Значит, необходимо было только подождать какое-то время, чтобы следователь меня выслушал, и все понял. Может быть, я надеялся, он и без моих объяснений все понял, и только закончит какую-то срочную работу, как принесет мне извинения и отправит домой. Хорошо бы на машине. Пусть даже на той, на которой меня привезли. И хорошо бы еще деньги мент вернул. Деньги не маленькие. Но это уже, пожалуй, из области фантастики. Да ладно, не последние. Сниму со счета...
Вздох следователя означал, как я понял, облегчение. Он сбросил с плеч тяжесть предыдущей работы, и был этим несказанно счастлив. Потом потер глаза, уставшие от монитора, и повернулся ко мне с ментом.
– Чай будешь? – спросил он мента.
– Я за рулем не пью, – чистосердечно сознался тот. – Машину у горотдела оставил. Еще нужно домой вечером ехать.
– Да кто тебя остановит. Твою машину каждый «гиббон» знает.
– Столб остановит, это проверено. Как выпью, первый столб мой. Уже три раза было.
Мне опять показался знакомым голос мента, но узнать его я так и не сумел. И подозрительным показалось, что он ни шлем не снимает, ни свое почти рыцарское забрало не поднимает. Не иначе лицо прячет.
– Тогда лучше и не надо, – согласился следователь.
– Техника трезвых любит.
Мент откровенно жалел машину.
– Ладно, как хочешь, – вздохнув еще раз, следователь посмотрел на меня и поморщился, словно бы от досады. Впечатление складывалось такое, что я мешал ему, отрывая от чего-то срочного и важного.
Но я ждал разрешения ситуации и потому смотрел на него честно и прямо.
– Меня зовут Абдулкадыров Асхаб Гойсумович. Я – старший советник юстиции, старший следователь по особо важным делам следственного комитета при прокуратуре Чеченской Республики. Вы, как я понимаю, Азнауров Исрапил Хамзатович... По профессии... Людоед... С ваших слов записано верно. Формулировка стандартная, и подпись ваша.
Значит, он читал протокол моего допроса на вокзале. Ну и пусть. Что из этого может вытекать? То, что меня назвали Людоедом, еще не есть доказательство моей причастности к терроризму.
– Да, Исрапил Хамзатович Азнауров, это я. Только профессию людоеда специально для меня придумал с похмелья сотрудник милиции, который составлял протокол утром. Я сказал, что я людовед, то есть я – социальный психолог. Только сегодня вот вернулся из Лондона, где защитил докторскую диссертацию. А капитан записал Людоед. Это с милицией бывает, когда буквы путают.
Блок поставить я успел, и удар мента в шлеме с тонированным забралом меня не достал. Значит, реакцию еще не потерял. А от отборного мата блок можно и не ставить. Этим меня не прошибешь. Но большого труда мне стоило удержаться и не ответить ударом на удар. Впрочем, его и бить-то было некуда. На голове шлем, лицо тонированным забралом закрыто, скорее всего, даже пуленепробиваемым, ребра и все уязвимые точки туловища под бронежилетом. Только руки себе изуродуешь...
– Отставить, майор, – сказал Асхаб Гойсумович. – Он правду говорит. Только пусть уж он ее до конца говорит...
Матюгальный солист успокоился, но не слишком охотно. Тонированное забрало смотрело на меня, скрывая, кажется, пылающий ненавистью взгляд. Я понял, что допустил ошибку, и, если меня не отпустят из кабинета следователя, то обязательно изобьют до полусмерти по дороге в камеру. В наручниках я и защититься толком не сумею.
– Я готов говорить правду, – согласился я. – Только я не совсем понимаю, чего от меня хотят. Объясните.
– Я объясню, – с угрозой в голосе произнес Абдулкадыров. – В линейном отделе милиции, как раз незадолго до отхода вашего поезда, вам уже сказали, что на вокзале в Москве произошел террористический акт... Так, кажется...
– Кажется, так... Тот капитан, что обозвал меня Людоедом, коротко объяснил, с чем связан допрос всех пассажиров.
– С вас и отпечатки пальцев, помнится, сняли, – Асхаб Гойсумович голосом нагнетал напряжение, готовясь сказать что-то важное.
– Сняли...
Я даже на руки посмотрел – не сохранились ли остатки пасты.
– Вот и отлично, значит, не придется еще раз снимать.
– Я бы с этого доктора наук в день по три раза отпечатки снимал, – сказал мент. – И не позволял бы руки после пасты вымыть...
– Отставить, майор, – снова повторил старший следователь. – Не мешай мне вести допрос. Ты своими кулаками меня с мысли сбиваешь.
Асхаб Гойсумович, кажется, заработался. Во второй раз мент сбил его с мысли не кулаками, а словами. Но это сути не меняло. Я приготовился слушать дальше.
Я могу подробности рассказать. Интересно?
– Не очень, но – пожалуйста, я вас слушаю, – проговорил я с готовностью.
– Пассажиры вокзала обратили внимание на бесхозную сумку, уже некоторое время стоящую без присмотра. Как и полагается, сообщили в милицию. Милиционер оказался неквалифицированным, хотел сначала вынести ее за пределы зала ожидания, но сумка оказалась очень тяжелой, и он сам стал досматривать ее. В результате произошел взрыв. В сумке было заложено безоболочное взрывное устройство, начиненное поражающими элементами из болтов и гаек. Погибли семь человек, и около тридцати получили ранения разной степени тяжести. Погиб и сам милиционер... У него в руке остались зажатыми только ручки той сумки...
Старший следователь сделал паузу, подчеркивая значение сказанного. И откровенно наслаждался паузой.
– И что же? – спросил я, прерывая паузу, потому что он именно этого хотел. Если хочет, то почему не ублажить человека.
– Может быть, вы сможете как-то объяснить, каким образом на этих ручках оказались ваши отпечатки пальцев?
У меня от удивления расширились глаза.
Понимая, что отправить электронную почту – это дело нескольких мгновений, в худшем случае, если файл, как говорится, «тяжелый», нескольких минут, я поспешил домой, к своему компьютеру, и даже пожалел, что с утра, желая дать ноге нагрузку, приехал домой к Андрею не на машине. К счастью, автобус подошел к остановке быстро, и я влез в него. Мне не терпелось узнать, что же там накопал Дима Батуханов на Исрапила Людоеда. Где этот бандит объявился, и какой след оставил. И дело даже не в том, что я собирался, как породистая гончая, сейчас же бежать по этому следу. Не мое это, в общем-то, дело. Просто сразу все вспомнилось, сразу все всколыхнулось в душе, вся боль, вся обида, все мысли и переживания, и даже нога, которая, казалось, почти не беспокоила, заныла.
Нетерпение у меня в характере с детства. Тогда я предпочитал обычно действовать по первому позыву, а только потом думать, стоило ли действовать. Но я уже научился смирять свое нетерпение, и со стороны никто не подумал бы, что я спешу. Я степенно прошел в конец салона автобуса и сел на свободное место.
Ехать мне было далеко, через весь город, так что и время было подумать, и было о чем подумать, хотя думать об этом было не слишком приятно. И не потому, что сама личность Исрапила Людоеда вызывала у меня ярую неприязнь. Я знал, что он бандит, на руках которого много пролитой крови. Я знал, что он оставил без ног моего племянника, и меня, боевого офицера спецназа, отправил на инвалидность. И тем не менее было в этой личности что-то такое, что отличало от большинства полевых командиров бандитов, так называемых эмиров.
Про Исрапила среди мирных чеченцев, если, конечно, такие есть, ходило множество легенд. И вообще мирные жители относились к Людоеду с сочувствием и, может быть, даже со странной в нашем русском понятии любовью. По крайней мере, в уважении ему никто отказать не мог. Репутация Робин Гуда, к тому же человека высокого интеллекта, а помимо всего прочего, еще и миллионера, который вместо отдыха на Лазурном берегу, проводил каждое лето в чеченских горах, дорогого стоит. Плюс звание чемпиона Европы по карате. Пусть и в далеком прошлом, тем не менее такие титулы во всех кавказских республиках уважаются сильно.
Наверное, федеральным силам, то есть командованию федеральных сил, стоило прислушаться к мнению простого народа и попытаться найти с эмиром Азнауровым общий язык. Откровенных террористических актов на его счету, кажется, не было. То, что ему приписывали, как потом выплывало, было делом рук других людей. Но его и травили больше других, его и преследовали больше других, его и предавали чаще, чем кого бы то ни было, и даже покушения на него устраивали, а Исрапил Людоед благодаря поддержке местного населения и своей везучести, благодаря своему уму умудрялся долго держаться на плаву, но не повезло Людоеду, когда его предали в очередной раз. Тогда погиб практически весь отряд, собранный из разных мест Чечни. Но сам Исрапил опять не попал в руки федеральных сил. Более того, сумел еще и комбата спецназа ГРУ на инвалидность отправить, и еще много дел натворить.
А потом пропал, но, как выяснилось, ненадолго.
Такие люди, известные и популярные, надолго не пропадают, хотя, согласно элементарной логике, должен был бы он, имея и средства и способы, залечь на дно и исчезнуть с горизонта спецслужб всего мира. Но любой эмир, почувствовавший свою власть и свою силу, не может после этого оставаться простым и незаметным человеком. Он уже заразился, он уже неизлечимо болен, он постоянно чувствует желание распоряжаться чужими жизнями. Он оставляет за собой право быть высшим судьей и убивать, если кто-то имеет иное, нежели он, мнение. Это тяжелое заболевание, и я не знаю людей, которые полностью от этого излечились. Может быть, они уже и не убивают, но потребность во власти в них живет, и они, не имея возможности удовлетворить свою потребность, страдают. Болеют...
