою жизнь, Борис Игоревич, вы бездарно загубили, так не делайте то же самое со своей дочерью...
— А я не верю, что она у вас, — сказал Романов. — Вы блефуете.
— Зачем мне такие сложности — блеф, обман... Она была в Балашихе, на квартире вашего приятеля Парамоныча. Одна из тех квартир, которые Парамоныч выставлял на продажу через агентство «Марианна». Уходя к Парамонычу, вы оставили дочери записку: «Олеся, ушел по срочному делу, скоро вернусь. Папа». Потом Парамоныч позвонил ей и сказал, что вы уехали в Москву с какими-то людьми, которые пообещали вам свою помощь. Это что — блеф?
Романов ничего не сказал в ответ.
— Итак, — воодушевился Сучугов. — Давайте начнем... Владимир Ашотович, вам предоставляется право первого выступления...
Зажгли большой переносной фонарь, который направили на Дарчиева. Оператор с видеокамерой на плече приблизился, фиксируя напряженное выражение лица связанного и отчаявшегося мужчины.
— Текст, — скомандовал Сучугов.
— Я, Владимир Ашотович Дарчиев... — Он облизнул пересохшие губы. — Я признаю, что действовал не в интересах корпорации «Рослав»... И еще я принимал участие в оргиях. Где со мной еще принимал участие...
Сучугов одобрительно кивнул головой.
— ...генерал Стрыгин. Это было очень весело, и я навсегда запомню...
— Это точно нужно снимать? — растерянно спросил оператор, а Сучугов почувствовал, что его словно ураганом несет вперед, к беспомощному седовласому мужчине, который с явным удовольствием все говорил и говорил...
Челюсть опомнился, лишь когда его схватили за плечи и оттащили от Дарчиева. Челюсть увидел в своей руке рукоять пистолета, увидел, что седина Дарчиева испачкана чем-то темным, увидел его упавшую на грудь голову, увидел бешеную ярость в глазах Романова, который тщился оторваться от стула...
— Ага, — сказал Челюсть. — Все понятно... Все... Это мы потом сотрем. Это — сотрем.
Он посмотрел на своих людей, молчаливо ждавших указаний в разных концах полутемного подвала, и сделал успокаивающий жест рукой: все нормально, все хорошо, я по-прежнему контролирую себя... И сейчас мы наконец снимем этот гребаный фильм. Он взялся за виски, сосредоточился и понял, что стирать кусок с Дарчиевым вовсе не обязательно. Это уж точно вызовет шок среди двенадцати высокопоставленных деятелей «Рослава». А Стрыгин, несомненно, оценит его, Сучугова, ярость. Ярость в борьбе за честь генеральского имени. Стрыгин поймет степень его, Сучугова, преданности...
— Давайте продолжим... — сказал он, отнимая пальцы от висков. — Что? — Он услышал слова подошедшего сотрудника и поначалу даже не понял их смысла. — Что значит — проблемы? У кого — проблемы?
Проблемы были у него.
Боярыня Морозова: мелкие пакости
Точка на отслеживающем устройстве поскакала-поскакала, да и успокоилась. Монгол облегченно вздохнул — бесконечные петляния по московским окраинам утомили его и породили сомнения в действенности прибора.
Морозова сомневалась не только в приборе, она сомневалась в наличии смысла этой поездки.
— Ну и что? — говорила она, безразлично глядя на лезущие под колеса километры асфальта. — Ну и что мы с этого поимеем? Хорошо, выйдем мы на ту точку, где они будут резать Романова. И что? Какой ультиматум мы из этого слепим? Верните Лавровского, иначе мы всем расскажем, чем вы тут занимаетесь?
— Почему нет?
— Потому что это нужно доказать. А как доказать? Разве что блокировать по периметру тот район, куда мы сейчас приедем, чтобы ни один их человек не выскользнул, чтобы тело Романова никуда не вывезли... Для этого нужно человек пятьдесят. У нас их нет. И то — они скажут: «А мы нашли здесь тело. Его кто-то другой порезал, а мы нашли. Какие к нам претензии?» Нет, Монгол, поворачивай, не получается ультиматума. Данные о переводе миллионных сумм в офшоры — это одно, а убийство клерка — это совсем другое. Тём более он спер у них триста тысяч долларов. Это не та дубина, которой можно бить «Рослав» по голове...
— Но ты же засунула радиомаяк в романовскую игрушку. Ты надеялась что-то с этого получить...
— Монгол, ты когда что-нибудь куда-нибудь засовываешь, всегда отдаешь себе отчет в последствиях? Вот и я — не всегда. Это был просто инстинкт. Не выгорело дельце, поворачивай...
— Кажется, вот оно, — пробормотал Монгол, сличив картину местности с экраном следящего устройства. — Метров триста примерно...
Морозова нехотя подняла глаза — автозаправка, потом ремонтные мастерские...
— Рославская заправка, — механически отметила она.
— Я думаю, что они сейчас в мастерских, — сказал Монгол. — Или в самих мастерских, или там есть подвал...
— Возможно, — пожала плечами Морозова.
— Вот там они сейчас и перережут горло Романову.
— Это их внутреннее дело. Ты же не знаешь, что происходит в подвалах, которые находятся вблизи наших заправок. Они ликвидируют отступника. Когда я найду Карабаса, я тоже его ликвидирую. Все нормально, Монгол, все в порядке вещей. Поехали...
— Погоди. Значит, так... Там в подвале сейчас Челюсть. Это заместитель начальника корпоративной Службы безопасности. Большая шишка. Что он делает там с десятком вооруженных людей, — а они стопроцентно вооружены — и с двумя сотрудниками, не имеющими отношения к СБ? А также с видеокамерой.
— Ты меня спрашиваешь? Я-то знаю...
— Ты знаешь, а вот если, скажем, милиция туда подъедет...
— Что ей там делать?
— Им позвонят и скажут, что там подпольный склад оружия.
— Тогда лучше пусть приедет ФСБ. Склад чеченских террористов.
— Тоже неплохо...
— Они приедут, не найдут там никакого склада, поругаются с Челюстью и отпустят его. Он увезет Романова в другое место и там его зарежет.
— А если они его уже зарезали? А спрятать не успели?
— Хорошо, если так... Знаешь, Монгол, звони. Если уж мы сюда приехали, раз уж я испортила эту бедную обезьянку, засунув ей в пузо радиомаяк... Будем выжимать из ситуации то, что можно. Это не ультиматум... — Она пожала плечами. — Это просто мелкая пакость. А чтобы все это не прошло бесследно — позвони еще в пару телекомпаний. Начни с нашей, потом в ТВ-6, НТВ и так далее... Пакостить так пакостить.
