Даже Леонид с Ангелиной были совершенно уверены в том, что им наконец удалось оторваться от свихнувшегося Константина, и теперь можно расслабиться, отдохнуть от головняков в тихом омуте российской глубинки.
Ах ты ж, сермяжная благодать российской деревни… Ах ты ж, неведомая натура русского человека, неискоренимого оптимиста, не заглядывающего вперед дальше вечера текущего дня и не желающего креститься до тех пор, пока над башкой не бабахнет оглушительный гром.
Еще было время перестраховаться и запутать следы окончательно. Но гораздо проще было зажмурить глаза, заткнуть поплотнее уши и убедить себя в том, что все неприятности уже позади.
Остается только беззаботно убивать время на полном пансионе у хлебосольной бабы Маруси. Париться в баньке. Дышать свежим воздухом. Укреплять здоровье парным молочком. И лишь иногда спускаться из этого рая на землю за тем, чтобы с почты дозвониться до Хопина и спросить: «Как там дела, Аркадий Андреевич? Не изловили еще этого… уголовничка?» И наконец когда-нибудь услышать долгожданный ответ: «Все нормально, ребята. Поймали (лучший вариант – пристрелили) вашего мстителя. Можете возвращаться домой».
– …и тогда вернемся домой отдохнувшими, подзаряженными энергией, очистившими легкие от проклятого смога. А то ведь это не дело – уже больше трех лет никуда не высовывать носа из Питера. Даже дачу в Лисьем Носу распотрошили… А ведь знаешь, – Ангелина как можно теснее прижалась к супругу, – правильно говорят, что во всем всегда можно найти и положительные черты. Вот мы, например. Не было бы счастья, да несчастье, как говорится, помогло; не согнал бы нас твой брательник с насиженного местечка, так неизвестно еще, когда бы сами собрались проветриться где-нибудь на природе. А теперь… оглядись только, хорошо-то как, Ленчик! Даже дым из труб здесь пахнет иначе, чем в городе. И почти нет народа. Кстати, раньше, когда я отдыхала здесь летом, эта улица к вечеру, особенно если была хорошая погода, всегда бывала забита людьми. В основном, дачниками. Они сбивались в небольшие компании и бродили из одного конца поселка в другой. Бренчали на гитарах, горланили песни, иногда отправлялись на Шошу купаться. Вокруг крутились местные парни на дешевеньких мотоциклах, приставали к девчонкам, стреляли курить, наскребали на бутыль самогона. Потом к клубу подтягивалась молодежь из Соматова, Коноплева, Татарок, других деревень. Без интереса, просто затем, чтобы убить время, смотрели какой-нибудь нудный совдеповский фильм – как сейчас помню, билет стоил десять копеек. Потом, если кто-нибудь приносил магнитофон, устраивали танцы. А после них отправлялись в бор на костер. Или разбредались парочками по сеновалам. – Ангелина вздохнула. – Вот только я ни разу не бывала на этом костре. И никогда не ходила вечером в клуб.
– Что, – усмехнулся Леонид, – вместо костра или клуба боялась тоже угодить на какой-нибудь сеновал?
– Нет. Как раз на это мне было глубоко наплевать. Но этого панически боялись мои мамаша и бабушка. Они почему-то были уверены в том, что я только и жду удобного момента, чтобы свернуть с праведного пути и погрязнуть в разврате. Был у них такой один на двоих общий пунктик… Даже не пунктик, а помешательство. Хотя я не подала им ни единого повода, чтобы подозревать меня в чем-нибудь нехорошем. Впрочем, было бы только желание, а повод найдется всегда. Как-то раз произошел такой случай: мы в деревне купались на Шоше с подружками. Пришли знакомые парни, присоединились к нам. Целой компанией мы валялись на пляже, резались в карты, прыгали в воду. И тут на берегу возникла моя мамаша… О Господи, Ленчик! Какой был скандал! В чем она только меня не обвиняла! Можешь представить себе, – звонко рассмеялась Ангелина, – какая развратница! Купалась в речке рядом с мальчишками! Кошмар! Мамаша тогда выволокла меня на берег за волосы. А пока я одевалась, нарвала крапивы и всю дорогу до дома хлестала меня по голым ногам. Так и гнала через поселок. У всех на виду. Представляешь, позорище!
Леонид расхохотался.
– Я бы на твоем месте послал мамашу подальше. А потом учинил бы какой-нибудь акт неповиновения. Короче, шизанутые мамочка с бабушкой получили бы достойный отпор.
– Тебе проще, – вздохнула Ангелина. – Ты как-никак мужчина. А чего можно ждать от пятнадцатилетней маменькиной дочки? Впрочем, мамаше я тогда все-таки отомстила. В общем, неделю мне пришлось отсидеть под домашним арестом. Потом я все-таки получила свободу. Как обычно – до девяти вечера. Но использовала ее по полной программе. Здесь в деревне отдыхал один паренек из Москвы, Олег. Я ему нравилась. И вот в первый же день, как вышла из-под ареста, я предложила ему пойти погулять в березовой роще – мы сейчас туда сходим. Когда мы с Олегом добрались до рощи, я ему сказала: «Милый Олежа. Вот она я. Стою перед тобой вся твоя, готовая на все. Раздевай меня и делай, что пожелаешь. Я хочу, чтобы первым у меня был ты».
– И как он? Не отказал?
– И не подумал. Все оформил по полной программе… А как же мне тогда было стыдно, когда он меня раздевал! И как было страшно! И больно, когда… ну, сам понимаешь. Зато потом мне стало так хорошо, как еще никогда не было в жизни. Я просто таяла у него в объятиях. Я мечтала лишь об одном: чтобы это никогда не кончалось. Потом, наверное, еще целый месяц, пока я не уехала в Питер, мы это проделывали почти каждый день.
– Интересные вещи порой узнаешь от любимой жены, – покачал головой Леонид. – А ведь раньше про это ты мне никогда не рассказывала.
– А ведь раньше ты меня про это ни разу не спрашивал, – парировала Ангелина. – Спросил бы – так рассказала бы. Но только и сама лезть к тебе с такими рассказами как-то не собиралась. Чего навязываться-то?
Они наконец достигли окраины Нестерова, где начинался асфальт. Основательно искореженный гусеничными тракторами и разбитый грузовиками, но куда более проходимый, чем поселковая улица.
– А ведь если еще пару дней будет дождик, мы на «пассате» от твоей бабы Маруси до асфальта не доберемся, – заметил Леонид, щепкой счищая с подошв налипшую глину. – Сядем по самое брюхо посреди этого Нестерова и придется нанимать за бутьшь самогона местную службу спасения. На каком-нибудь тягаче.
– И наймем. Не разоримся. – Ангелина выбрала лужу почище и топталась в ней, безуспешно пытаясь привести свои грязные сапоги в более или менее божеский вид. И в конце концов безнадежно махнула рукой. – А-а-а, наплевать. Все равно перемажусь. Отчищусь, когда вернемся домой.
Не дотянув до березовой рощи метров пятидесяти, тропинка пропала, и Ангелина чуть сбавила шаг, стараясь не замочить о высокую пожухлую траву джинсы.
Ангелина развернулась и начала жадно целовать мужа в шею… в щеки… в нос… в губы. Он отвечал ей без особой охоты. Но хоть отвечал. Хоть не отталкивал, как это случалось порой.
– Ле-о-ончик, а давай прямо здесь.
– Тебе что, так неймется? Неудобно же. Холодно. Сыро.
– Зато необычно. Экзотика.
– Экзотика, – назидательным тоном произнес Леонид, – это на пляже, среди кокосовых пальм, под ласковым тропическим солнцем. Но никак не под осенним дождем. Среди российских березок.
– Ну Ле-о-ончик…
– Нет, не проси. А если хочешь чего-нибудь необычного, то дождись вечера, когда пойдем в баню.
– Точно?
– Да. Обещаю, – сказал Леонид, а про себя едко добавил: «Но лучше бы ты сходила бы в клуб и потешила там местных плейбоев. Этак алкашей десять – пятнадцать зараз конвейерным методом. Честное слово, я совсем бы не стал ревновать». Он отстранил от себя Ангелину и произнес на этот раз вслух: – Хорош об меня тереться, красавица. Пошли, покажешь мне речку. Глядишь, если здесь начну загибаться со скуки, съезжу куда-нибудь, где пахнет цивилизацией, куплю лодку, удочки, сетку и буду вас снабжать рыбой…
Ангелина остановилась и, обвив руками шею мужа, задумчиво посмотрела ему в глаза.
– Знаешь, Ленчик, меня до сих пор иногда мучает совесть, что я обошлась с Константином так жестоко.
– Жестоко? – процедил Леонид. Он ощутил, как непроизвольно напряглись все его мышцы. – А может, практично? Что ждало тебя впереди, останься ты с моим братцем? Затворничество в тесной «хрущевке» зимой и в гнилом доме в Лисьем Носу летом? Дефицитный семейный бюджет и несбыточные мечты о новеньком телевизоре? Потом у тебя родился бы ребенок. Бессонные ночи, обосранные пеленки, искусанная грудь. И никаких перспектив на то, что хотя бы раз в жизни удастся провести пару неделек где-нибудь на Канарах или курортах Пальмиры, немножко пожить для себя. Ты об этом мечтала? Или, может, втайне надеялась, что произойдет чудо, и Константин вдруг превратится в этакое светило мировой медицины? Будет загребать по двадцать штук баксов в месяц, подарит тебе «ламборджини» и жемчужное ожерелье, а сам будет постоянно пропадать на всяких там конференциях и симпозиумах, предоставляя тебе возможность от души поразвлечься с парочкой сексуальных гигантов, которые за небольшой гонорар будут просто стелиться у твоих ног?
