Ознакомительная версия.
Управляемый Ваней «SAAB» чинно прошелестел мимо парадного подъезда и — мы рванули так, что разрешённые местными правилами «мало-кэмэ в час» живенько накрылись драной панамкой. Нет, ребята, вовремя смыться — это ещё полдела. Главное — добиться красоты процесса!
Леса, перелески. Дорога шоссейная. Раннее утро, довольно туманное. И на обочинах — куча на куче и кучей погоняет. По всем приметам — родина. Надо бы отметить, а я вот уже четыре часа за рулём, и ни в одном глазу. Согласно документам, получившим одобрение сначала финских, а затем отечественных пограничников, я шофёр и телохранитель вице-президента российско-финской туристической фирмы «SUOMI-TURS», с правом вождения автомобиля, ношения оружия и имеющий в наличии и то и другое. Выданный мне «боссом» «макаров» уютно пристроился в плечевой кобуре. Вот ведь — мелочь, а приятно. Сам «босс» в податливом окружении двух милых глазу дам возлежит на заднем сиденье и, кажется, дрыхнет, утомлённый праведными трудами. Дамы шефа не интересуют, обе девушки достаточно давно находятся в его прямом подчинении и явно пребывают в чинах не ниже старшего прапорщика. С собой мы их взяли для художественной завершённости образа ошалевшего от доходов «нового русского». Эту роль на двух пограничных постах с блеском исполнил Иван Денисович, сорвав шквал оваций и совершенно, до полной невидимости затмив мою скромную персону. Что, в общем, нам и требовалось. Заодно я стал жгучим блондином, а вместо шрама на правой щеке у меня появилась не сильно приметная родинка. Одна из двух Ванечкиных прелестниц оказалась настоящей колдуньей по части грима. Хотя, наверное, это далеко не всё, что она хорошо умеет делать. Вон как глазами-то стреляет… Лапочка!
Однако за всё в жизни нужно платить. И теперь в счёт новых документов, полученных взамен оставленных в Финляндии, и новой внешности, которая мне категорически не нравится, я изо всех сил рулю по бескрайним просторам родины, а Иван Денисович нагло дрыхнет на плече светловолосой гурии. Используя, между прочим, служебное положение в личных целях.
Последние часа два, минувшие с момента пересечения контрольного пункта в Ваалимаа, я мучительно пытался уяснить, хотя бы в общих чертах, что же такое происходит вокруг меня, со мной лично и вообще в мире. Складывалось ощущение, что мною злостно оттоптана чья-то любимая мозоль, причём были основания подозревать, что мозолистых недругов рядом крутится чуть больше, чем один. «Сионские близнецы» и явившиеся вслед за ними полупрофессиональные охотники явно проходили по разным статьям дохода. Когда я звонил из Амстердама Стрекалову, ни о каких сложностях с пересечением границ речь не заходила.
Значит, это старые хвосты. Но тогда вообще получается полный бред. В России я сильно насолил мужчинам, которые перегоняли героин в Европу сотнями килограммов и чудно ориентировались в секретных досье ФСБ. И эти бойкие хлопцы, с лёгкостью вычислившие время и место моего появления в стране, присылают компанию полусонных уголовников, которых только ленивый на завтрак не скушает? Бред какой-то… Или же, как я уже успел предположить ранее, очень тонкий расчёт большого профессионала, с которым я ещё намаюсь в будущем. Тьфу-тьфу-тьфу!
Что же касается оставшихся в отеле попутчиков и «сожителей», внезапно воспылавших жаждой крови, то здесь совсем тёмный лес. Или же меня с кем-то перепутали, что вряд ли, или они просто дураки. И я — дурак. Потому что совершенно не понимаю, какого рожна им было нужно? А спросить не успел. И в довершение ко всему, оставил в живых эту «Мисс Русскоязычная Америка». Что на меня нашло, зачем… в «длань Господню», простите, не верится, а логика буксует мертво. Но мнилось мне упрямо, что свидеться ещё придётся, обязательно свидимся, всенепременно. М-да…
Резко ударив по тормозам, я аккуратно прогулял всю честную компанию, заселившую кожаный «вольвовский» салон, от спинок заднего сиденья до спинок переднего.
— А ну, сарынь, на кичку! Атаман гулять хочет!
От такого вступления экипаж моментально проснулся, чем я не замедлил воспользоваться.
— Давай, красавица, садись за руль. У босса твоего кураж пошёл, он шофёру будет доказывать, что любая блядь могёт управлять государством. У тебя права-то есть, лапушка?
Разумеется, права у неё были. Какой же старший прапорщик без прав? И вот, гениально проведя эту рокировку, я с чувством глубокого удовлетворения пристроился на свободном плече оставшейся на заднем сиденье «труженицы невидимого фронта». Уже засыпая, я подумал, что если бы народа в машине было поменьше, а сил у меня — побольше, то чувство удовлетворения случилось бы куда как более глубоким. Если каждому прапорщику выдать такую грудь… Какая там, в баню, оборона!
Закончилось всё это приключение крайне удачно. Мы приехали. Не то чтобы уж очень ранним, но и не поздним утром две милые девушки и с трудом проснувшийся Иван Денисович выгрузили моё отчаянно протестующее тело на Кронверкской набережной. Честно говоря, когда я окончательно соотнёс себя с местом действия, то что-то очень важное в моей душе встало боком. Именно в этом доме, населённом в лохматые годы людьми не чуждыми партии и правительству, родился и вырос Борис Кочетов, один из немногих по-настоящему близких мне людей. Мой друг. С которым мы тоннами жрали соль вперемежку с дерьмом в Афганистане. И которого я лично, пусть и не желая того, убил в Париже. Вот она, родина. Э-э-э-х!
Времена исторического материализма отошли в прошлое, и дом этот, как и любой дом в центре Санкт-Петербурга, тихо, без лишних слёз и эмоций, давно пошёл по рукам. Спутниковые антенны на балконах, пуленепробиваемые окна — вид на Стрелку Васильевского острова притягивал «новых русских» почище любого магнита. Но и «старым русским» места пока ещё хватало. Ведомственная квартира «принимающей стороны» находилась на третьем этаже, была оборудована двумя стальными дверями с замками сейфовой величины, а также всеми прочими прелестями цивилизации, изрядно, впрочем, подержанными.
Иван Денисович с компанией были тут явно не впервые, так что жизнь стала налаживаться семимильными шагами. Покуда девицы обустраивали постель (меня как-то сразу задела её «односпальность»), Ваня, как старший по званию, обследовал холодильник и вытащил на свет божий сыр, банку каких-то рыбных консервов, кетчуп, бутылку водки и палку колбасы «Золотая салями». Мои стародавние коллеги эту колбасу проводили по разряду оперативных разработок вероятного противника: мол, когда юсовцы поняли, что мозговым штурмом им КГБ не одолеть, они решили нас через чёрный вход достать. Закуской.
Мы сели завтракать. После оленины в брусничном соусе колбаса шла неважно, можно сказать, совсем не шла. Разве что с водкой. Тут-то и выяснилось, что вся честная компания буквально через полчасика возвращается обратно, в Финляндию, так как труба зовёт и враг, понимаешь, не дремлет. Я ужасно расстроился, поняв, что завалить в одноместную казённую койку ни одну из прелестных прапорщиц мне так и не удастся. Да и они, похоже, грядущим подвигом особо не вдохновлялись.
Совместно взгрустнув над оставшейся в бутылке водкой, мы сердечно расстались. Они поехали в свою Суомию, стоять на страже интересов гипотетического россиянина, а я завалился спать в никем не согретую постель.
Проснулся я часам к пяти вечера. Во рту, на душе и вообще в организме ощущения царили мерзопакостнейшие. И не только водка была тому причиной. Опять, в который уже раз, мне снился Борис. Афган, небо, горы, пыль и крошка, выбиваемые пулями из стен, его лицо. Тонкая струйка крови, струящаяся из уголка губ. Последнее слово, сказанное им тогда, в «Бобини». «Вещий». Вещий?
Я выбрался из помятой постели, пошёл в кухню, перерыл там все шкафы и шкафчики в поисках кофе, нашёл. Сварил. Закурил, сел к окошку. Впору было головой об подоконник биться. Вещий… Не понял я тогда, что он хотел этим сказать, внимания не обратил. Скольких ошибок можно было бы избежать… Эх, Борька, Борька.
* * *
Был ведь у нас тогда Вещий. Олег Масляков, если я не ошибаюсь. Почему ему подвесили такую кличку, я теперь уже не помню, но вот, что сволочью он был редкостной, это в памяти отложилось хорошо. Вещий командовал у нас в роте третьим взводом, мы их между собой называли «гасильщиками». Крови в отряде никто особо не боялся, не до эмоций было, но по негласному правилу все зачистки, все особенно «чёрные» работы поручались именно третьему взводу. А уж те всегда справлялись на «отлично». Ни следов, ни свидетелей. И ещё Масляков слыл главным специалистом по допросам. Языками он не владел, у него были совершенно другие методы. И ребята говорили, что трудился он в таких случаях не покладая рук, с большой фантазией. Глеб, брат-близнец Бориса Кочетова, рассказывал, как однажды при захвате небольшого каравана сдался «дух», который на поверку оказался нашим солдатом, из Белоруссии, три года назад попавшим в плен. Там его заставили принять ислам, женили и погнали воевать с неверными. В первом же бою он выкинул автомат и поднял руки. А Вещий приказал посадить его на кол. Что и было исполнено перед всем взводом, прямо там, на месте. После этого с Масляковым мало кто хотел общаться, но, по-моему, его это не сильно трогало. Даже внешне он был неприятен. Среднего роста, веса, телосложения, абсолютно не запоминающаяся внешность, молчун. Однако, находясь рядом с ним, люди гораздо более сильные, ловкие, влиятельные часто ощущали себя просто дичью, до поры до времени пасущейся рядом с логовом льва. У него были глаза убийцы — холодные, абсолютно бездушные. Не был он за гранью добра и зла, просто для него не существовало этой грани. Мой сослуживец Фарух Ниязов, натура тонкая и поэтическая, сказал как-то, что если бог смерти существует, то он похож на Вещего.
Ознакомительная версия.
