Ознакомительная версия.
Дальше… Хлопок, вспышка, комнату заволокло угарным туманом, и Аля потеряла сознание, . Но в беспамятстве она пребывала лишь секунду-другую, не больше, очнулась, ощущая тревожное удушье и монотонную головную боль; кровь струйкой текла из носа, а в комнате…
Две фигуры, похожие на тени, плавно, по-кошачьи, передвигались по замкнутому кругу ограниченного пространства, и только короткие выпады и редкий звон соприкоснувшихся боевых ножей выдавал огромное внутреннее напряжение смертельной схватки. Один из бойцов был Маэстро. Другой…
То, что Глостер остался жив, Алю совершенно не удивило. И не было в этом никакой мистики: слишком громоздко упало его подсеченное пулей тело, чтобы оказаться мертвым. Сплющенный кусочек металла увяз в кевларовых слоях мягкого бронежилета; подсознание девушки это отметило четко, а вот подумать над собственными ощущениями у нее не было ни времени, ни возможности, Аля повела вокруг взглядом: пусто. Куда она уронила оружие и было ли оно вообще? В голове продолжала пульсировать размеренными оранжевыми вспышками боль, делая невозможным никакие воспоминания, но заставляя воспринимать сущее зримо и рельефно.
Девушке не было страшно, ей было горько. Глостер оказался проворнее и напористее. Алин выстрел лишь на некоторое время отключил его сознание, а теперь, вооруженный двумя обоюдоострыми короткими ножами, он наступал, и Маэстро не мог ему противостоять… Может быть, потому, что устал, но хуже всего другое — Маэстро был ранен, и, судя по всему, серьезно. Он припадал на правую ногу, правая рука висела плетью, свой нож он держал левой, и проворства у Маэстро хватало лишь на то, чтобы хоть как-то смягчать удары. После каждого сближения Аля все реже слышала скрежещущий звон металла. Глостер доставал противника, рассекая кожу и мышцы, нанося ранения… Але было хорошо видно: грудь Маэстро залита кровью, и если он еще держался на ногах — то только чудом.
Пожалуй, единственное, что ее удивляло, — это лицо Влада. Оно было спокойным и безмятежным, словно он не ощущал ни боли, ни напряжения смертельной схватки. Именно эта умиротворенная отрешенность выводила Глостера из себя более всего остального; вымученным оскалом он напоминал сейчас изгнанного из стаи волка-оборотня.
— Ты думаешь… Ты думаешь, что умрешь безмятежно?.. — Глостер сделал артистичный выпад с разворотом корпуса; новый глубокий порез рассек правую руку Маэстро, которой он в последний момент попытался защититься от удара. — Я хочу, чтобы ты умер с болью… С дикой болью и ревностью: что лучший — я, а не ты, что ты ничего не сумел в этой жизни! Даже — отомстить!
Але было понятно: Маэстро теперь настолько слаб, что Глостер может покончить с ним одним решающим ударом… Но он почему-то медлил.
— Так я тебе скажу одну вещь… — прохрипел Глостер, контролируя клинками расстояние. — Чтобы в аду тебе было горше… Помнишь Хачгарское ущелье?
Пусть на мгновение, но лицо Маэстро потеряло невозмутимость. И он снова пропустил разящий удар клинка, сумев лишь слегка самортизировать его подставленным эфесом, изменить траекторию и тем уберечь себя от неминуемого смертельного ранения.
— По-о-омнишь… Я ви-и-ижу, что помнишь… Ты знаешь, что приказ на уничтожение подразделения Барса, вашей группы, отдавал Лир?.. Знаешь… А знаешь, кто этот приказ исполнил?.. Кто координировал минометный огонь? Кто командовал группой зачистки?..
Глостер ощутимо тянул время. Теперь его болезненный оскал излучал торжество.
— Ты по-о-онял?! Я вижу, ты по-о-онял! Это был я! Я! — Лицо Глостера стало жестким и безликим, словно безлесная равнина, по которой некогда прошел ледник, превратив все окружающее в пустынное подобие небытия. — Ты ведь не ждал этой боли?! А теперь — оставайся с нею навсегда! Навеки!
Глостер ударил правой. Маэстро блокировал удар неожиданно жестко, а левая Глостера, вооруженная вторым ножом и летевшая со стремительной быстротой в солнечное сплетение, рассекла пустоту… Удивление смертной тенью упало на лицо Глостера — и застыло оборванным криком: нож Маэстро вошел в правое, незащищенное бронежилетом подреберье мягко, разрывая печень… Глостер рухнул на колени, хватая ртом воздух. Маэстро наклонился к нему, прошептал:
— Ты забыл, что у меня договор со смертью? Лицо Глостера от ранения или страха сделалось белым как саван; обеими руками он зажимал рану и упал бы, но приставленный к шее клинок не давал ему даже пошевелиться.
— Я хочу знать имя Лира, — произнес Маэстро. Глостер молчал. Словно выброшенная на берег рыба, он лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Маэстро оскалился жестко, сделал неуловимое движение рукой с ножом… , Глаза Глостера помутнели от непереносимой боли; сейчас в них не осталось ничего человеческого, только кричащая беззвучно и оттого особенно жуткая мольба прекратить страшную муку.
— Имя Лира? — спросил Маэстро тихо; он был сейчас будто первый из демонов ада, и именно в его власти было-продлить ту муку, что держал он на острие клинка, или отправить бедного грешника дальше, в безвестное небытие смерти.
Глостер назвал имя Лира и тем — выкупил себе скорую смерть. Маэстро двинул рукой, тело Глостера на мгновение напряглось — и безжизненно рухнуло навзничь.
Глостер был мертв.
Дальнейшее Аля запомнила смутно. То, как они прорывались сквозь темные коридоры, как Маэстро чуть не силой тащил ее, полубесчувственную, за собой, как сине-белый огонек пламени расцветал на раструбе ствола бесшумного автомата, рассылая вперед смертоносный свинец и оберегая их этим заградительным огнем, как красиво расчерчивали небо трассирующие пули, как взорвался бензобак громадного, похожего на гигантского жука, «лендровера», как бойцы в масках бежали сквозь ночь и падали, скошенные бесстрастными пулями этой войны. бывшей для всех чужой… Раньше Аля думала, что чужой войны не бывает, теперь… теперь она знала: не бывает чужой смерти. Каждый, умирая, уносит в небытие частичку этого мира, как море — горсть песка. Навсегда.
Маэстро гнал машину на громадной скорости через ночную степь, куда глаза глядят, лишь бы подальше от места схватки. Аля помнила, как они забрались в этот автомобиль под перекрестным огнем ночной перестрелки, как проломили хлипкие жестяные ворота в дальнем углу пансионата, близ хозяйственных построек, как вырвались в затухающую ночь… Погони за ними не было. Когда твое время отсчитывают не стрелки часов, пусть даже и секундные, а проблески пулеметных трасс, перестаешь обращать внимание на несущественные мелочи… Вроде уносящегося в ночь автомобиля.
Неожиданно тяжелый «лендровер» стал забирать в сторону, теряя скорость.
Маэстро упал головой на руль, заваливаясь всем телом на бок… Аля сумела кое-как выправить машину; автомобиль проюзовал по инерции несколько метров, пока не застыл как вкопанный в неглубокой колее усталым распаленным рысаком.
Маэстро был без сознания. Футболка у него на груди стала мокрой от крови.
Аля сначала подумала, что это от множественных ножевых ранений, но когда она начала перетягивать их найденным здесь же, в угнанной машине, бинтом из аптечки, обнаружила, что Маэстро ранен и в спину, причем серьезно: три черных входных отверстия от пуль и ни одного выходного. Одна из ран пузырилась розовой кровяной пеной при каждом хриплом вдохе: пуля засела в легком. Маэстро был жив лишь чудом. Теперь он умирал. Але хотелось расплакаться от безнадежности ситуации и собственной беспомощности, но слез не было. Впервые за последнее время к ней пришло ощущение жестокой, беспощадной решимости… Оно не сумело еще оформиться в какие-то образы, но одно Аля знала точно: то, за что погиб ее отец, а теперь умирал Маэстро, — иллюзия, но такая иллюзия, ради которой не жалко потерять жизнь, ибо без этой иллюзии мир превращается в жалкое стадо, в скопище жующих жвачных, в свору ненавидимых всеми, ненавидящих друг друга существ.
— Где мы? — Маэстро открыл глаза, как только девушка попыталась подвинуть его с водительского места.
— Не знаю. В степи. Потерпи. Пожалуйста, потерпи… Я сейчас… Мы…
Сейчас я сяду за руль.
Аля боялась погони. Те, кто напал на особняк и вступил в бой с людьми Глостера, не были бандитами, это очевидно. Тогда — кто они? Силовые спецподразделения, подчиняющиеся местным властям? Что будет, если они уже выслали погоню и скоро захватят и ее, и тяжелораненого Маэстро? Ни в какую справедливость со стороны любых властей Аля не верила давно; да и поднять вертолеты на охоту за нею и Маэстро тоже вряд ли было возможно без приказа или хотя бы разрешения тех же самых властей. Впрочем… Эти мысли не вызвали у Али никаких эмоций, даже горечи: в наше убогое время люди чести стали такой же редкостью, как и снежные барсы, а потому зеленые банкноты, сложенные пухленькой стопкой, перевешивали любые погоны. Даже золотые.
— Не нужно за руль. Погони не будет еще с час. Им не до нее, — прошептал Маэстро, не раскрывая глаз. — Тебе нужно уходить, как рассветет. Машину брось.
Ознакомительная версия.