— Очень приятно.
— Мне нужно поговорить с… Мортеном Мартенсом.
— Минутку. — Кудрявая нажала на кнопку и громко позвала: — «Мартенс! Мартенс!»
Послышался стук машин, но никто не ответил.
— Мартенс! Есть Мартенс в цехе?
— Ага. Я в лаборатории.
— К тебе пришли.
— Я сейчас не могу отойти.
— Тогда я пошлю ее к тебе.
— Ладно.
Женщина обернулась к Аните.
— Как пройти, знаешь?
— Да я…
— Ты дочка, да?
— Мн…
— Ну иди.
Анита Ларсен сделал осторожное движение к двери, и на этот раз дама с перманентом ободрила ее улыбкой. В следующей комнате огромного размера над верстатками и за экранами дисплеев корпела масса мужчин и женщин. Линотрон давно вытеснил линотипы. Наборные кассы превратились в смешные полочки, на которых поколение левых социалистов расставляет мелкие безделушки.
— Смотрите-ка, Анита! — Женщина рядом с ней подняла голову от экрана и звучно хлопнула себя по ляжкам. — Сколько лет, сколько зим!
— Да… — Девочка заставила себя остановиться. Кто-кто, а фру Карлсен должна знать, почему.
— Как ты выросла, милая.
Аниту передернуло.
— Ты уже в седьмом?
— В восьмом.
— И что, на уме только поп-музыка, наркотики и мальчики?
Анита опять дернулась. Что за дурацкий вопрос! А она-то надеялась, что все сойдет гладко. Раньше она любила пошутить с фру Карлсен, теперь — нет.
— Ладно, не куксись. Иди куда шла.
Так она и сделала. Обратно дороги нет. Tonight you tell me what you want me to do… Она вошла в цех, и у нее заложило уши от грохота. Три машины работали на полную мощь и споро выплевывали листы. Мужчины и юноши в серых или синих комбинезонах следили за качеством печати: типография славилась прекрасной репутацией, а это накладывает особые обязательства. Двое ребят помладше узнали ее и кивнули. Несмотря на грохот и жесткий темп работы, у них был вид людей, неспешно делающих свое дело. Никакой суетливости, лишних движений. Ее всегда удивляло, что им удается объясняться вполголоса, с помощью жестов. Эти люди нравились ей. Через силу она заставила себя повернуть налево, отыскать дверь в фотолабораторию, представлявшую собой две комнаты в середине коридора. Сейчас в лаборатории царил полумрак.
Сгорбившись над столом, какой-то юноша ретушировал снимки. От желто-зеленой подсветки его лицо напоминало лицо покойника. Он мельком взглянул на нее, хмыкнул, но промолчал. Посетители частенько заглядывают сюда, неизменно занятые менеджеры по продажам, желающие лично убедиться как обстоят дела с их нестандартными заказами. Тут она увидела Грегерсена, владельца типографии. Он стоял спиной к ней и вполоборота к соседней комнате, в которой располагались фотокамеры. Он перекинулся парой профессиональных замечаний с кем-то в комнате, Анита узнала голос. Отец. Она прикусила губу. Everything you want to go through… Сейчас, вот-вот. Грегерсен обернется, увидит ее и все. Он простой и приветливый. Разговаривает на равных. Шутник, но не похабник. Несколько раз она пыталась себе представить: что если б ее отцом был он? Ерунда, да и только. Все служащие сходились в одном: шеф у них что надо. Без него типография числилась бы по разряду заурядных. Даже отец крайне редко позволял себе пройтись насчет Грегерсена.
Она пристроилась напротив множителя форм и принялась ждать. Какая она дура, что заявилась сюда! Нечего и думать поговорить с отцом в присутствии Грегерсена. Да и захочет ли он говорить вообще? Как признаться ему, что подтолкнул ее на разговор банальный «читательский отклик», вычитанный в «Дет Нюэ». Поймет ли он, что она просто искала повод для встречи, старалась его понять, в отчаянии, забыв про стыд, сама предлагала в последний раз попробовать все исправить. Сущее безумство. Она ж ведь его знает, он наверняка ничуть не изменился. I won't let you down. И поэтому она обязана попробовать. В последние недели она почувствовала, что что-то творится в душе. Видно, отозвалось все, происходящее в мире. Ее проблемы казались капризами по сравнению с тем, что приходится переживать другим людям. Господи, как хорошо им было бы всем вместе!
— Э-э… да это Анита!
Она вздрогнула и повернулась к Грегерсену. Из-за очков ей улыбнулись божьими птахами веселые и беззаботные глазищи. Шеф подошел поближе и отвесил ей церемонный поклон.
— Смотрите-ка, какая она у нас дама… — Потом повысил голос: — Мортен, к тебе дочка…
В дверях вырос старший печатник Мортен Мартенс. Его улыбка была деланной и вымученной, она сразу увидела. И все-таки у нее потеплело в груди. Этого человека ей не вытравить из памяти. И за маской этой что-нибудь непременно скрывается, точно как раньше. Даже взрослые не сердятся без причины, пишет «Дет Нюэ». Вы должны учиться видеть связь предметов. Но как поймешь такого отца?
И есть ли вообще оправдание тому, кто ушел из дому и бросил семью? Должно быть. Она здесь, чтобы разобраться, попытаться понять в самый последний раз. Знает ли он, чего ей стоило прийти сюда?
— Мне надо позвонить, — скороговоркой сообщил Грегерсен. Не дойдя до двери, он обернулся и задумчиво добавил: — Идите лучше в столовую, здесь не дадут спокойно потрепаться.
— А как же…, — Мартенс кивнул в сторону аппаратной.
— С фильмом не горит. — Потом добавил, обращаясь к Аните: — Пороть горячку мы перестали. Скоро будем только расслабляться. — Подкупающая улыбка, и Грегерсен исчез.
Они спустились по лестнице в полном молчании. К ней он обратился только у стойки:
— Колу будешь?
— Да. Спасибо.
— А пирожное?
— Нет. Только колу.
— Пожалуйста, одну колу и один кофе.
Как по уговору, они выбрали самый уединенный столик. Он раскурил трубку, взглянул сперва в окно, потом — на нее.
— Ну, чем могу служить?
— Да… — От его сухой деловитости все слова застряли у нее в горле. Она прокашлялась и решила попробовать снова: — Сегодня сочельник.
— И что?
Плевать, что слезы вот-вот закапают. Она вдруг рассердилась. Крис де Бург мяукает за сотни миль отсюда. А ей придется все разгребать самой.
— Я просто хотела спросить…
Наверное, он заметил, как увлажнились ее глаза.
— Ты про завтра?
Безупречно правильная речь. Он всегда переходит на шлифованный букмол, если нервничает или обсуждает личные проблемы.
— Да.
— Ничего не получится. Твоя мать…
— Знаю. А давай встретимся днем.
— Мы с тобой? У вас с мамой наверняка забот полон… — Он чиркнул спичкой и снова раскурил трубку.
— Папа, ты и так забыл про мой день рождения.
— Прости, Анита. — Он тут же оборвал сам себя, осознав, как чудовищно это звучит. Голос потеплел и помягчал. — У меня было очень много работы. И ведь ты получила подарок. Помнишь пластинки, которые я привез из Лондона?
— Помню. Я специально звонила поблагодарить. Замечательные. Но это было за два месяца до рождения.
— Я знаю. Это так просто не объяснишь, Анита… Ты ж ведь тоже ко мне не приходишь.
— Последний, раз когда я звонила, ты сказал, что это тебе не удобно.
— Знаешь что… — Он быстро сунул руку в карман и протянул ей пять купюр. В долю секунды она превратилась во взрослого, такого же, как отец, и вспомнила гаденькое слово: откупается.
— Я пришла сюда не за тем…
— Само собой. Но все-таки возьми.
Побороть искушение было очень трудно. Денег хватило бы на книжки, пластинки и осталось бы на сережки. Пока не поздно, она поторопилась отказаться:
— Я не могу их взять.
В его глазах мелькнуло удивление, сменилось гневом.
— О чем разговор, ты можешь, Анита.
— Нет. Я хочу… — Она не смогла выговорить, чего ей хочется. Если б он просто протянул руку — пустую, без денег — и погладил ее. Если б она решилась встать, обойти стол и прижаться щекой к его груди! Она боялась не чужих глаз, в этот раз — нет. Он сам делал все совершенно невозможным. Никогда раньше она не была так далеко от него, такой непоправимо чужой. Когда же она поймет, что мама права, что тут ничем не поможешь? То, что она пришла сказать, было невозможно выговорить. А в том «читательском отклике» все было так просто.
ТЫ БРОСИЛ НАС ПОТОМУ, ЧТО ПОЛЮБИЛ ДРУГУЮ ЖЕНЩИНУ?
— Бери деньги… А завтра поговорим.
— Ты хочешь сказать?
— Я предлагаю отведать пиццу.
— В Рождество кафе очень рано закрываются, папа.
— Ну а как насчет торта и мороженого у Эриксена? Часов в десять.
— Да… Замечательно.
— Заодно получишь пару подарков.
— А у тебя…
— Конечно, я их приготовил. Я люблю тебя, Анита. Просто так трудно… одалживать тебя. Ты же знаешь, я признаю или — или.
— Ужасно… что так вышло, папа.
Тут он не мог полностью согласиться.
— Значит, до завтра. А сейчас допивай.
Это решило дело. Она получила отсрочку, еще один шанс. Она пила газировку, он набивал трубку. Ничего он мне не купил, думала она. Сегодня после работы побежит. А сказал просто, чтобы отвязаться.
