Корнышев провел арифметические действия с помощью встроенного в мобильник калькулятора.
– Это приблизительно семьдесят фирм. По три учредителя на каждую. Двести человек, хранители президентских миллиардов. И троих из этих двухсот мы уже знаем. Не так уж и плохо! – оценил Корнышев. – Надо вытаскивать в Россию этих двоих, Руиса и Конченетти…
Корнышев еще не успел договорить, а Калюжный уже сунул ему в руки бумажные листки. Ксерокопии газетных заметок. Немецкий язык. Итальянский язык.
– Кратко излагаю содержание, – сказал Калюжный. – Местные газеты, издаваемые на территории Швейцарии и Италии, сообщают о трагической гибели местных жителей. Фамилии несчастных тебе назвать?
А Корнышев уже зацепился взглядом за знакомые фамилии. Руис. Конченетти. Он растерянно посмотрел на Калюжного. Так вот почему у генерала такой удрученный вид. Просто Калюжный уже знал про все эти неприятности, а Корнышев до сей поры не знал. Вот и вся разница между ними.
– Как же так! – пробормотал Корнышев.
Калюжный развел руками.
– Ты голодный, наверное? – предположил он. – Давай пообедаем. И за обедом обмозгуем, как нам дальше быть.
Наверное, он хотел дать Корнышеву время на то, чтобы освоиться в новой реальности. Потому что еще пять минут назад Корнышеву казалось, что они продвинулись значительно. А теперь оказалось, что все это чепуха.
– Я бы выпил кофе, – неуверенно сказал Корнышев.
– Вот и отлично! Поехали!
* * *
Калюжный вел машину по московским улицам. Корнышев смотрел за окно невнимательным взглядом. Из головы никак не шла история с этими несчастными – с Ваней Алтыновым, с Руисом, с Конченетти.
Вдруг Калюжный сбросил скорость, сказал:
– Хотя бы здесь можем посидеть.
Но Корнышеву почему-то показалось, что при всей якобы случайности выбора Калюжный с самого начала метил именно сюда. Ночной клуб. Лампочки на вывеске призывно подмигивали.
Зашли в заведение, в котором царил полумрак. Горели лампы на столах. В этом зале публики было немного, но где-то дальше, за стеной, гремела музыка, и там, похоже, бушевало настоящее веселье. Калюжный увлек Корнышева за собой, они шли по коридору, по стенам которого змеились светящиеся полосы – пунктиры, впереди уже угадывались вспышки света. Грохот доносившейся оттуда музыки давил на барабанные перепонки и отдавался где-то в груди неприятными вибрациями. Но до зала, где танцевали, Калюжный и Корнышев не дошли. Генерал свернул в недлинный коридор, спустился вниз по подсвеченным призрачным голубым светом ступеням, и они оказались в небольшом баре, освещенном только неярким светом ламп над барной стойкой, так что столики и мягкие диваны вдоль стен тонули в полумраке. Людей здесь было мало. Неудобное для общения место – близкий грохот музыки не дает возможности слышать собеседника.
Калюжный потянулся к уху своего спутника, громко сказал:
– Слава! Мне возьми водки и осетрины, у них тут осетрина бесподобная. А себе закажи чего хочешь.
Он сел у стены, откинулся на диванную спинку и обездвижел. Когда Корнышев принес спиртное и закуски, он обнаружил Калюжного в той же неподвижности и в прежней позе, будто это был не живой человек, а мумия. Вдруг мумия качнула рукой, предлагая Корнышеву сесть на диване рядом. Корнышев подчинился. Когда он оказался рядом с генералом, Калюжный склонился к нему и сказал сквозь грохот музыки:
– У нас забрали Ведьмакиных.
Корнышев четко слышал каждое произнесенное слово, но всю фразу целиком он не воспринял, и ему даже показалось, что он чего-то не понял. Хотел переспросить, но тут генерал продолжил:
– И самого Ведьмакина забрали, и всю его семью.
И стало понятно, что все правильно Корнышев услышал.
– Кто забрал? – уточнил он.
Вместо ответа Калюжный устремил взгляд куда-то в потолок.
– А какое объяснение? – спросил Корнышев.
– Ведьмакин числится за тюремщиками – и его вернули в родные стены тюрьмы. Теперь вся работа с ним будет вестись по месту отсидки. А его семейство передано в руки специально созданной следственной бригады, которая должна установить, не участвовали ли Ведьмакины в расхищении государственных средств, и на какие такие шиши они обзавелись недвижимостью на Кипре и жили там безбедно столько лет.
Калюжный ядовито улыбнулся. В полумраке бара его лицо представлялось какой-то злодейской маской.
– Бедные люди, – сказал Калюжный. – Я им не завидую.
Корнышев смотрел озадаченно, и обнаруживший это Калюжный добавил страшное:
– Через пару месяцев Ведьмакин помрет от сердечного приступа. Да и вся его семья сгинет без следа.
– Почему? – растерянно спросил Корнышев.
– Потому что мы хорошо ищем, Слава. Добросовестно. Потому что мы много чего уже нашли.
Теперь Корнышев осознал, что действительно неслучайно они с Калюжным приехали отобедать именно сюда – в полутемный шумный бар, где постороннему не услышать чужого разговора, сколько ни прислушивайся.
– У нас большие изменения, Слава, – сказал Калюжный. – Ребят разобрали по управлениям, там много работы, мы сейчас с терроризмом боремся, не хватает людей. И когда всех террористов переловят, мне людей вернут. Может быть.
И снова у него не лицо было, а маска.
– Я тебе звонил, – вдруг сказал он.
Корнышев смотрел непонимающе.
– На Кипр тебе звонил, – пояснил Калюжный. – А твой мобильник был отключен.
– Боялся, что засекут. Драпал я оттуда.
– Я хотел тебе занятие какое-нибудь найти, – продолжал Калюжный, будто не слыша собеседника. – Там, на Кипре.
– Какое занятие?
– Любое. Только чтобы ты сюда не возвращался.
– Что происходит, Олег Харитонович? – спросил окончательно сбитый с толку Корнышев.
– Все очень скверно, Слава. Я слишком поздно понял, что к чему. Когда мне поручили эту работу, я ее выполнял, как любую другую. Как привык. Как всегда делал. От меня ждали результата, и я этот результат готов был обеспечить. И я слишком поздно понял, что нельзя было так жилы рвать на службе. Что не дай бог нам на след этих денег напасть. Не то что их найти, а даже просто к ним приблизиться. Нам просто не позволят. Не дадут.
– Кто?
– Те, кто эти двадцать пять миллиардов считают своими. Такие деньги просто так не отдают, Слава.
– Они же государственные, – пробормотал Корнышев.
– Были государственные. Но государство абстрактно нарисовано только на политической карте мира. А в жизни государство – это люди. Слесарь в ЖЭКе, машинист в тепловозе, учитель в школе, президент в Кремле. У каждого своя работа. Кто на что учился. Кому какое дело доверили выполнять. Кому-то вот доверили двадцать пять миллиардов спрятать. Тоже ничего себе работенка. Хозяин им работу доверил, и они с нею справились. А потом хозяин ушел. И предполагалось, наверное, что эти двадцать пять миллиардов новому хозяину перейдут. Но так не хочется их отдавать. Уж лучше сделать вид, что их вовсе не было. И они в лепешку расшибутся – а денег не отдадут.
– «Они» – это кто? Вы их знаете?
– Конкретно – нет. У меня есть начальство, у моего начальства – свое начальство. Информация от нас идет по этой цепочке наверх, и какое из звеньев в цепочке чужеродное – невозможно сказать со стопроцентной уверенностью. Но ошибки нет. Ты делишься со мною подозрениями по поводу Горецкого, я эту информацию передаю наверх, и в назначенный час Илью убивает киллер. Откуда он там взялся? Зачем убивал Горецкого и его приятеля? Потому что эти двое, Илья и его друг, что-то такое поняли про деньги эти, про Женю Нефедову. Они слишком близко подошли к деньгам. А следующий на очереди ты, Слава, – совершенно неожиданным образом завершил свою речь Калюжный и посмотрел на собеседника печально.
Корнышев даже поперхнулся осетриной, хотя была она мягкой и сочной и до этой минуты Корнышев управлялся с нею без проблем.
– Ты слишком хорошо работаешь. Результативно, – сказал Калюжный, но звучали его слова не как похвала, а как упрек. – Ты по Кипру отработал – любо-дорого смотреть. Ты Катю Ведьмакину, которая тебя должна была ненавидеть, завербовал и использовал на сто один процент. Ты швейцарский след нащупал. Ты Горецкого раскусил, и ты нам на блюдечке преподнес Нефедову. Ты нашел следы нефедовской фирмы и установил соучредителей фирмы. Ты понял, как работает этот механизм. И уже знаешь, где дальше искать. Тебе этого не простят.
